А потому, ничего удивительного в том, что когда голубое сияние исчезло, и опьяненный кровью Густав вышел из шестиугольника, его первой мыслью было:
— Интересно, братец, а ты получил предложение от дядюшки?
Собирает ли барон всех истинных кардиналов или хочет говорить только с Лондоном? Или, сговорившись с Нью-Йорком, решил заманить Густава в ловушку? Или предложит совместно уничтожить Бориса?
Густава била крупная дрожь, ставший немыслимо тяжелым кинжал оттягивал руку, ноги подгибались, но голова, как всегда после церемонии, оставалась ясной. Луминар медленно опустился на стул, вернул Иглу в ножны, и, глядя на лежащий на столе кинжал, продолжил размышления.
«Бруджа умен и продумывает каждый ход. Что он хотел показать, расправляясь с греческими сепаратистами? Свою силу? Свои намерения? Или перспективу? Подобный знак можно расценить, как глубокую уверенность в будущем, которое Бруджа видит только в объединении семьи. Пока усилия были напрасны, старик вел себя с сепаратистами, как все. Возникает вопрос: на чью поддержку он рассчитывает теперь?»
— И на чью поддержку могу рассчитывать я?
Густав устало потер лоб.
Подобно Брудже, кардинал Луминар прекрасно понимал, в каком тупике оказалась семья, и хотел перемен. Но в первую очередь Густав думал о себе. Начало Расколу положили истинные кардиналы, именно Бруджа, Робене и Луминар отказались подчиниться Великим Домам и начали гражданскую войну. Возможен ли вариант, что барон спятил и решил истребить лидеров Саббат? Но с чьей помощью? Ответ казался очевидным и невероятным одновременно. Густав не хотел в него верить, но отдавал себе отчет, что других вариантов быть не может.
«Старик договорился с навами…»
— С такими картами, дядюшка, ты меня побьешь. Значит, мне тоже нужны козыри.
Где их взять, кардинал Луминар придумал давно. Оценил привлекательность для возможных союзников, просчитал последствия и решил, что затея вполне жизнеспособна: ему есть, что предложить на переговорах. Придумал и отложил: до сих пор у него не было причин начинать столь сложную интригу. Сейчас, похоже, выхода не осталось.
Кардинал вытащил из кармана пиджака трубку мобильного телефона, и набрал номер:
— Тедди!
— Да, Густав.
— Тот юноша с горящими глазами, о котором ты упоминал месяц назад… На него еще можно рассчитывать?
— Конечно.
— Свяжись с ним.
Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные Шапки
Москва, Бутово, 14 декабря, вторник, 15:59
Великий фюрер Красных Шапок был дикарем необычным, в чем-то даже уникальным. И дело даже не в том, что он сумел стать первым — лидеры в семье менялись с дивной регулярностью, и иногда на вершину заносило удивительных кретинов. Необычность одноглазого заключалась в том, что, дорвавшись до власти, Кувалда умудрился надежно закрепиться на троне, и достойно отражал атаки оголтелых сородичей. Невысокий Шибзич, бывший в свое время фюрером самого слабого клана, умело юлил между Великими Домами, когда надо угождал, когда надо уходил в тень, не забывал жестоко расправляться со смутьянами, и тут же бросать подачки наиболее опасным уйбуям. Любителям порассуждать о низких умственных способностях дикарей, следовало бы понаблюдать за Кувалдой и убедиться, что в любом правиле бывают исключения: рулить непредсказуемой семейкой столь длительный срок, это, знаете ли, искусство.
— И не надейся! За такую цену я тебе сам эти железяки продам!
— А гфе ты такие найфешь?
— Кувалда, — Урбек Кумар с иронией посмотрел в единственный глаз фюрера. — Ты хочешь сказать, что у меня нет связей?
— Я хочу сказать, что за такую цену, тебе никто их не профаст! — продолжил гнуть свое великий фюрер. — А если профаст, то значит, это буфут ворованные железяки. А зачем тебе тоже ворованные, если я тебе уже ворованные префлагаю?
Все Шибзичи шепелявили, но у Кувалды характерная клановая особенность была выражена очень сильно. Впрочем, Кумар не в первый раз вел диалог с фюрером, и прекрасно понимал высокопоставленного собеседника.
— А вефь товар какой, Урбек! Золото!
— Железо, — машинально поправил одноглазого Кумар.
— Несгораемое! Невскрываемое! На кофовых замках есть, и на электрических замках есть…
— Электронных.
— Берешь?
Урбек кисло поморщился.
Разумеется, скупщика краденого не волновало, где именно дикарям удалось стащить два вагона разнокалиберных сейфов. Куда пристроить железный хлам Урбек, в общих чертах, представлял, оставалось убедить Кувалду не жадничать и согласиться на предложенную шасом цену. Обычно это удавалось, но сегодня одноглазый уперся: вырученная сумма должна была закрыть взятый у Торговой Гильдии кредит на выборы, и отступать фюрер не собирался.
— Берешь?
— А если не возьму?
— Я их еще кому-нибудь профам. Этому… Субару Хамзи, — выдал одноглазый давно заготовленный ответ.
— Субар цены не даст, — заметил Кумар.
— Фаст, — улыбнулся Кувалда. — Он вефь тебе этот… конкрет!
— Конкурент.
— Не важно. Главное, что он цену фаст.
— А если не даст?
Фюрер задумался, ответ на этот вопрос он не репетировал. Урбек же выдержал недлинную паузу, и снисходительно заключил:
— Соглашайся, Кувалда, соглашайся.
— А если и Субар цены не фаст, — менее уверенно произнес одноглазый. — То я королеве пожалуюсь. Скажу, что у вас, типа, монополия. И сговор. Гфе это вифано, чтобы барыгам сговариваться и цены не фавать?
— Я не барыга, — высокомерно бросил Кумар. — Я эксперт по трофеям.
— Не хотел тебя обижать, — торопливо поправился фюрер. — Я, типа, Субара имел в вифу. Только его. Вот он — барыга.
— Почему я должен терпеть твое хамство?!
— Но я же извинился!
— Никакого уважения не стало…
Урбек собирался сыграть в оскорбленные чувства. Сначала закатить образцово-показательную истерику, заставить одноглазого попотеть, как следует, после чего надавить и вышибить приемлемую цену на несчастные сейфы, но…
— Мля, Кувалда, какого хрена меня не пускают?!
В распахнутую мощным пинком дверь влетел Копыто. В правой руке уйбуй держал обнаженный ятаган, как ни странно, не окровавленный, а в левой — какую-то бумагу.
— Нюх потеряли, в натуре, я говорю: у меня дело. А они…
Урбек поджал губы. Опытный актер понимал, что продолжать спектакль в изменившихся обстоятельствах не имело смысла.
— Почему без фоклафа?! — рявкнул осатаневший Кувалда.
Копыто побледнел.
— Твое высокопревосходительство великий фюрер… ты же сам всегда разрешал…
— Что разрешал? Фвери сносить разрешал?! Орать разрешал?!!
— Орать не разрешал… — Уйбуй судорожно сглотнул и спешно убрал ятаган в ножны. — И ничего не разрешал. Только приходить разрешал…
— Совсем распустились, олухи! Я что, мало вас вешаю?
— Нормально ты нас вешаешь, — пролепетал Копыто. — Совсем не мало.
— Ты как смеешь…
— Заканчивай цирк, — буркнул шас, обращаясь к Кувалде. — Пришел боец…
— Уйбуй, — робко, но с достоинством, заметил Копыто.
Урбек засопел.
— Раз пришел, значит надо. Спроси, что придурок хочет, и пусть убирается. — Кумар демонстративно посмотрел на часы. — Я тороплюсь.
— Чего тебе нафо? — поинтересовался Кувалда.
— Вот.
— Что вот?
— Петиция, твое высокопревосходительство…
— Фай сюфа!
Великий фюрер выдернул бумажку из ослабевших уйбуйских рук, и пару минут водил пальцем по строчкам.
— Что за хрень?
— Это по поводу Западных лесов… — подобострастно объяснил Копыто. — Типа, мы там жили, а чуды нас, в натуре выгнали. Очень плохо поступили, мля.
— И что Запафные леса?
— Хотите их обратно? — полюбопытствовал Кумар.
— А можно? — удивился уйбуй.
Кувалда с неожиданным интересом посмотрел на шаса, а тот, сполна насладившись физиономиями обнадеженных дикарей, расхохотался.
— Никто нам их не отфаст, — сделал вывод погрустневший Кувалда.
— А обратно и не надо, — замотал головой Копыто. — Ну их в пень, чо мы с ними в натуре делать станем? Челы, небось, все деревья уже поспиливали, лазить негде… Не, обратно не надо. Мы тебе, твое высокопревосходительство, про чудов петицию накатали. Пущай они перед нами извиняются!
— За что?
— За геноцид, мля.
— За какой геноциф?
— Так ведь они нас выгнали.
— Откуфа?
— Из Западных лесов. — Уйбуй вытер пот. — Там же все написано. Мы даже у челов в словаре посмотрели. Есть такое, геноцид называется. Это когда захватывают и вешать начинают всех подряд. Или еще чего делать начинают, в натуре, а уже потом вешать. Очень плохо, мля, очень нервно. И вообще пускай извиняются. Мы ведь Родину потеряли. — Копыто горестно вздохнул. — Родину, великий фюрер! Чуды ее испоганили и оккупировали.
Но одноглазый не разделил патриотической печали верного уйбуя.
— Бреф.
И приготовился петицию порвать.
— Братец, а насчет контрибуции в бумаге написано? — неожиданно спросил Урбек. — Извинения извинениями, но ведь вы действительно Родину потеряли. Чуды ее у вас оккупировали, а вы потеряли.
Фюрер с таким недоумением посмотрел на шаса, что тот понял: надо развить мысль.
— Вы ведь не просили, чтобы вас выгоняли?
— Не просили.
— Значит, надо требовать контрибуцию. В смысле эту… компенсацию. В общем — деньги. — Кумар перевел строгий взгляд на Копыто: — Написали?
— Конечно, написали, — живо подтвердил уйбуй. — Тока мы не знали, сколько писать, поэтому место оставили. Вот тута, гляди: и для циферок место, и для прописью место.
Палец скользнул по нужным строчкам исторического документа.
— Контрибуция, это когфа про феньги пишут? — уточнил вождь дикарей.
— Ага.
Кувалда потерял желание рвать петицию. Напротив, теперь засаленная бумажка, вызывала определенное уважение. Одноглазый хорошо знал шасов и понял, что Урбек не спроста заинтересовался идеей Копыто.
— Мы прямо так и написали, — добавил осмелевший уйбуй. — Мол, слушайте нас, чуды, давайте извиняйтесь за прошлое, и еще денег давайте, на прокорм и обустройство на новом месте. Ну, там, суточные, командировочные, подъемные… Мы много места оставили, чтобы вписать можно было все, что придумаем. По справедливости, мля.