Князь Мстиславский, не решаясь на новый приступ, велел подвергнуть крепость жесточайшему обстрелу. Морозным мартовским утром началась многодневная и губительная для осаждённых бомбардировка. В крепости были только небольшие пушки, и ответить на пальбу мощных орудий противника было нечем. В Кромах начались сильные пожары. Но колодцы крепости были полны весенней талой воды, и защитники с пожарами кое-как справились. Бревенчатые стены были разбиты местами до основания. Тогда защитники устроили систему окопов и лазов, которые они прорыли в городском валу. Однако воевода Акинфиев был тяжело ранен, силы защитников истощились, потери убитыми и ранеными достигали пятисот человек, заканчивались свинец и порох. Тогда атаман Корела направил Расстриге в Путивль гонца с «грамотцой». Тот, переодетый под служилого человека, пробрался сквозь стан противника и верхом добрался до Путивля. В «грамотце» излагалась просьба о помощи. В случае, если помощь оказана не будет, Корела уверял, что не удержит крепость.
Получив известия из Кром, Расстрига быстро собрал большой отряд «охочих» во главе с путивльским воеводой Юрием Беззубцевым и послал его на помощь осаждённым. Беззубцев пошёл на хитрость и велел переодеть часть казаков и боевых холопов в стрелецкое платье. Царские войска приняли отряд повстанцев за свой, и тот смог пробиться в крепость с крупным обозом. Повстанцы сделали удачную вылазку. Бои за крепость вспыхнули с новой силой, и продолжались ещё несколько недель, прежде чем наступило затишье. Уныние пришло в стан царских войск.
К началу апреля огромное войско князя Мстиславского охватила лихая болезнь «мыта». Многие служилые люди маялись животами, слегли в горячке или не слезали с отхожих мест. Строгий приказ Годунова не покидать войска вызвал у дворян возмущение. Дворяне и дети боярские, несмотря на запрет и угрозы прилюдного битья кнутом, лишения сословного состояния, один за другим разъезжались по домам.
Казалось, что в ходе поражения и отступления войска Расстриги были расстроены и распылены. Однако основная часть войск численностью до пяти тысяч человек всё же вновь сошлась «за един» и дошла до Путивля. Здесь под защитой и у каменных стен и башен Путивльского кремля началось собирание и пополнение разбитых отрядов и восстановление повстанческого войска…
Что-то непредвиденное произошло и в Новгороде-Северском. Московские воеводы Пётр Басманов и Никита Трубецкой, ранее ожесточённо оборонявшиеся в крепости вдруг направили посылов в стан Расстриги и повели переговоры. Возглавил переговоры сам Басманов.
Личная встреча произошла в войсковом стане на посаде под Путивлем в избе Иваницкого. Вечерело, за окнами сгущались сумерки, и в полутёмном помещении светились лишь три лампады пред образами, да горела одна свеча. Басманова вместе с Расстригой встречали: Отрепьев, отец Мисаил Повадин, атаман Евангелик и польский полковник Адам Дворжицкий. Когда Новгород-Северский воевода в сопровождении двух боевых холопов вошёл в горницу, то приветствовал присутствующих, сняв шапку:
– Здравы будьте, все добрые и честные мужи, кого зрю в доме сем!
– Здрав буди боярин, и царский слуга! – отвечал за всех Отрепьев с лёгкой насмешкой.
– Простите ради Христа, но тут в потёмках плохо вижу яз, кто средь вас есть кто. Того же, кто ся Иваницким называет, еж ли таковой есть средь вас, видал яз лишь во отрочестве во граде Угличе. И верно не признаю нынче, – начал свою речь посол.
Иваницкий молчал, показывая, что ни словом, ни действием не хочет определить себя.
– А ты боярин не спеши, а крестное знамение сотворив, да и не усомнившись приглядись. Может и угадаешь. Да вот табе и свеча, – с некоторой насмешкой в голосе вновь произнёс Григорий, протягивая Петру Басманову вторую свечу, зажжённую от лампады.
Приняв свечу, воевода приступил поначалу к Отрепьеву, ибо тот первым начал разговор. Подняв огонь поближе к лику Григория, долго рассматривал его и, наконец, молвил:
– Вродь ты, да не ты, государь мой. Но сильно похож… – но чуть годами постарее будешь. Али вина много пиешь!?
– А ты на вино не сбивай. Да и яз не един здесь. Погляди и на других, – с ухмылкой отвечал Отрепьев.
Воевода двинулся в сторону Евангелика. Поднёс свечу к его лику, но быстро отворотился от кошевого атамана, ибо увидел его оселедец и усы. Затем пошёл в сторону отца Мисаила, но также быстро отступил вспять, так как узрел лицо духовного чина и звания. Следующий, к кому подошёл Басманов, был Иваницкий. Но тот опустил голову, и воевода, приняв это, как нежелание общаться, отступил и двинулся к польскому полковнику. Не дойдя до Дворжицкого и трёх шагов, он угадал в том шляхтича и в четвёртый раз отступил в растерянности.
– Не угадаю яз в потёмках, – разочарованно молвил Басманов.
– А ты не спеши, воевода. Подступи ишо по разу, да смотри со вниманием! – уже с сочувствием к Басманову произнёс Отрепьев.
– Ты уж прости, честной муж, не знаю твоего имени и отечества, но не разглядел яз табя. Открой лик свой, погляди на меня, – обратился Басманов к Расстриге.
Иваницкий молча поднял голову. Басманов подошёл и поднёс свечу к его лику. Рассматривал долго, пристально. Чем более вглядывался воевода, тем более заметные перемены происходили на его лице. Он сначала слегка побледнел, затем покраснел ликом, губы его искривились и слегка задрожали. Задрожала и свеча в деснице…
– Святый боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас, – пролепетал он слова молитвы, – Господи, как же похож на покойного батюшку свово – царя Иоанна Васильевича, егда тот во гневе грозен бывал! Да введёт его Господь в Цаствие Свое… Так похож, аж поджилки в коленях затряслись, – закончил Басманов и, рыдая, рухнул перед Иваницким на колени, кланяясь ему в ноги.
Когда отрыдав у ног Расстриги, он был поднят Отрепьевым и Евангеликом, то последовал важный разговор. Иваницкий стал расспрашивать, почему Новгород-Северские воеводы решили перейти на его сторону. Басманов отвечал, что до него де дошло известие о зверствах служилых кадомских татар в Комарицкой волости. Это сразу же восстановило его и Трубецкого против царя Бориса, и он решил начать переговоры с Расстригой. Затем Иваницкий узнал, каковы силы его новых сторонников в Новгороде-Северском. Воевода отвечал, что под его началом девятьсот стрельцов и четыре сотни детей боярских, да сотни три боевых холопов. Тогда Иваницкий попросил прислать ему в помощь отряд человек в триста стрельцов, да сотню конных детей боярских и сотню холопов. Басманов кланялся и обещал отправить этот отряд самолично через неделю. На том и порешили. Новгород-Северский тайно открыл ворота повстанческим войскам и выделил им на подмогу часть своих сил.
Слухи из-под Кром на Москву приходили самые неутешительные. Царь Борис внимательно выслушивал письменные донесения князя Мстиславского и всё более мрачнел. Не один раз по его велению Разрядный приказ проводил новые наборы среди служилых людей в отдалённых южных уездах и посылал Мстиславскому всё новые подкрепления. На южных засеках, на рубежах, в сторожах оставалось совсем незначительное число служилого люда. И такое положение могло окончиться плохо, так как угроза вторжения со стороны крымских и ногайских татар не уменьшалась. В Бахчисарае же, да и в Ногайских кочевьях были осведомлены о событиях на южной и юго-западной границе России. Царю донесли и о делах в Комарицкой волости – о жестоковыйности служилых кадомских и касимовских татар, отчего он ещё более помрачнел, стал необщителен и задумчив. По словам ближних Годунов всё чаще заговаривал о том, что православный народ так и не принял, не полюбил его как царя, что он хочет покаяться перед Церковью и народом. Но в чём покаяться?
Наконец 3-го апреля царь Борис вдруг решил самолично ехать к Кромам в войско князя Мстиславского. Вероятно, он намеревался начать переговоры с Расстригой! Но время было безвозвратно упущено…
Царь Борис Феодорович занемог. Заныло и отяжелело сердце. Ноги стали ватными. Он велел постельничему раздеть и уложить себя в постель. Уже в постели, Борис увидел, как ангел во всём белом на перепончатых крыльях, подобных крыльям летучей мыши, тихо спустился к нему и встал у изголовья. Наклонившись к его десному уху, почти беззвучно шепнул:
– Пришло время для покаянной молитвы. Другого времени не будет! Молись!
Царь затрепетал и немеющими устами стал творить 50-й псалом:
– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…
В самом конце псалма тот же беззвучный голос шепнул ему:
– Готовься, час сей погляжу в очи твои и душа твоя поидéт на Суд ко Творцу.
Борис напрягся, раскрыв и выкатив очи. И тут ангел, воспарил над ним, глянул на него и как бы потянул воздух в себя. Царь глубоко вздохнул и одервенел от ужаса, ибо в глазницах у ангела не было очей, а был сквозящая, чёрная пустота. Мертвящее дыхание этого парящего существа в белых паволоках коснулось лика, уст, ноздрей. Царь стал выдыхать и вместе с этим последним выдохом вышел сам и оставил свою дервенеющую плоть. Безглазое существо было указало ему острым крючковатым перстом вниз, веля идти за собой, но тут какой-то другой сияющий юноша на серебристых крыльях, явившись одесную, отогнал безглазого и укрыл Бориса – уже безтелесного, своим светлым перистым крылом…
Трагическое известие о «нечаянной», скоропостижной смерти царя Бориса понеслось по всей России 13 апреля 1605 года. Тогда же сторонниками Годунова наследником престола был объявлен сын покойного царя Фёдор. Присяга, принесённая юному царю, включала имена его матери Марии и сестры Ксении Борисовны, а также клятву «не хотеть на царство» Симеона Бекбулатовича и «злодея, именующего себя Дмитрием». В словах клятвы не упоминалось имя Григория Отрепьева. Это и привело в народе появлению слуха, де Годуновы побоялись назвать имя вора, и открыто заявить, что он – Отрепьев