лениво помахал ему рукой, развернулся и направился к джипу, стоявшему неподалеку.
– О чем вы с ним говорили? – догнав Аглаю, осведомился Федор.
– Вам в самом деле надо знать? – сухо произнесла она.
– Естественно, – кивнул он. – Я немного знаком с этим Казановой. Он мастер рассказывать небылицы и запутывать нормальных людей. Берегитесь, как бы он не вскружил вам голову. Для вас, милая Аглая, этот человек опасен.
– Не больше, чем вы, Федор.
– На что это вы намекаете?
– Всего лишь на ваши попытки присвоить меня себе.
– Но я…
– Он расспрашивал меня о Бернгарте, – перебила Аглая. – Как и вы, он очень интересуется здешней историей, особенно Гражданской войной.
Федор остолбенел.
– Значит, он уже наплел вам ерунды… Интересно знать, почему он решил именно вас расспрашивать о Бернгарте. И когда вы успели с ним познакомиться.
– Неделю назад. Он пришел к нам домой и принес цветы, вино, торт.
Она сказала это совершенно спокойно, без интонаций, даже не глядя на него, но Федор был расстроен и потому слишком чувствителен ко всякого рода намекам, в том числе воображаемым.
– Вам, кажется, доставляет удовольствие мучить меня?
– Вы сами себя мучаете. Кроме того, вы хотели, чтобы я рассказала. Кстати, – если это утешит вас, – он даже приглашал меня к себе в гости, но я отказалась.
– В какие еще гости? – не понял Федор. – Он что, поселился здесь?
– Помните дом в степи, который вы назвали швейцарским шале? Там он и поселился. Купил или снял на время не знаю.
– Час от часу не легче. Просто возмутительно.
– Знаете, Федор, чем бессмысленно страдать, лучше расследуйте дело этого белого офицера, – предложила Аглая, наконец повернувшись к нему и посмотрев в глаза. – Мне страшно хочется знать, кто он и что совершил. Вы же приехали сюда писать диссертацию. Вот и пишите.
– Я готов исполнить любое ваше желание. Но при одном условии: вы будете помогать мне.
– А разве у меня есть выбор? – она красноречиво двинула бровями.
Тем временем гроб под звуки траурного марша опустили в яму и начали засыпать землей. Рядом лежал большой деревянный крест с прибитой табличкой, на которой было лаконично выбито: «Офицер Русской армии».
– Мне кажется, есть в этом что-то поразительно символичное, – переключился Федор. – Девяносто лет спустя хоронить человеческий осколок Гражданской войны и не знать ни имени его, ни деяний, не иметь представления о тех мыслях и чувствах, с которыми этот человек был готов идти на смерть. Кто из всех этих людей, стоящих здесь, догадывается об истинном смысле ошибок прошлого, с которыми они тут готовы примириться? В лучшем случае они скажут, что покойник воевал против красных. Но вряд ли кто из них подозревает, что «против красных» – слишком широкое и расплывчатое понятие. А если подозревают, более того, знают точно, то скорее всего делают вид, что не знают. Быть может, этот белогвардеец дрался вовсе не за то, чем сегодня живут все эти чиновные физиономии и о чем они тут разглагольствовали с эрзац-патриотическим пафосом. Для них это было бы досадным разочарованием.
– Каждому свое, – чему-то улыбаясь, заметила Аглая.
Расследование дела Федор начал в тот же день звонком в Москву. Звонить пришлось с почты, мобильная связь через горный кордон не работала.
– А, блудный сын, – приветствовал его отец. – Вспомнил наконец о родителях. Матери нет дома, так что будешь говорить со мной. Нашел там себе занятие?
– Нашел. Пишу диссертацию. Здесь открылся богатый материал по моей теме.
– Тебя разыскивали какие-то типы. По-моему, просто бандиты, вели себя до того нагло, что пришлось вызывать охрану. Какие у тебя с ними дела?
Федор встревожился.
– Они вам угрожали?
– Посмели бы только. К тому же им нужен ты, а не мы. Мать сказала им, что ты исчез, не оставив адреса. Они не слишком поверили и, сдается мне, установили слежку. Во всяком случае, за мной повсюду таскается хвост. Но ничего, у меня есть средства укоротить их.
– Будь осторожней, пап.
– Об осторожности тебе надо было раньше думать. Потеряв невинность, о помятой юбке не плачут. Я так и не услышал от тебя, кто они такие.
– Бандиты.
– Коротко и ясно. Ладно, займусь этим. А ты чтобы сидел тише воды, ниже травы. Пиши свою диссертацию и носа в Москву не кажи. Все понял?
– Понял.
– И сам не звони больше. Когда надо будет, я позвоню. Матери хоть привет передашь?
– Да, передавай ей.
– Бестолковый блудный сын, – проворчало в трубке. – Ну все. Свекру тоже передай там от меня что полагается.
– Пап, пап, подожди. Я тебя хотел спросить.
– О чем еще?
– О прадедушке.
– О ком?
– Твой отец хоть что-нибудь знал о своих родителях?
– Что это тебя родословная заинтересовала?
– Так ведь не модно уже быть безродным космополитом. Нужны корни, желательно потомственно-дворянские. На худой конец купеческие, первой гильдии. А у меня единственный шанс обрести дворянство – твой дедушка.
– Вижу, с шутками у тебя по-прежнему. Хотя эта вроде не так глупа. Дед был родом из Ярославля. Старинный купеческий город. Так что совсем не исключено. Но его усыновили в семь лет. Он не любил об этом говорить. Его мать как-то страшно погибла у него на глазах, отца плохо помнил. Вроде был военный, домой приезжал редко.
– А фамилия у деда от приемных родителей?
– Нет, Шергин – от настоящих. Это единственное, что он крепко помнил, после того как погибла мать. Носить другую фамилию не захотел.
– В каком году это было?
– Родился он в одиннадцатом, значит, семь было в восемнадцатом.
Подумав, Федор сказал:
– Летом восемнадцатого в Ярославле и Рыбинске прошли антисоветские мятежи. Большевики в ответ устроили там резню.
– Ну вот тебе и ответ, – медленно произнес отец. – Деда в тридцать пятом арестовали, двадцать лет в лагерях сидел. Вышел, женился.
После этого разговора Федор долго не мог успокоиться, ходил по дому мрачный, как зверь по клетке.
– Не мельтеши, Федька, – не стерпел дед Филимон, читавший газету «Алтайский коммерсантъ». – Басурману спать не даешь. Чего мутный такой?
– Так, – ответил Федор, – размышляю о роли мистики в жизни человека.
– Ну, на это я тебе вот что скажу. – Дед сложил газету и снял очки. – Ты бы бросил это занятие. Потому как у энтой мистики одна задача – доводить человека до психбольницы.
– Вот это я и пытаюсь как раз понять – куда она меня заведет.
Слишком очевидным для него становилось день ото дня противоборство мистических стихий, столкнувшихся в той точке жизненного пространства, которое носило имя Федор Шергин. Разумеется, о совпадениях и случайностях, даже тех, что превращаются в закономерность, речь давно уже не шла. Вопрос стоял по-другому – почему все эти неслучайности последнего времени тянули его, будто две спортивные команды, перетягивающие канат, в разные стороны. Одна команда притащила его в Золотые горы и всячески подбивает на некие действия и разыскания, интригуя собственной же семейной историей. Другая противилась этому, пыталась запутать или запугать его при помощи местного фольклора и злых духов. Сказать, что ему нравится быть безучастным свидетелем перетягивания себя, Федор не мог. Вероятно, подумал он, можно попробовать сделаться свидетелем небезучастным. Эта мысль сперва показалась ему странной, а затем бессмысленной. Ведь, если уж на то пошло, мистическим стихиям вовсе незачем всякий раз предупреждать его о своем вмешательстве, и тщетно было бы отделять личные порывы от скрытых воздействий со стороны. Тем более когда то и другое совпадает.
В этом Федор окончательно убедился на следующий день, когда ему сделали интересное предложение, от которого он при всем желании не смог бы отказаться. На пыльной улице поселка рядом с ним притормозил темно-серый джип, из окна высунулось приветливо ухмыляющееся лицо попутчика в черных очках.
– А мы с вами, оказывается, снова соседи, Федор Михалыч не Достоевский.
– Наслышан, – лаконично отозвался Федор и почему-то подумал, что для самого Евгения Петровича это соседство не было такой уж неожиданностью.
– Прокатиться не хотите? – попутчик спустил очки на кончик носа и добавил заговорщицки: – Есть дело.
– Ловись, рыбка, большая и маленькая? – спросил Федор, не убавляя шага.
– Что-то вроде. Так, что, хороший заработок вас не интересует? Предупреждаю – очень хороший.
– Что нужно делать? – поразмыслив, спросил Федор.
– Всего лишь прогуляться в горы на несколько дней.
Федор подумал еще немного и выставил встречное предложение:
– Я буду иметь с вами дело только в том случае, если вы оставите в покое ту девушку, к которой приставали вчера.
– Ах, вот оно что! – со смехом сказал Евгений Петрович. – То-то я думал, что это вы смотрели на меня с таким зверским выражением. Уверяю вас, у меня нет на эту барышню никаких видов.
– Рассказывайте, – не поверил Федор.
– Да сядьте вы наконец в машину. На нас уже глазеют со всех сторон.
Федор продолжал идти по улице.
– Ну хорошо, обещаю. Я оставлю ее в покое.
Федор открыл дверцу и с непроницаемым видом поместился на заднем сиденье.
– Тем более что мне это ничего не стоит, – добавил Евгений Петрович, выруливая на соседнюю улицу. – Неужели вы еще не поняли, что она ведьма?
– Кто? – тупо спросил Федор.
– Ваша милая недотрога Аглая.
– А откуда вам известно, что она недотрога? – хмуро осведомился Федор. – Вы что, пытались?..
– Да успокойтесь, не пытался. Разве вас она еще не окатывала своим ведьминским взглядом, от которого чувствуешь себя ушибленным дубиной промеж глаз?
– Окатывала, – со вздохом признался Федор.
– Ну вот видите. Поменьше ходите за ней по пятам, – посоветовал Евгений Петрович, – может, тогда вам повезет больше.
– Может, – эхом повторил Федор. – Только она не ведьма. Она дикарка. Ладно, давайте поговорим о горах, – морщась, как от зубной боли, предложил он.