Когда буря наконец утихла, моряков на «Эдуарде» охватил ужас: ни «Бона Эсперанто», ни «Бона Конфиденция» на горизонте не было видно. Сильный шторм раскидал три корабля далеко друг от друга. Где их теперь искать или хотя бы сколько ждать, не знал никто, даже штурман Ричард Ченслор.
Стоявший у руля Джон Хаббот нахмурился, ему совсем не нравилось и отсутствие двух других судов, и мрачный вид штурмана. Если Хьюго Уиллоби и его людей попросту смыло или разбило о берег, то надежды спастись и им самим маловато… Берега у Норвегии негостеприимны, а уж когда ее обогнули, так началось что-то совсем немыслимое. Их корабль «Эдуард Бонавентура» тоже изрядно потрепан, но он на плаву и команда цела. Пара переломанных ног и рук да помятые из-за волн ребра не в счет.
Штурман хмурился потому, что просто не знал, где находится корабль. Небо затянуто серыми тучами, а без солнца или звезд местоположения не определить. И два других корабля как в воду канули. Мысль о воде заставила Ченслора вздрогнуть: что, если они одиноки в этом неведомом море? Не зря ли Джон Кабот затеял все это плавание? Сам сидит в Лондоне и пьет пиво, а они где-то на краю земли…
Но как опытный моряк, Ричард не мог позволить ни себе, ни кому другому запаниковать. Паника на корабле, особенно вдали от берега, опасней даже пожара. Потому он сделал вид, что более всего обеспокоен отсутствием двух других судов. Не случилось ли с ними чего дурного?
Один из моряков был спешно отправлен наверх в бочку, посмотреть на горизонт. Хаббот хотел сказать, что только что лазили и ничего не увидели. Но и он не первый год в море, а потому хорошо понимал: то, что не видно сейчас, может появиться на горизонте через минуту.
Но матрос ничего не увидел. Просидел в бочке, пока не окоченел совсем, спускался, с трудом перебирая негнущимися пальцами канат. Следующего одели теплее, дали перчатки и большой запас рома, наказывая, однако, не перебирать, не то заснет и… Что будет с моряком, если он «и…», Ченслор недоговорил, но этого не требовалось. Ричард слов на ветер не бросал. Моряк со вздохом начал карабкаться вверх, кляня погоду, ледяной ветер и «этих дурней, которые забрались невесть куда и теперь не видны путным людям».
Они уже почти две недели болтались на месте, но потерянных кораблей не видно. Само место Ченслор определил, на карте оно выглядело не просто пустым, его не было! И, конечно, никаких берегов поблизости. Ночью шел сильный дождь без особого ветра, потому удалось набрать немного пресной дождевой воды, но сколько продлится это плавание без берегов?
За ужином кто-то из моряков высказал мысль, что два других корабля, быть может, уже давно ушли вперед и все земли откроют сами. Джон в ответ фыркнул во всеуслышание:
– Где тот перед?
Ему не ответили, но стало ясно, что у команды зреет недовольство. Ченслор решил тоже двигаться на восток, вдруг оба «Бона…» и впрямь далеко впереди? Хотя они и договаривались ждать друг дружку, но шторм был так силен, что отсутствие его корабля могли принять за гибель и двинуться, не останавливаясь. Или ждали их где-то восточнее неделю, а потом… Этого тоже достаточно, чтобы сильно опередить, тем более никто не ведал, что там дальше…
Солнце высоко в небе и опускаться, кажется, не собирается. Северные широты дают о себе знать. Там по полгода солнышко с небес не сходит, но полгода и не показывается. Холмогоры южнее, здесь хотя и не теплее, но все же солнышко свой ход соблюдает, августовские ночи темные.
С ночи на реку лег тяжелый холодный туман. Он плотно укутал берега, спрятав в молочном мареве лес и полоску песка, скрыв границу воды и берега. Но с рассветом ветер разорвал туман в клочья и разогнал вдоль реки, а утром солнышко, хотя и не слишком жаркое, быстро расправилось с его остатками.
В августе на Северной Двине бывает уже очень зябко, по ночам даже подмораживает, потому люди на берегу возились со своими снастями тепло одетыми. Вокруг крутились вездесущие мальчишки, то присматриваясь к работе отцов, то попросту шаля. Вдруг один из них закричал, показывая в сторону устья реки. Поначалу от него отмахнулись, но повернувший голову Василий Рябой выпрямился и тоже позвал товарищей:
– Глянь-ко, никак плывет кто?
Оторвались от работы и остальные. По реке плыл невиданный корабль. То есть он похож на свейский или немецкий, но все же отличался от них. На флагштоке развевался спешно поднятый командой незнакомый флаг.
От стен монастыря на берег уже спешили монахи во главе с келарем Иовом. Тот хотя и толст непомерно, двигался шустро, по пути покрикивая на работников:
– Чего встали? Ну чего встали? Кораблей чужих не видывали, что ли?
Но покрикивал скорее по привычке, самому было любопытно, кто таковы прибывшие.
Судно одно, видно, изрядно потрепано штормом, но и на таком все что можно начищено и блестит. Заметив это, келарь ругнулся на своих:
– Видали, дьяволы, каково чистить надо? Чтоб искрилось.
Судно бросило якорь неподалеку от монастыря Святого Николая, но ни на какие крики или жесты толком не отвечало. Моряки, вооружившись, стояли вдоль борта и настороженно озирали окрестности.
– Чего это они? – подивился Степан Рыжий. – Ровно людей никогда не видывали… – Не выдержал и крикнул: – Эй, вы чьи будете?
Похоже, что на корабле вопроса не поняли.
Степан недовольно махнул рукой с топором в сторону судна, показывая приятелю:
– Глянь, и пушечки на нас наставлены. Дурьи головы… Мы это ваше суденышко по щепке разнесем, ежели что!
По весне в половодье Двина разливается широко, а потом разом мелеет и она, и десятки других речек и озер. Потому колья для привязи лодок торчат по всему берегу, подальше от воды те, которые остались с весны, и в самой воде нынешние. К лодке, качавшейся на привязи, спешили два монаха. Один из них махнул рукой Степану:
– Поди сюда.
– Чево? – нехотя набычился тот. Хотя чего уж спрашивать, сейчас придется грести, везти этих двух бугаев к судну. Приятель хмыкнул:
– Вечно ты, Степка, вылезешь поперек батьки…
С борта настороженно наблюдали за подплывающей лодкой, но трап не выкинули. Монах Пафнутий, который и звал Степана, покачал головой:
– Пуганые, видать…
Пафнутий славился тем, что знал много языков, понимал и по-свейски, и по-немецки, и по-гречески, и даже по-татарски, хотя такое понимание здесь не нужно точно… У монаха после вчерашних возлияний гудела голова, вчера был Медовый Спас, и в преддверии начинающегося Успенского поста братия напробовалась медов до упадку. Негоже бы, но Успенский пост строг, можно пить лишь квас без загулов.
Прочистив громоподобным кашлем горло, монах начал по-свейски. Вопрос звучал проще некуда: «Кто вы и откуда прибыли?» Его не поняли. По-гречески тоже… Через пять минут, отчаявшись вызнать у молчаливых гостей хоть что-нибудь, Пафнутий просто так прокричал это же по-татарски.
И тут, похоже, гости услышали знакомую речь! Они обрадовались, принялись знаками показывать, что сейчас приведут толмача.
Второй монах изумленно окликнул Пафнутия:
– Неужто татары?! Откель у них корабли-то?
Степан не удержался:
– Не-е, рожи не татарские!
Рожи и впрямь на татарские походили мало. Рослые, светловолосые или вообще рыжие, гости были бородаты и имели светлые брови и ресницы. Какие уж тут татары!
Но вскоре на палубе показались двое совсем других людей. Раскосые глаза этих моряков не оставляли сомнений, что их когда-то «забыли» забрать обратно в Орду во времена Батыева нашествия. Усмехнувшись, Пафнутий снова прокричал свой вопрос по-татарски. На сей раз его поняли, хотя и с трудом. То ли монах не слишком хорошо знал язык, то ли татары его далеко от родины подзабыли. Но все были рады и тому.
Толмачи с горем пополам объяснили, что от английского короля Эдуарда прибыли на малых судах посол Ричард с товарищами. Пафнутий согласно закивал:
– Ну, это ладно… Добро пожаловать, как водится, на Землю Русскую!
Чего там перевели толмачи, неизвестно, но трап все же спустили. Пафнутий первым полез наверх, махнув рукой почему-то Степану:
– Лезь за мной.
Второй монах остался в лодке. На палубе Пафнутий, несмотря на свою толщину и добрый уже возраст, поясно поклонился, держась вполне чинно:
– Добро пожаловать на Землю Русскую, коли с добром пришли. Мы гостей любим и никогда обид им не чиним. Милости просим в нашу обитель.
Толмач поначалу долго моргал своими раскосыми очами, потом попытался что-то перевести. Монах осознал, что недостаточное знание языка толмачом чревато неприятностями, потому взял того за рукав и медленно повторил все еще раз, глядя татарину прямо в глаза, точно так язык становился понятней. Может, так и было, моряк закивал и заговорил со своими быстрее.
Выслушав ответ Ченслора, он заговорил снова. Теперь пришлось напрягаться уже Пафнутию. Но толмач повторил свои слова трижды, пока монах сообразил, о чем идет речь. Видя, что монаху не слишком нравятся речи прибывших, Степан насторожился:
– Чего они?
– Не пойму я, вроде заложников требуют от нас…
– Чего?! – возмутился мужик. – К нам в гости прибыли и с нас же залог требуют?!
Слова Степана были понятны и без перевода. Ченслор принялся что-то внушать татарину, а тот быстро-быстро закивал.
– Ну?! – вперился строгим взглядом в басурмана русич, закатывая рукава своей и без того не слишком длинной рубахи.
Толмач принялся объяснять уже ему, показывая то на англичан, то на берег. Степан слушал, точно что понимал, потом обернулся к Пафнутию:
– Чего говорит-то?
Тот развел руками:
– Да не верят они нам, боятся за свои жизни, оттого и заложников требуют…
Степан вдруг скрутил здоровенный кукиш и подсунул его под нос опешившему Ченслору:
– А вот это видел?!
Пудовый кукиш смотрелся настолько внушительно, что перевода не требовал. А русич вдруг приобнял вмиг оробевшего татарина и принялся душевно объяснять:
– Растолкуй ты ему, дурья башка, что на Руси никогда гостей не обижали и жизни не лишали. Коли с добром пришли, так и бояться нечего, накормим, напоим и спать на перины уложим. Какие еще заложники?!