— Да, — кивнула Пентесилея. — Всё может быть. И дело тут уже не во мне... не только во мне. Но деваться нам некуда, Гектор. Всё равно придётся победить. — Придётся, — сказал он и улыбнулся, вновь глянув на розовое, круглое личико безмятежно уснувшего Патрокла.
Глава 7
— Ливийцы веками жили в сухих степях, что простираются к западу от долины Хани, до самой Великой Дуги[24]. Местами там попадаются оазисы, иногда они довольно обширны, но в основном это — степи либо невысокие горы, изрезанные сухими оврагами. Там мало что растёт и не так много живности, однако в оазисах — тьма дичи, а стада антилоп пасутся порою и на скудных травах степей, пока леший зной не выжигает их. Ливийцы всегда занимались охотой, лишь немногие их племена научились держать и пасти скот, а сажать ячмень они стали только с приходом на их земли египтян. До недавних времён они не знали медных орудий. Зато их боевой дух велик, они кровожадны и жестоки, и жизнь человека для них стоит немного. У многих племён в обычае при похоронах племенного вождя приносить в жертву его духу пятьдесят наложниц вместе со скотом[25]. Их тела насаживают на колья и втыкают их вокруг погребального костра, а затем тоже сжигают. Ливийские племена часто воевали друг с другом и беспощадно друг друга истребляли, но когда в их землях появились мы, египтяне, они перенесли свою ярость на нас, а потом, вынужденные нам подчиниться, стали устраивать набеги на мирные племена своих родичей-земледельцев, живущих в оазисах, и взятых в плен продавать нам же... До того они пленных не брали, убивали всех до единого. Они хитры, ловки и лживы, их клятвам верности нельзя верить. Египтяне дали им хлеб и бронзу, научили писать, прорыли каналы в сухих степях и в пустыне, построили города и крепости, которые не дают их царькам нападать друг на друга и на мирные караваны и чинить в округе разбой. Эти царьки платят нам дань, но сами только и думают, как бы напасть на Египет, как бы нам навредить. Вожди бунтовщиков, научившиеся от нас организовывать войска и целые армии, подогревают в своих воинах острую ненависть к Египту. Они говорят им: «Мы можем жить независимо!» Говорят на нашем языке — в их собственном просто нет такого слова, они жили без этого понятия! По сути, это разбойники, которым просто нравится воевать, убивать, грабить, торговать рабами. Но если дать им волю, они могут разрушить и разграбить Египет и взамен не создадут ничего! Несколько столетий назад нам уже грозила такая опасность — тогда на нашу землю, как чёрный смерч пустыни, пришли гиксосы[26]. Но их власть длилась недолго, и, завоевав почти весь Египет, они всё же оказались способны попять, что не смогут управлять такой развитой страной, сохраняя свои дикие обычаи. Их цари стали принимать имена фараонов и объявили, что верят в наших богов. За сто с лишним лет власти гиксосы утратили боевой дух, и египтянам удалось их изгнать без великой крови... Но ливийцы не таковы. Они не просто разорят наши храмы, как это вначале делали гиксосы, они камня на камне не оставят! Мрачные духи, которым они молятся, призывают их только к разрушению.
Прервав свой рассказ, Анхафф, начальник отряда колесниц, придержал повозку, где ехали они с Гектором, и привстал, чтобы посмотреть, насколько растянулся его отряд по узкому ущелью, которое они преодолевали, и сильно ли отстают пешие воины.
Пятидесятилетний Анхафф был опытным бойцом, участником многих боевых походов. Он был высокий, жилистый и поджарый, с сухим, острым лицом, пересечённым несколькими тонкими шрамами и почти не тронутым морщинами. В этом походе его отряд был невелик — всего сотня боевых колесниц, запряжённых, однако, лучшими сирийскими конями и управляемых самыми искусными колесничими. Воины на них были тоже из проверенных и испытанных, побывавших в бою хотя бы дважды. Анхафф сам отбирал их, сознавая важность предстоящей битвы.
Гектор тоже не без тревоги окинул взглядом длинную цепь взбиравшегося по ущелью войска. Он понимал, что нельзя заставить его двигаться быстрее, значит, миновать ущелье удастся не раньше полудня. И только тогда можно будет снова выстроить воинов. Эта длинная цепь будет целый час выползать из теснины, и мало ли, что за это время может произойти!
— Ты уверен, Анхафф, что мы не могли бы выйти к долине другой дорогой? — спросил троянский царь египтянина, только что увлечённо рассказывавшего ему о ливийских племенах. — Здесь идти опасно. И ведь дальше — ещё одно ущелье.
— Да, — согласился Анхафф. — Но на востоке — открытое плато, где нас издали будет видно, а на западе — такие же ущелья. Крепость поставлена здесь не случайно, место выбрано такое, чтобы подходы к нему были ограничены. Ещё полдня пути — и мы будем в долине, как раз там, где укрепились ливийцы. В этом случае они окажутся между нашим отрядом и осаждённой ими крепостью, воины которой смогут нам помочь.
— Хорошо бы так! — произнёс Гектор, нахмурившись.
За одиннадцать дней похода во главе египетского отряда троянский герой не однажды и не дважды задавал себе вопрос, где ожидает его ловушка. В том, что она будет, у Гектора не было сомнений — он ясно чувствовал, что замыслы великого Панехси расходятся с замыслами фараона... Пентесилея, присоединившаяся к походу, несмотря на все старания всемогущего везира удержать её в Мемфисе, думала точно так же. Как и Гектор, она постоянно была настороже и ежедневно сама ездила на разведку — она отправилась в поход верхом, выбрав в царских конюшнях одного из лучших сирийских жеребцов.
Первый удар отряду был нанесён ещё до его выступления. В последний день от имени Панехси Гектору сообщили, что часть воинов — пятьсот человек из полутора тысяч, присоединятся к ним в Сухой долине, вблизи крепости, к которой они двигались.
— Сейчас этот отряд несёт охрану на границе, севернее крепости, — пояснил посланец везира. — К ним отправлен гонец с приказанием тотчас выступить тебе навстречу. Это опытные и искусные воины-шерданы, многократно проверенные в битвах.
Гектор не стал спрашивать, кто такие шерданы, он это знал. Ему приходилось слышать от приезжавших в Трою египтян, что уже не одно столетие назад фараоны стали использовать для службы в своей армии пленных морских разбойников[27]. Отчаянные головорезы, будучи взяты в плен, охотно соглашались на это, понимая, что в случае отказа их ждёт медленная смерть в каменоломнях или в рудниках. Воевать они умели и любили, и платили им хорошо, а потому они быстро становились отменными бойцами. Фараоны держали их даже в своей личной охране, хотя начальниками над ними всегда ставили египтян. Шерданы были хорошо вооружены и носили прочные доспехи из кожи, обшитой медными пластинами.
Можно было только радоваться такому подкреплению, но Гектор не обрадовался. Встреча с таким значительным отрядом перед самым сражением была явной нелепостью, а значит, в этом крылся какой-то подвох.
И всё же троянец не стал спорить. Он понимал, что Панехси всё рассчитал заранее, а раз так, то, подумав, он сможет угадать, в чём был расчёт хитрого везира. А если начать настаивать, то везир мог и убедить фараона назначить другого начальника в этом походе либо устроить ловушку куда более коварную.
— Надо двигаться быстрее, Анхафф! — крикнул Гектор предводителю колесниц. — Мы растянулись, по меньшей мере, на три стадия. Это никуда не годится...
— Быстрее воины едва ли смогут, — возразил египтянин. — Сейчас ведь самая жара. И как только ты так легко её выносишь? Ты вырос в местах, где прохладнее, а держишься так, будто тебе наше солнце нипочём!
Несмотря на своё напряжение Гектор рассмеялся. Анхафф всё больше нравился ему.
— Я привык к сражениям и боевым походам, как парус к ветру! — ответил герой, смеясь. — Жара у нас летом бывает почти такая же, а доспехи я обычно носил куда тяжелее. В ваших кожи больше, чем меди, а мои нагрудник и шлем были железные, так что поход не кажется мне тяжёлым. Поторопи всё же возниц, а я пройду пешком в хвост отряда и тоже их потороплю.
— Будет исполнено!
Но тут же Анхафф выпрямился на колеснице во весь рост и воскликнул:
— Погоди-ка спешиваться, господин! Вон скачет твоя амазонка и, мне сдастся, очень торопится, раз мчится по опасному спуску с такой быстротой.
По неровной крутизне склона, в облаке пыли, действительно, мчался всадник. Он был ещё далеко, но Гектор тоже сразу понял, что это Пентесилея — в Египте вообще мало кто ездил верхом, да и посадка амазонки в седле совершенно отличалась от любой другой.
Спуск был головокружительным, однако искусная наездница не сбавляла скорости и придержала коня, только оказавшись в десятке шагов от головной колесницы отряда.
— Как вы ползёте! — воскликнула она, привстав на седле и окинув взглядом длинную вереницу отряда.
— Да, это становится уже опасным... — сердито согласился Гектор и, увидав выражение лица амазонки, осёкся: — Что такое, Пентесилея?
— Отъедем в сторону, — сказала она негромко. — А лучше сойди с колесницы, чтобы и возница нас не слышал.
— Он же не понимает критского наречия.
— Мне придётся привести много египетских названий и имён, — возразила амазонка. — Ну, скорее!
Гектор спрыгнул с колесницы и подошёл к ней. Сирийские жеребцы были не особенно рослыми, и Пентесилее не понадобилось спешиваться, чтобы говорить с троянцем вполголоса.
— Ты была в долине? — быстро спросил Гектор.
— Да.
— И что же? Шерданов там нет? Я угадал?
— Нет, — каким-то очень странным голосом проговорила Пентесилея. — Они там.
Гектор пристально посмотрел ей в лицо.
— Ну?
— Они мертвы, — произнесла амазонка тихо. — Все.
Гектору понадобилась вся его выдержка, чтобы не закричать от ярости. На миг у него даже перехватило дыхание.
— Как это случилось? — прошептал он. — На них напали?