Говоря так, она поставила светильник на выступ камня и вытащила нож из ножен на ремне сандалии. Как ни потрясён был Ахилл, он вновь изумился твёрдости своей жены — мгновение назад казалось, что её отчаяние глубже и сильнее, чем у него, но сейчас она была спокойна.
Гектор между тем встал возле груды камней и, обхватив один из них, поднял и передал стоящему в проходе брату. Ахилл отшвырнул глыбу вглубь коридора и тут же принял следующую.
Они работали молча, сосредоточившись только на том, чтобы неосторожным или слишком резким рывком не вызвать нового обвала. В тусклом мерцании светильника камни, которые они поднимали и перебрасывали, казались чёрными, блики огня плясали на их изломах. Большей частью глыбы были неподъёмно тяжелы, но оба героя, истратившие, казалось, все силы сперва в битве с чудовищным пауком, а затем в мучительном ожидании гибели, стоя над пропастью, сейчас будто не чувствовали никакой усталости.
Однако завал был велик, и хотя молодые люди не отдыхали и не прерывали работы даже ради того, чтобы перевести дыхание, час проходил за часом, а среди груды камней не открылось пока даже просвета... Ночь там, снаружи, настала уже давно, все трое понимали это, и каждый пытался не думать, что там сейчас происходит.
Когда светильник стал угасать, Пентесилея вставила в него пучок щепок, наклонив их так, чтобы огонь полз по дереву снизу вверх. Они горели куда тусклее светильника и быстро догорали, так что приходилось их то и дело менять, но это занятие лишь помогало Пентесилее давить свои отчаянные мысли. Вместе с тем она не забывала постоянно зорко всматриваться в темноту оставшегося позади них прохода. И, как оказалось, делала это не напрасно. Какое-то смутное движение привлекло её внимание, и она, поднеся к светильнику и воспламенив ещё несколько лучин, быстро подняла их и шагнула в сторону прохода.
— На нас охотятся! — крикнула она мужчинам.
Оба разом обернулись и увидели в проходе смутные силуэты карликов, толкавших перед собой какое-то примитивное сооружение, которое горой не смогли толком рассмотреть из-за темноты — то было что-то вроде метательного устройства, какие используют в некоторых армиях для разрушения деревянных крепостных стен или земляных валов. Только выглядело оно куда слабее и было заряжено не камнем, а толстым колом, заточенным с одного конца. Карлики, суетясь, натягивали паутинные верёвки, чтобы оттянуть рычаги и метнуть дубину в беглецов.
— Ах, так вы не отстаёте от нас, уроды!? — закричал Ахилл и, не раздумывая, швырнул в карликов очередной переданный ему братом обломок скалы.
Камень был огромный, размером в пару бычьих голов, однако герой запустил его с такой силой, что он разом накрыл оружие пещерных жителей и превратил его в обломки, заодно придавив и двоих крутившихся возле него карликов. Остальные ответили диким нестройным визгом и шарахнулись прочь, но Ахилл успел достать их вторым камнем, ещё больших размеров, который придавил сразу троих или четверых. Уцелевшие пустились в бегство с такой скоростью, что их уже не догонял скудный свет лучинок и вряд ли догнал бы следующий камень.
— Вот вам! — гнев Ахилла, с которым он всё это время отчаянно боролся, наконец нашёл выход, и герой на несколько мгновений потерял голову. — Вот вам, лягушки колченогие, пузыри лупоглазые, тартаровы выродки! Вот вам! Получайте назад свои камни! И чтоб у меня хвост на лбу вырос, если я оставлю в живых любого из вас, кто ещё сунется к нам! И если только с моим сыном и с девочкой хоть что-то, вы слышите, хотя бы что-то случится, пускай я сдохну здесь, в вашей паучьей норе, но я вас достану! Или я не Ахилл, сын Приама!!! Слышите, вы, корявые мартышки?!
Его голос гремел, проникая, казалось, во все закоулки громадной пещеры. Ни Гектор, ни Пентесилея не пытались остановить эту волну ярости, хорошо понимая, что это невозможно. В такие мгновения Ахилл едва ли что-то видел и слышал вокруг себя.
Но герой очень быстро овладел собою.
— Всё! — крикнул он, задыхаясь. — Всё... Гектор, давай следующий камень. Прости, я от злости едва не спятил!
— Ко мне это «едва» уже, пожалуй, не подходит! — произнёс старший брат, вновь ловко передавая младшему каменную глыбу. — Ого! Чудится мне, или эти камни поползли с другой стороны... Кажется, мы почти пробились!
Действительно, ещё несколько усилий — и среди нагромождения тяжеленных глыб появился проем.
— Скорее! — Ахилл, согнувшись, рванулся вперёд, но Пентесилея преградила ему дорогу:
— По ту сторону могут быть новые ловушки... Я пойду первой, так безопаснее.
Но за грудой камней никаких ловушек не оказалось. Лишь потревоженные тусклым светом лучин летучие мыши заметались под сводами прохода, будто гоняясь за своими уродливыми тенями.
Беглецы бросились бежать вдоль ручья и вскоре увидели впереди светлый контур выходного отверстия пещеры.
— Авлона! — закричала Пентесилея, задыхаясь от бега и от страха, потому что ей никто не ответил...
— Авлона! Патрокл! — позвал Ахилл.
Они выскочили из пещеры, пробежали шагов двадцать и остановились.
Светлый серп народившейся луны, уже блекнущий, ибо ночь была на исходе, освещал открытое пространство перед пещерой. Кусты, камни, догоревший, ещё чуть дымившийся костёр. И больше ничего. Ни вещей путников, сложенных накануне под одним из кустов, ни оружия, ничего! И никого. Только гортанные крики какой-то птицы нарушали молчание.
— Авлона! Патрокл! — голос Пентесилеи сорвался на хрип. — Где вы? Отзовитесь!
Молчание.
— Нет, нет... Не может быть!.. — прошептал Ахилл, чувствуя, как тёмная волна ужаса неотвратимо наползает на его сознание.
И тут Гектор вскрикнул:
— Смотрите! Там!
Шагах в тридцати от догоревшего костра, чуть выше по склону, среди камней темнело чьё-то скорченное тело.
— Это не Авлона! — Пентесилея в три прыжка оказалась рядом. — Это карлик. Его голова рассечена, и мшу поклясться, что рассечена секирой.
— А вот ещё один! — Ахилл указал на другой труп, лежавший чуть в стороне и наполовину скрытый кустами. — Так и есть: они напали, и Авлона защищалась. Смотрите — вот следы. И вот. Эти твари выползли откуда-то сбоку, должно быть, поблизости сеть ещё один вход в пещеру. Они пытались окружить костёр и детей. Авлона отступила.
— Следы глубокие, значит, мальчика она несла на себе, — продолжала Пентесилея. — А вот он сам пошёл — вот его ножка отпечаталась в пыли. Дальше камни, и не видно следов, вот здесь первый труп карлика, дальше, выше в гору — второй. Снова видны следы — Авлона побежала... И много следов карликов. Кто-то из них нападал, а кто-то, наверное, тащил наши вещи — вон полосы на земле, сумки были для них тяжелы.
— Да, они не силачи! — мрачно проговорил Гектор, указывая куда-то в сторону. — Копьё Ахилла они тоже пытались утащить, но проволокли всего локтей на двадцать. Вон оно лежит.
Ахилл схватил своё оружие и огляделся, будто надеялся, что вблизи покажется кто-то из их отвратительных врагов. Но никого не было. Полукруг месяца померк, небо стало светлеть, приближался рассвет. Горы молчали, и только крики всё той же птицы неустанно надрывали тишину...
— Выше, выше! — твердила Пентесилея, поднимаясь по склону, вслед за почти неразличимыми отметинами ночной схватки. — В нескольких местах следы крови, но скорее всего попадало карликам — вот один упал и покатился по склону... Больше он вверх не карабкался. Сколько же их нападало? не меньше двух десятков! Смотрите — ещё один труп! Молодец, Авлона!
— Но где она? — Гектор осматривался, надеясь, что с высоты своего роста увидит больше, чем Пентесилея. — Где мальчик?
— Выше, выше! — шептала амазонка, то теряя едва заметные отметины, то вновь их находя. — Она поднималась наверх, и наш малыш был с нею... Эти уроды их преследовали, отрезали путь вниз... Выше, выше!
— Мы уже почти на самом верху утёса, — сказал Ахилл. — Вон, совсем близко, гнездо грифов. Дальше — отвесные скалы. Не могли же дети туда взобраться! А если они там, то должны уже откликнуться...
— Пока что только птица орёт, будто сумасшедшая! — проговорил Гектор. — И орёт, мне кажется, именно гриф. Может, там, наверху, что-то произошло?
— Поднимаемся! — снова повторила амазонка. — Следы ведут наверх... Скорее, скорее!
Дальше начинались уступчатые, всё более крутые скалы, на которых уже не видно было никаких следов. Гнездо грифов располагалось почти на самой вершине гряды, на одном из уступов, и чем ближе путники к нему подбирались, тем слышнее было тревожное сипение и вопли, которым вторил куда более слабый писк.
— В гнезде — птенцы... — прошептал растерянно Ахилл. — И только одна из птиц. Скорее всего это самка. Но ведь гриф — дневная птица. Ночью в гнезде должен быть и самец.
— Может, он просто молчит? — предположил Гектор.
— Нет, уже светает, и я различаю гнездо. Вон торчит голова самки. А самца не видно, не спугнули же и его проклятые карлики!
В это время они уже почти достигли верхней кромки. Занимался рассвет, и смутные очертания скал становились всё яснее. Под одним из уступов лежал труп ещё одного пещерного карлика — у него была рассечена шея. В кулаке он продолжал стискивать некое примитивное подобие дротика.
— Каменный наконечник! — прошептал Гектор. — Вот дикари-то!
Уже почти рассвело, но у путников не было времени рассматривать убитого. Все трое успели только заметить, что у карлика очень короткие, кривые и волосатые нога, длиннющие мощные руки, также покрытые волосами, что шеи у него нет совершенно, что кожа его тёмная, но светлее, чем у негров, скорее желтоватая, чем коричневая, а лицо как бы сплюснуто. Он был одет во что-то вроде короткого пеплоса, не сотканного, а скорее сплетённого из грубых волокон, то ли растительных, то ли шерстяных.
Самка грифа, заметив приближавшихся людей, вылезла из гнезда и громко угрожающе закричала, раскинув неимоверной ширины крылья. Птенцы вторили ей отчаянными воплями.
— Где же гриф-самец? — повторил Ахилл, сам толком не понимая, отчего эта мысль так неотступно его мучает. Он понимал, как нелепо думать о птицах, когда пропали его сын и маленькая отважная амазонка, которую он любил, как родную дочь, но странный вопрос: куда подевался хозяин гнезда? — вновь и вновь возникал в сознании героя.