Алёна настаивала, чтобы он непременно купил ей чехословацкие эластичные колготки и модные босоножки на платформе. Соседу, заядлому рыбаку (хотя никаких водоёмов в окрестностях гарнизона не наблюдалось) позарез оказалась нужна японская леска для спиннинга, его жене – импортный фен… Получалось, прямо как в песне у любимого Дыриным Высоцкого:
«И наша семья большинством голосов,
Снабдив меня списком на восемь листов,
В столицу меня снарядила.
Чтобы я привёз снохе
С ейным мужем по дохе,
Чтобы брату с бабой – кофе растворимый,
Двум невесткам – по ковру,
Зятю – чёрную икру…»
Список «необходимых покупок» разрастался до тех пор, пока Дырин в сердцах не возопил:
– Хватит! Больше никаких дефицитов искать в Москве не стану!
Но в последний день перед отъездом, в офицерской столовой к Дырину за стол подсел его приятель Корниенко, авиамеханик из соседнего звена:
– Мишель, – наклонился он к Дырину и, преданно заглядывая ему в глаза, громко зашептал. – Привези мне из столицы эти… ну, ты меня понимаешь… «изделия № 2»…
«Точно, – спохватился Дырин, – а я про это совсем забыл, надо и самому затариться!», а у Корниенко спросил небрежно:
– Сколько тебе?
– Да на все, – протянул тот Дырину «пятёрку».
Дырин в уме произвёл расчёт: пара изделий по четыре копейки, и ахнул:
– Куда тебе столько?
Корниенко, слегка покраснев от удовольствия, гордо пояснил:
– Двести пятьдесят штук всего, разве много? Да нам с Оксанкой и на полгода не хватит…
– Ладно, привезу, – пообещал Дырин.
Как только обрадованный Корниенко отошёл, тут же возник другой авиамеханик, Хондриков, и с той же самой просьбой. Следом подошёл командир авиационного звена, за ним – замкомэска и сам комэск, главный инженер ТЭЧ и начальник ПДС… Приём заявок продолжился и после обеда. Знакомые и малознакомые офицеры и прапорщики шли к Дырину, как ходоки к Ленину, и каждый совал ему деньги и говорил, сколько «изделий» нужно купить для него лично. Просьб оказалось так много, что Дырин, чтобы не перепутать «заявки», стал записывать их в ученическую тетрадку. К вечеру тетрадка оказалась исписана от корки и до корки, а денег, принесённых «страждущими и жаждущими», было столько, что пришлось складывать их в отдельный целлофановый пакет.
Поздним вечером вызвал его к себе в кабинет командир авиационного полка и начальник гарнизона полковник Шмундяк, прозванный подчинёнными Аэростатом. Лысый и толстый, он, то и дело потея и утирая пот клетчатым платком, долго расспрашивал лейтенанта Дырина о службе и о том, готов ли он к ответственной командировке, затем дотошно инструктировал, как себя вести в столичном гарнизоне, что можно делать и чего делать нельзя ни в коем случае, а в конце аудиенции вдруг сказал:
– Слышал я, товарищ лейтенант, что вы от наших офицеров получили одно небольшое, но очень ответственное поручение… Так вот, привезите и мне… – И протянул Дырину двенадцать рублей с «полтиной».
– А вам-то, товарищ полковник… – Дырин аж поперхнулся собственной дерзкой мыслью о том, зачем такому «старпёру», которому вот-вот полвека стукнет, «изделие» потребовалось, но, спохватившись, прищёлкнул каблуками и заверил: – Вам-то, товарищ полковник, в первую очередь!
…Полуторамесячная командировка в Монино пролетела, как один день. Во-первых, занятия на курсах были насыщенными и весьма полезными, во-вторых, все выходные и свободное время после занятий Дырин проводил в поисках заказанных «дефицитов».
Он как человек старательный и обязательный всеми правдами и неправдами все наказы исполнил, тютелька в тютельку. Купил и колготки, и фен, и леску японскую, а главное – раздобыл в необходимом количестве «изделие № 2». Преодолевая природную застенчивость и всё равно смущаясь, приобретал их крупными и мелкими партиями в аптеках на разных концах Москвы. «Осчастливливая» товарищей, Дырин и про себя, конечно, не забыл… Так что, в общем, закупил около двух тысяч «изделий». И вроде бы каждое – мелкая вещичка, а сложишь одно к другому, получилось столько, что Дырину для транспортировки «дефицита» потребовался новый вместительный саквояж.
Дырин присмотрел в ГУМе заграничный, из мерцающей коричневой кожи, с карманами и золотой молнией, застёгивающейся маленьким золотым замочком, чемодан.
«Куплю, – решил Дырин, – нам с Алёной всё равно такой нужен, скоро ведь в первый офицерский отпуск пойду… Не с моим же, фанерным, с курсантских времён оставшимся, чемоданчиком к её родителям ехать?»
Сказано – сделано. Упаковав все покупки в новый, солидный чемодан, Дырин отправился в аэропорт Домодедово. Ему предстоял перелёт рейсом Аэрофлота до Читы, а там он надеялся на перекладных, часов за десять добраться к месту своей службы.
В день отъезда всё складывалось поначалу хорошо. Он благополучно приехал в Домодедово, на электронном табло отыскал свой рейс и устроился в сторонке, ожидая объявления о регистрации.
Глазея на снующие по аэропорту толпы улетающих и встречающих, Дырин загляделся на стайку молоденьких, ладных бортпроводниц, выходящих из дверей с табличкой «Служебное помещение».
Девушки были так милы, так красиво сидела на них униформа, так они весело щебетали между собой, что Дырин едва не пропустил объявление о регистрации своего рейса. Заслышав знакомый номер, он спохватился, потянулся к чемодану и схватил рукой пустоту: «А чемодан где?.. Сдал я его, что ли? Да нет, не сдавал…»
Дырин моментально взопрел: «Украли!» – и тут же понял кто: двое чернявых, то ли кавказцы, то ли цыгане, всё рядом крутились…
В милиции дежуривший по отделению капитан устало пронудел:
– Вы же видите, какой у нас пассажиропоток. Увы, такое случается, товарищ лейтенант. Есть ещё в нашем обществе незрелые личности, совершающие противоправные действия… И вещи у пассажиров иногда пропадают, но, как правило, по их собственному недогляду. Внимательнее надо быть к своему багажу…
Тем временем из динамиков донеслось объявление об окончании регистрации на рейс до Читы, и Дырин вынужден был бежать к указанной стойке, чтобы не опоздать на свой самолёт.
Всю обратную дорогу он терзался, что скажет Алёне и однополчанам, как объяснит пропажу чемодана с «дефицитами», особенно остерегался объяснения с Аэростатом…
– Этот не простит! Точно объявит неполное служебное соответствие… – тяжело вздыхал Дырин.
Но представляемый им «ужас» оказался несравним с ужасом реальным.
Нет, никто Дырина за грудки не хватал, на суд офицерской чести не вызывал, дисциплинарных взысканий не накладывал, тем более что Дырин деньги сослуживцам вскоре вернул, всё до копеечки (для этого пришлось телеграфом запрашивать требуемую сумму «в долг» у своих и Алёниных родителей), и даже справку из милиции предъявил, дескать, «от гражданина такого-то, действительно, такого-то числа такого-то года, заявление о краже чемодана поступало», но слухи по гарнизону поползли самые отвратительные, мол, Дырин-то презервативы из Москвы привёз, но решил их себе оставить, делиться с товарищами не захотел.
– Предохраняется… – шептались за его спиной. И никакие увещевания на общественное мнение не действовали.
И даже когда жена Дырина, Алёна, забеременела, разговоры не прекратились. Злоязыкий Корниенко пустил слух, мол, «Дырин на дырочку нарвался».
Напрасно убеждали его:
– Да не бывает в «изделиях» никаких дырочек! Их же на машине специальной проверяют… ОТК и знак качества!
– Э-нет, – стоял на своём Корниенко, – и на старуху бывает проруха! От судьбы не уйдёшь, отлились Дырину наши слёзки, теперь сам пелёнки полоскать будет…
Алёна родила дочку. Назвали её Аня. А следом Дырина, уже старшего лейтенанта, перевели к новому месту службы. Но и там история с презервативами нет-нет да аукалась ему.
– Это тот самый Дырин, который… – шушукались новые сослуживцы.
Дырин на все эти перешёптывания рукой махнул, мол, совесть моя чиста, и это главное.
Служил Дырин честно и дело своё знал, и постепенно неприятная история забылась.
В восемьдесят первом он поступил в ту самую академию, где некогда побывал на курсах, и через четыре года с отличием окончил её. Прошёл все необходимые должностные ступени, рос в чинах и званиях и дослужился до генерал-майора.
Непосредственный начальник благоволил Дырину, прочил его в свои преемники. В виде особого доверия и благорасположения он и предложил Дырину полететь в командировку.
– Сирия сейчас на слуху, на первом плане, и у министра, и у Верховного… Надо тебе быть в тренде, Михаил Семёнович, – сказал он. Окинув взглядом орденские планки новоиспечённого генерала, добавил: – Да и с боевыми наградами у тебя как-то не ахти… А тут слетаешь, будет повод представить. Опять же и удостоверение ветерана боевых действий получишь, тоже не помешает, когда на пенсию срок придёт выходить. Впрочем, до песни тебе ещё служить и служить, товарищ генерал!..
Так Дырин и оказался в Сирии.
– …А чему вы удивляетесь? «Духи» – не дураки… – вернул его в реальность голос Кукина. – Мы в Чечне, я вам доложу, «изделия № 2» тоже употребляли с пользой для военного дела – надевали на стволы автоматов, чтобы вода и грязь не попали. А ещё применяли их взамен контейнеров для сбора и хранения дождевой воды, особенно на отдалённых блокпостах, куда питьевую воду подвозить не было никакой возможности… Милое дело – литра три, а то и четыре в каждый презерватив входит…
– Да и в полевой медицине кондомам применение есть, – вставил лыко в строку военврач Тюнькин, – при декомпрессии грудной клетки их можно использовать как односторонний клапан…
– А я и сейчас без «изделий» никуда! – похлопал себя по карману «разгрузки» Крохалёв – курносый и рыжеволосый майор из разведуправления. – Так сказать, стандартный набор спецназа…
– Лучше скажи, «оккупанта»! – хмыкнул кто-то.
– Товарищи офицеры, давайте без этого… – укоризненно покачал головой генерал Дырин, а подумал о своём: «А ведь хорошо, что чемодан у меня тогда в Домодедово тиснули… Привези я его, и не было бы у нас с Алёной дочери, а значит, теперь и Сашки, внука, не было бы тоже…»