Я мало говорил и много слушал. И мне довелось узнать кое-что про нашу землю, и это глубоко меня обеспокоило.
Одну из историй я услышал, когда тихо сидел в таверне, одиноко потягивая пиво. Вошли двое. Они говорили на языке наших земель. Сперва я испугался, что они могут быть из Урука, но на них были свободные багровые одеяния, отороченные желтой каймой, какие носят в городе Уре. Я скорчился в углу, чтобы стать как можно незаметнее, и повернулся к ним спиной. По тому, как они выговаривали слова, я действительно понял через минуту, что они родом из Ура: молодой только что прибыл в Дильмун, а тот, кто постарше, спрашивал у него, какие новости из дому.
– Нет, расскажи мне это еще раз, а то не поверю, – сказал он. – Неужели Ниппур действительно наш?
– Ну да, я же говорил.
Я подскочил, как ужаленный, и ахнул. Ниппур – город священный, и негоже, чтобы им правил Ур.
– Как же так получилось? – опять спросил тот, кто постарше.
Новоприбывший сказал:
– Удача была на нашей стороне, и время было выбрано удачно – в то время года, когда царь Месаннепада приезжает в Ниппур молиться в храме Дур-анки и совершает обряд кирки. В этом году с ним была тысяча человек, а когда он был в городе, заболел правитель города. Когда правитель заболел, жрецы подумали, что он умрет. Тогда жрец Энлиля пришел к нашему царю и сказал:
«Наш правитель умирает, не назначишь ли ты своей божественной властью нового правителя?» Месаннепада долго молился в храме, вышел оттуда и сказал, что Энлиль явился ему и приказал взять на себя правление городом Ниппуром.
– Так просто?
– Так просто, – сказал тот, что помоложе и расхохотался. – Слово Энлиля, глас Энлиля – кто пойдет против этого?
– Да, особенно если тебя поддерживает тысяча человек.
– Вот именно, особенно в этом случае.
Я крепко стиснул в руке свою кружку пива. Это были черные вести. Я не предпринял никаких шагов, когда Месаннепада сверг с престола сыновей Акки и провозгласил себя царем в Кише и в Уре. Мне казалось, что это не представляет никакой угрозы для Урука, и я позволил себе заниматься другим вещами, о которых я вам уже рассказывал. Но Ниппур, который во времена Энмебарагеси и Акки был вассальным городом Киша, со времен перемен в Кише стал независимым городом. Если Месаннепада, захватив Киш, присоединил к себе и Ниппур, то мы были на пути к тому, чтобы оказаться в центре отдельного царства, постепенно окружавшего нас кольцом. Я подумал, а знают ли об этом в Уруке? Может быть, народ Урука ждет, чтобы вернулся царь Гильгамеш и повел бы войска против Ура? Каковы будут притязания Месаннепады, если Гильгамеш не положит им конец?
А Гильгамеш? Где он? Сидит себе в таверне в Дильмуне и ждет, когда его призовут на остров Зиусудры, чтобы он попробовал вымолить себе вечную жизнь! Неужели это поступок царя?
Я не знал, что мне делать. Я сидел как каменный.
Но прибывший из Ура еще не кончил рассказывать новости. Старый Месаннепада был мертв. Его трон занял сын Мескиагнунна. И он не терял времени, чтобы показать всем, что будет продолжать политику своего отца.
Месаннепада начал строительство в Ниппуре храма Энлиля. Новый царь не только продолжил строительство храма, лично присматривая за этим, но чтобы показать свою заботу о процветании Ниппура, приказал восстановить и древний обрядовый центр, известный как Туммаль, который пришел в полное разрушение после кончины Акки. Все хуже и хуже! Эти цари Ура смотрели на Ниппур как на свою колонию. Нет, думал я, этого не должно быть. Пусть себе строят храмы в Уре, если им так хочется. Пусть присматривают за своим городом и оставят Ниппур в покое! Я изо всех сил удерживался, чтобы не встать тут же, схватив этих двоих из Ура, не сшибить их головами вместе и приказать, чтобы они убирались обратно в свой городишко и сказали своему царю, что царь Гильгамеш из Урука собирается пойти на него войной!
Но я остался сидеть на своем месте. У меня было дело к Зиусудре. Я проделал долгий путь. Я не мог уехать просто так, какие бы спешные дела ни призывали меня в Урук. По крайней мере, мне тогда так казалось. Может быть, я был неправ. Я наверняка был неправ. Но мне кажется, что все-таки я тогда поступил правильно и я не желаю об этом. Если бы я выбрал именно тот момент, чтобы вернуться в мой родной город, я никогда бы не познал ту величайшую мудрость, которую знаю теперь.
В эту ночь я почти совсем не спал. И в следующие дни я плохо чувствовал себя по ночам, почти не в состоянии заснуть. Я не мог ни о чем думать, кроме наглости и дерзости Мескиагнунны, который гарцует в самых святых местах Ниппура, будто он стал его царем! На пятый день, а может на шестой, появился лодочник Сурсунабу и сказал мне своим скрипучим голосом:
– Едем со мной на тот остров, где живет Зиусудра.
35
Остров был плоский, песчаный, и в отличие от окруженного высокими стенами Дильмуна, абсолютно незащищенный. Кто угодно мог пристать к берегу и запросто пройти прямо в дом Зиусудры. Когда Сурсунабу втащил свою лодку на берег, я заметил, что вдоль берега в три ряда стояли маленькие полированные каменные столбики, очень похожие на те, которые я так бездумно разбросал в своем безумном гневе. Я спросил его, что это значит, и он ответил – это знаки милости Энлиля, данные Зиусудру во времена потопа. Они защищали остров от врагов: никто не смел ступить сюда ногой, пока знаки стояли здесь. Куда бы Сурсунабу ни отплывал – в Дильмун или на главный берег, – он всегда брал с собой в лодку один или два таких камня.
Они оберегали его в дороге. Тогда я почувствовал еще более жгучий стыд за то, что я натворил на берегу, разбив и разбросав эти священные камни, словно дикий буйвол в ярости. Но очевидно я был прощен, поскольку Зиусудра соизволил разрешить мне приехать сюда.
Я увидел что-то вроде храма почти в центре острова: длинное низкое здание с выбеленными стенами, которые сияли в солнечном свете. До меня, внезапно дошло, что в этом здании, в нескольких сотнях шагов от меня, ждал меня древний Зиусудра, тот, кто пережил потоп, кто ходил рука об руку с Энки и Энлилем. Воздух был неподвижен. Здесь царила глубокая тишина. Возле главного здания было десять-двенадцать зданий поменьше, несколько вспаханных участков. Это все. Сурсунабу провел меня к маленькому квадратному дому с единственной комнатой без мебели и оставил меня там.
– За тобой придут, – ответил он мне.
Это время, неповторимое в жизни, когда я находился на острове Зиусудры.
Время словно остановилось. Сколько времени я просидел там в одиночестве день, три, пять – не могу сказать.
Я был нетерпелив. Я подумывал о том, чтобы пойти в главное здание и самому найти там патриарха, но я знал, что это только повредит тому делу, ради которого я здесь. Я шагал по пустой комнате из угла в угол. Я смотрел на море, солнечное сияние которого слепило мне глаза, и думал про Мескиагнунну, царя Ура. Я думал о своем сыне-младенце Ур-лугале, и спрашивал себя, станет ли он когда-нибудь царем? Проходили часы, а за мной никто не приходил. Наконец я почувствовал, как великая тишина этого места просачивается в мою душу. Я начал успокаиваться. Это было удивительное чувство. Впервые я ощутил гармонию всего, что меня здесь окружало. В этот момент меня не волновало, что делает Мескиагнунна, или Инанна, или Ур-лугал. Не важно было, нахожусь я здесь десять дней, десять лет или еще больше, словно время прекратило существовать. Но затем это блаженное чувство прошло, и я снова стал раздраженным и нетерпеливым. Сколько времени мне еще сидеть так? Они забыли, что я Гильгамеш, царь Урука? Меня дома ждали важнейшие дела! Да и успею ли я домой к обряду зажигания священной трубки? К празднику статуи Ана?
Наконец за мной пришли, когда я готов был уже бросаться на стены, как охотничий пес, слишком долго пробывший взаперти.
Их было двое. Первой шла тоненькая серьезная девушка с гибким телом танцовщицы, которой, по-моему, было не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
Она была бы очень хорошенькой, если бы хоть раз улыбнулась. На ней было очень простое одеяние из белой хлопковой ткани, украшений она не носила совсем и несла посох из черного дерева, испещренный надписями на таинственном языке. Долго-долго она стояла у порога моей двери, не спеша рассматривая меня. Потом она сказала:
– Если ты Гильгамеш, то пойдем.
– Я Гильгамеш, – ответил я.
Снаружи, у порога, высокий темнокожий человек со свирепыми жгучими глазами, весь какой-то угловатый, ждал нас. На нем тоже было простое одеяние из хлопка, он тоже держал в руках посох, и выглядел так, словно солнце выжгло с его костей всю плоть. Я не мог понять, сколько же ему лет, но казалось, что очень, очень много, поэтому я страшно заволновался. Дрожа и заикаясь, я сказал:
– Правда ли это? Неужели я удостоен чести видеть перед собой Зиусудру?
Он усмехнулся.
– Увы, нет. Но ты встретишься с нынешним Зиусудрой в должное время, Гильгамеш. Я жрец Лу-нинмарка. А это – Даббатум. Пойдем.
Странно было слышать «нынешний Зиусудра», но я знал, что не следует спрашивать, что он имел в виду. Они дадут мне такие объяснения, какие пожелают и когда пожелают. А может, вообще не удостоят никаких объяснений.
В этом я был уверен.
Они привели меня в дом внушительных размеров почти рядом с главным храмом, где мне дали белое одеяние, очень похожее на их собственное.
Угостили меня блюдом из чечевицы и фиг. Я едва прикоснулся к нему. Я так давно не ел, что мой желудок, казалось, вообще забыл, что означает чувство голода. Когда я ел, то один, то другой жрец входили в комнату, чтобы участвовать в полдневной трапезе. Все они только мельком взглядывали на меня, не уделяя мне особого внимания. Они не произносили ни слова. Многие из них казались очень древними, хотя все они были жилистыми, крепкими и полными жизненных сил. Когда они закончили трапезу и помолились у алтаря, мне предложили присоединиться к ним и пойти работать в поле. Лу-нинмарка и Даббатум покончив со своей трапезой, поставили меня на работу.