Голос Электры при этих словах стал резким и сухим, а в глазах загорелись злые волчьи искорки. Рука, украшенная браслетом Агамемнона, с силой стиснула подлокотник кресла.
— Так или иначе, Гелен оставался во дворце и при Эгисте, тот его не выгнал, пользуясь всякими там его предсказаниями. Я тоже не гнала его — он ещё не стар, но хром, слаб и безобиден, кроме того, он мне кое в чём помог: с его помощью я когда-то спрятала своего брата от Эгиста.
Электра сделала паузу, ожидая, что Неоптолем попросит продолжать. Но царь Эпира молчал. И тогда она вновь заговорила:
— Недавно Гелен узнал о твоей женитьбе на Андромахе и попросил разрешения уехать в Эпир, если, конечно, ты согласишься принять его здесь, помня, что он спас Ахилла.
Неоптолем усмехнулся. Он видел, что длинный рассказ Электры о Гелене и её просьба — вовсе не то главное, ради чего она явилась в Эпир. Что же ещё она ему скажет?
— Он хочет жить в моём дворце? — сухо спросил юноша. — Но ведь я убил его отца!
— Он скорее всего не любил Приама, — проговорила Электра. — И во дворец он не просится — ему, как он говорит, хватило бы любой лачуги в городе. Он сам себе напророчил, что доживёт до старости только в Эпире, где стала царицей троянка.
— Вряд ли Андромаха будет ему рада, — чуть заметно возвысив голос, сказал Неоптолем. — Ноя, конечно, не откажу в лачуге спасителю моего отца. Даже в целом доме и десятке рабов. Только видеть его часто мне бы не хотелось. Он приплыл с тобой, царица?
— Да, он ждёт твоего решения на моём корабле. Я отдала ему часть троянской добычи Агамемнона, так что кое-чем он обеспечен и не станет просить у тебя ни скота, ни хлеба — сам всем обзаведётся. Я передам ему твою волю.
— Это первое дело, с которым ты пришла сюда, высокородная Электра. А второе?
— Второе... — тут царица Микен, как показалось юноше, впервые заколебалась или притворилась, что колеблется, но затем вновь заговорила: — Я тебе сообщу сейчас одну новость, и ты сам решай, как поступить с тем, что узнаешь. Месяц назад в Микены приехали финикийские купцы. Ты сам знаешь, как много известий и рассказов они всегда привозят с собою. Я всегда их принимаю: мне интересно узнавать о том, что происходит в дальних землях. Тем более что двоих купцов, приплывших на этот раз, я знаю уже не один год — они бывали у нас ещё при отце. В этот раз они проделали большой путь и рассказали много интересного. Кое о чём я уже слыхала. Но самым интересным был рассказ об эфиопском восстании.
— Вот как? — оживившись, как обычно при упоминании о военных событиях, воскликнул Неоптолем. — Эфиопия восстала против власти Египта, которому покорилась уже сотни лет назад? Но разве это возможно? Феникс говорил мне, что Эфиопия, или Нубия, как зовут её сами египтяне, вся застроена египетскими крепостями, что там и царь только называется царём, а управляет страной наместник фараона. Или это уже не так?
— Не совсем так, — сказала царица Микен, видимо, немного удивлённая познаниями юноши, не получившего, как она слышала, настоящего образования. — После долгих войн с соседями и смут прошедшего столетия Египет ослаб, его военная власть пошатнулась. И нынешнему фараону, третьему из Рамзесов, приходится прилагать много сил, чтобы удержать ещё покорные ему земли. Царь, что правит сейчас Эфиопией, оказался коварен и хитёр. Он, видимо, давно готовил восстание. И оно произошло, и эфиопы сокрушили египтян и взяли часть крепостей. На ту пору, когда купцы уезжали из Египта, а было это около двух лет назад, фараон послал к мятежникам своих царедворцев, чтобы начать переговоры. Возможно, ему пришлось пойти на большие уступки, чтобы вообще удержать Эфиопию в составе своего царства. Не знаю, чем там кончилось дело.
— Интересный рассказ! — проговорил Неоптолем задумчиво. — А мне говорили, что военное искусство египтян не знает себе равных. Выходит, эфиопы оказались искуснее?
Электра покачала головой.
— Нет. Просто их мятежные войска возглавил великий военачальник. Но он не эфиоп. По словам купцов, он прибыл в Эфиопию из далёких земель, причём не просто приехал, а будто бы стал жертвой кораблекрушения, и какой-то родственник эфиопского царя принял его на свой корабль у берегов Египта и тайно привёз в свою страну. Этот великий воин сумел организовать войско и само восстание так, что искуснейшие египтяне потерпели поражение...
Она замолчала, и юноша вдруг понял, что сейчас царица скажет самое главное. Какая-то смутная и тревожная догадка поразила его сознание, и он спросил, ещё не понимая, для чего спрашивает:
— И как его имя?
— Его имя — Гектор, — спокойно, всё так же не отводя глаз, произнесла женщина. — Он легко говорит и на эфиопском, и на египетском языках, но родной его язык — критский, и сам он — троянец. Так о нём говорят в Египте. И так мне рассказали финикийцы.
Сквозь резкий гул, внезапно будто обрушившийся на его голову, Неоптолем успел различить слабый вскрик и тихий стук, словно в соседней комнате чьё-то тело скользнуло вдоль стены и рухнуло на пол. Электра чуть заметно покосилась в ту сторону, но не переменила позы, в которой сидела.
Неоптолем усилием воли подавил растущее головокружение и спросил, поразившись, как сухо и спокойно, и словно бы издали звучит его голос:
— Купцы видели этого человека?
— Нет. Они же не были в Эфиопии. Им только рассказывали о нём. Они говорят, что это — легендарный воин, и он очень знаменит. Я привезла купцов с собою на случай, если ты захочешь поговорить с ними и убедиться, что я тебе не лгу.
— Я тебе верю, — жёстко произнёс юноша. — Но с купцами поговорю. Сегодня же. А теперь спрошу я: для чего ты мне это рассказала?
— Для твоего блага, — голос Электры как будто стал мягче, или ему только так показалось, потому что шум в ушах не утихал.
— Для моего блага?
— Да. Всегда лучше знать, что у тебя есть враги, пускай даже и в будущем. И ещё: если бы мой отец вернулся с войны и успел узнать о том, что мать изменила ему с Эгистом, Эгист умер бы тут же!
При этих словах её глаза сверкнули тёмным недобрым огнём, а рука, украшенная отцовским браслетом, сжалась в кулак.
— Я не Эгист! — резко бросил Неоптолем, поднимаясь и вынуждая подняться Электру. — И я не боюсь врагов, ни нынешних, ни будущих. Я благодарен тебе за заботу обо мне, царица! Прошу тебя принять моё гостеприимство и остаться до вечера во дворце. После ужина я поеду с тобой к твоему кораблю и сам расспрошу купцов. А сейчас прости — у меня много дел.
И он направился к дверям, повелительным жестом приглашая женщину следовать за собою. Никто из стоявших за дверями — ни охрана, ни рабы, ни даже бдительный Феникс — не заметили его смятения. Он шёл нахмуренный, но спокойный, в эти мгновения, как никогда, похожий на Ахилла. И никто не видел, что земля уходит у него из-под ног, что мир вокруг него рушится и солнце меркнет.
Глава 16
— Ну, вот я до него и дорос!
Неоптолем повернулся, внимательно разглядывая себя в большом бронзовом зеркале троянской работы. Оно было так идеально отполировано, что отражало всё в мельчайших подробностях.
Мощные железные доспехи, вызолоченные и украшенные кованым узором, прославленные доспехи Ахилла, делали и без того могучую фигуру юноши ещё мощнее и больше. Высокий гребень шлема со спадающими волнами светлой конской гривы почти касался дубового потолочного бруса, а приподнятые наплечники, казалось, занимали четверть ширины всей комнаты. Пламя стоявшего у стены светильника дрожало, играя в тёмной позолоте. Ставни в комнате были раскрыты, но рассвет ещё только занимался.
— Год назад этот нагрудник болтался на мне, как скорлупа на гнилом орехе... — усмехнулся юноша. — А теперь почти совсем впору — только наплечники чуть отстают да немного широк и низок пояс.
— Ты ощущаешь тяжесть этих доспехов, мой господин? — спросил Пандион, рассматривая своего царя с ног до головы и почти не скрывая восхищения.
— Да, они очень тяжелы, — Неоптолем кивнул, и светлая грива распалась по его плечам, волной стекла на спину. — Ещё недавно я не решился бы носить их. Сейчас надеюсь, что смогу в нём сражаться. А отец? Он надел их ещё мальчиком... Ему вначале не было тяжело?
Пандион покачал головой.
— Нет. Он просто надел доспехи и пошёл к своим кораблям. Я только и помню, как он шёл, весь сверкая на солнце, и как потом отплыли корабли.
— Кстати, о кораблях... — царь нахмурился. — Они готовы?
— Да, мой базилевс! И на каждом по шестьдесят человек. Все до одного — мирмидонцы.
— Кого ты назначил командовать вторым кораблём?
— Леандра. Он опытен и силён, и все воины знают и уважают его. Но я хотел бы... — тут в голосе отважного военачальника послышалась мольба, — я всё же хотел бы, мой господин, чтобы ты назначил на второй корабль меня. Возьми меня с собой!
Неоптолем резко повернулся, пластины доспеха, прикрывающие бёдра, гулко звякнули одна о другую.
— Нет, Пандион! Я не смогу спокойно отправиться в путь, если не буду совершенно уверен, что оставил Андромаху под надёжной защитой. А надёжнее тебя нет никого в Эпире, не проси. Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть!
— И ты плывёшь неведомо куда, чтобы расстаться с этим самым дорогим, чтобы отдать другому то, что по праву твоё! — не утерпев, воскликнул всегда сдержанный Пандион. — Прости меня, мой царь, но я не понимаю! И никто этого не поймёт!
— А я и не прошу, чтобы кто-то понял, — спокойно и почти надменно возразил юноша. — Мне достаточно того, чтобы мне повиновались. Иди, Пандион, проверь ещё раз, все ли припасы и оружие погружены на корабли и достаточно ли на них воды. Помни, шторма могут начаться в любое время, и мы, быть может, долго не сможем нигде причалить...
Воин глубоко вздохнул, ещё раз бросив на базилевса взгляд, полный удивления и тревоги, будто не мог до конца осмыслить всего, что происходило.
— Когда ты прикажешь отплывать? Завтра? — глухо спросил он.
— Сегодня, — ответил Неоптолем. — Сегодня, как только совсем рассветёт.