– Нет, что-то здесь не так, – в сомнениях промолвила Аглая.
– А… может, мне это приснилось? – с надеждой спросил Федор. – Да, точно, приснилось. Теперь я в этом уверен.
– Воля ваша, – смирилась Аглая.
Из кабины появилась улыбающаяся Митина голова в летном кожаном шлеме времен перелета Чкалова через Северный полюс.
– Чего загрустили, пассажиры? В воздухе вешать носы строго запрещено, а то вниз перетянут. Включу-ка я вам музыку.
Федор злился на себя за промах, Аглая терпеливо изучала виды внизу, и латиноамериканские ритмы, ворвавшиеся в тесноту вертушки, были бессильны снова протянуть между ними нить разговора. «Ничего, в городе весь ее аглицкий сплин как рукой снимет, – решил Федор. – Там она забудет свои позы все-на-свете-мне-известно-и-неинтересно. Тоже мне, Онегин в юбке».
Около десяти часов утра Митя посадил чудовищную машину на окраинной автостоянке Бийска, поругавшись в свое удовольствие с двумя разгневанными автовладельцами и брюхастым охранником.
– Со здешним аэроклубом я поссорился, – объяснил он пассажирам, – а то бы там высадил. Не нравится им мой «Карлсон». Эх…
Договорились, что вечером Митя заберет их отсюда же, в семь часов.
– Ну-с, – сказал Федор, оглядываясь в поисках такси, – начнем. В ресторане вы когда-нибудь завтракали?
Аглая широко распахнула глаза.
– Таких дурных привычек не имею.
Федор расправил плечи и коварно усмехнулся.
– Сегодня вы в моей власти, – почти что мстительно произнес он, – а значит, и во власти моих дурных привычек. Для вас сегодня открыты двери самых презентабельных ресторанов этого милого провинциального городка. Я покажу вам, что такое городская жизнь. Напрочь развею ваши дикие представления о цивилизации…
– Хотя здешний калибр все же не тот, – огорченно добавил он, когда такси, подхватив их, неторопливо покатило по улицам города. – Материал, прямо скажем, не столичный.
– Из Москвы? – поинтересовался шофер.
– Из нее, родимой.
– Ну-ну, – с непонятной угрозой произнес водитель.
– Что вы имеете в виду? – спросил Федор, не сочтя возможным оставить это подозрительное «ну-ну» без внимания.
Помолчав, шофер ответил:
– Да вот говорят: Москва – третий Рим. А живут там одни жиды. Западло выходит.
– У вас, милейший, неверная информация, – сказал Федор тоном, от которого сильно тянуло пустынным суховеем. – Еврейской нации там не больше, чем везде.
Но таксист ему не поверил.
– Как же, не больше. Чтоб так страну высосать, как ее Москва доит, нужно очень много жидов. Если не все натуральные, так примазавшиеся. Ты вот, к примеру, примазавшийся, сразу видно.
Федор хотел было ответить самым категорическим образом, но тут в памяти всплыла пухлая пачка денег от Гриши Вайнстока, и он засомневался, нет ли в убеждении водителя доли сермяжной правды.
– Молчишь? Вот и молчи, – уже без всякой вражды сказал шофер. – Нечего рот разевать, перед девчонкой позориться.
Федор послал ему испепеляющий взгляд, потом покосился на Аглаю. Она улыбалась с отсутствующим видом. Глядя на нее, он быстро успокоился, наклонился к водителю и пошептал ему на ухо.
– Понял, – нехотя ответил таксист. – Так бы сразу и сказал.
До центра города он не проронил ни слова, а высадив пассажиров, крикнул вслед:
– В дурдоме подлечись, псих.
Федор не стал оборачиваться.
В пустом с утра ресторане он выбрал самый дальний столик. Презентабельностью, однако, это заведение в самом центре города могло похвастать лишь условно. Остатки советского общепитовского антуража, вроде эпиграфа над дверью «Каждому – вкусную и здоровую пищу», плавно перетекали в пошлый буржуазный дизайн с пухлыми амурами на стенах и скульптурой писающего мальчика в углу.
– Что вы ему сказали? – спросила Аглая, рассеянно листая меню.
– Кому? – не понял Федор.
– Таксисту.
– Да так, ничего особенного. Пригрозил наслать на него злого духа.
Она слегка улыбнулась.
– Какого духа?
– Очень злого. Грозу алтайских шоферов. Вроде баба, а сама с медвежьей мордой. Не слыхали про такого?
Сложив локти на столе, он в упор рассматривал Аглаю.
– Не помню, – спокойно ответила она, – может быть. А вы что, видели ее?
Хорошо притворяется, с удовлетворением отметил Федор.
– Слышал.
Они оба водили друг друга за нос, и ему это отчего-то доставляло тонкое интеллектуальное наслаждение. «Два неглупых человека не желают признаваться, что знакомы с призраком, – думал он. – Но причины, по которым они этого не делают, абсолютно разные, если не сказать противоположные». В том, что Аглая верит в существование духов, у Федора сомнений не было. «Неужели ею движет суеверный страх, языческое поверье, что помянув духа – призовешь его?» – гадал он.
До семи часов вечера Федор наметил широкую программу: ресторан, салон модной одежды, ювелирная лавка, книжный магазин, художественная галерея местного масштаба, интернет-кафе, казино (деньги, которые можно проиграть, отложил заранее). Аглая внесла поправки, урезав список вдвое. К тому же время шло слишком стремительно, вынуждая комкать приобщение к цивилизации. Из салона модной одежды девушки-продавщицы провожали их скептическими взглядами: Аглая ничего не выбрала, несмотря на то что Федор велел ей не отказывать себе ни в чем. В конце концов он едва уговорил ее согласиться на платье из голубого бархата. Но упросить ее выйти из магазина в новом приобретении ему уже не хватило ни сил, ни слов.
Посещению ювелирной лавки Аглая твердо воспротивилась: «Не хочу, чтобы подумали, будто я ваша любовница».
– А если невеста? – приняв к сведению, спросил Федор.
Она одарила его недоуменным взглядом.
– Вы делаете мне предложение?
– Пока нет, – слегка растерялся он от такой прямолинейности, – но…
– Тогда не стоит об этом говорить.
«Ну и ну», – с досадой сказал себе Федор. Он все меньше понимал, как можно ладить с этой непредсказуемой, словно погода в алтайских горах, барышней. Менее всего это походило на его прежние игры в самолюбие с женщинами, доступ к которым открывался обычно легким движением руки, обнимающей за талию, либо пристальным, но непременно скользящим и обязательно оценивающим взглядом. И чем скорее он желал получить доступ к Аглае, тем больше оказывалось расстояние между ними и тем острее ему хотелось, чтобы их отношения не напоминали трюк канатоходца, идущего по тонкой веревке над пропастью.
Более всего девушку заинтересовал книжный магазин: гламурно изданные альбомы про лошадей, православные храмы и природные заповедники, «Андрей Рублев» и «Жития старцев Оптиной пустыни». Федор добавил к этому «Демонологию» и «Молот ведьм».
– Хотите податься в инквизиторы? – спросила Аглая.
– Так, надо разобраться с одной знакомой, – уклончиво ответил Федор и взял в довес «Колдунов вуду».
– Слишком мрачно, – не одобрила она. – Мертвецы, зомби.
– В здешних горах как раз процветает мракобесие, – саркастически сказал он.
В историческом отделе по Гражданской войне ничего дельного не нашлось. Но возле выхода из магазина со стенной приступки Федору бросилось в глаза название: «В глубь Алтая. Отдельный Барнаульский». Рядом с несколькими разложенными томиками стоял заросший бородой пенсионер в панаме, распродающий личную библиотеку. Алчно вцепившись в книгу, Федор лихорадочно пролистнул страницы, спросил цену и торопливо, точно его могли опередить, заплатил вдвое больше.
– Это тот самый Барнаульский полк? – спросила Аглая, заглядывая ему через плечо.
– Тот самый. – Федор от всей души поцеловал книгу. – Мемуары участника событий. Невероятно. Тираж полоторы тысячи! – Своим счастливым восторгом он оборачивал на себя прохожую публику. – Издана пять лет назад в Минске. Первое издание – в Америке, в шестьдесят втором. Поразительная удача. В интернете ее нет ни в одном каталоге!
Он энергично потряс руку пенсионера-книгопродавца.
– Вы, уважаемый, гигант мысли. Огромное вам мерси от лица российской исторической науки.
Дедушка в ответ благодушно приподнял панамку.
– На здоровье.
– Кто автор? – спросила Аглая.
– Некто Михаил Чернов. – Федор жадно пробежал глазами аннотацию. – Эмигрант, воевал в том же полку в звании прапорщика, жил в Харбине, потом в Калифорнии, умер в пятьдесят седьмом. Родился в тысяча девятьсот третьем, в Ярославле. То есть в девятнадцатом ему было всего шестнадцать лет… Родился в Ярославле, – потрясенно повторил Федор. – С ума сойти от этой вашей мистики.
– Во-первых, она не моя, – урезонила его Аглая. – Во-вторых, если видеть мистику на каждом углу, то свихнуться точно можно. Дайте книгу.
– Не отдам. – Федор прижал сокровище к груди.
– У вас уже началось помутнение рассудка, – констатировала она. – И руки дрожат.
– Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Видимо, профессиональная болезнь. Вы не понимаете, милая Аглая. Эта книжка – краеугольный кирпич моей диссертации, целый ворох не введенных в научный оборот исторических сведений. Да я просто именинник сегодня!!! – Он подхватил Аглаю на руки и закружил, разгоняя недовольных его счастьем граждан.
Внезапно в глазах у него стало темно, будто на солнце вползла туча, и в правом виске стукнуло раз, другой.
– Поставьте меня, Федор, – услышал он негромкое, но требовательное.
Опустив девушку, он потер висок, посмотрел на небо, затем на нее.
– Это вы меня опять шарахнули?..
– Что с вами? О чем это вы?
– А? Да нет, так. Ничего. – Федор резко помотал головой. – А впрочем… Послушайте, Аглая, вы действительно не понимаете, какой способностью обладаете? У вас же чудовищный удар… не знаю, чем вы бьете, только легко можете свалить и слона.
– Правда? – задумалась она. – Я не знала. Мне всегда представлялось, что я просто рисую вокруг себя защитный круг. Как у Гоголя в «Вие». Как это действует, не имею понятия.
– И давно это у вас?
– С тех пор как погибли родители. Я представляла себе, будто они сплетают вокруг меня руки и закрывают от опасности. Но потом поняла, что это не они, а я сама… мое нежелание становиться частью этого мира… Вам этого, конечно, не понять, – добавила она. – Вы и без того, кажется, считаете меня ненормальной.