Миссия Волынского и все, что было с ней связано, безусловно, мыслилось Петром как подготовка к попытке прорыва в Азию по западному берегу – через Персию.
Прямым следствием, началом нового Каспийского проекта стал Персидский поход.
10 сентября 1721 года в шведском городе Ништадте, на территории Финляндии, был подписан мирный договор, положивший конец более чем двадцатилетней Северной войне.
Страна была разорена тяжкими налогами и рекрутскими наборами. Казна была пуста.
В июне 1722 года, через восемь месяцев после окончания Северной войны, началась «юго-восточная» – война, отягощенная растянутыми коммуникациями, непривычными климатическими условиями и противоборством с принципиально новым противником.
Имеются в виду не ополчения персидских ханств, не представляющих собой сколько-нибудь грозной боевой силы, а горские народы, с которыми русские соединения столкнулись, следуя через Дагестан.
В нашу задачу не входит подробное описание Персидского похода, хронологически выходящего за рамки нашего главного сюжета, но сам факт этого события важен для понимания сути идеологии Петра.
Равно как нужно понимать, что именно тогда и было положено начало Кавказской войны, которая закончилась формально в 1864 году. То есть продлилась 142 года, став самой продолжительной войной в мировой истории.
Для того чтобы представить читателю точку отсчета, стоит привести свидетельство офицера-иностранца, принимавшего участие в походе. Этот документ определен в исторической науке как «Дневник поручика Ингерманландского полка, принимавшего участие в Персидской войне. 1721–1724».
Хронология войны расширена по отношению к собственно походу вполне закономерно – она захватывает подготовку и непосредственные последствия вторжения русской армии на побережье Каспия и в Дагестан.
В этом дневнике есть принципиально важные утверждения, связывающие общий замысел Персидской войны с операциями против дагестанских горцев. В частности, запись за 1722 год: «11 апреля была объявлена война татарам, иначе называемым Эндиреевские владетели…» То есть изначально в армии поход представлялся некой карательной экспедицией против кумыков, населявших селение Эндери и окружающее его пространство – Кумыкскую плоскость. Владетели Эндери неоднократно совершали набеги на российские земли, населенные казаками. Артемий Волынский, будучи в это время астраханским губернатором, уже делал не слишком удачные попытки «наказать» эндереевцев. А полки драгун, шедших к Каспию через Дагестан, подверглись нападению горцев и понесли немалые потери.
Но, не вдаваясь в подробности, приведем характерную и многообъясняющую запись.
19-го (августа. – Я. Г.) раздались два пушечных выстрела, в 2 часа пополудни, из нашего лагеря. На возвышенных холмах показался отряд татар (кумыки. – Я. Г.). Казаки, которые первыми заметили врага, не стали действовать без команды до тех пор, пока не прибыл Е. В., который сам командовал своей дивизией (и бригадир Ветерани с бригадой, которая прикрывала два фланга пехотной дивизии), и тогда казаки получили приказ (поскольку татары уже начали спускаться с гор) атаковать врага, что и произошло, и стычки продолжались до вечера. Кавалерия также преследовала врага до близлежащих селений. Генерал-майор Кропотов атаковал эти деревни, сжег их и приказал убивать всех, кто там был. Селение, где находился Султан Махмут, постигла та же участь, что и другие селения. В тот же день взяли пленными 22 человека, среди которых оказался один священнослужитель, и, как кто-то подсчитал, татары потеряли 700 или 800 человек, а мы – не более 20 или 30 драгун убитыми и ранеными, 20 казаков убитыми и ранеными. Инфантерия в тот день оставалась на месте до вечера, пока мы не прибыли на место, в пикете.
20 августа рано утром бригадир Барятинский получил приказ выступить, с 4 батальонами пехоты, к селеньям, для поддержки кавалерии. Вся пехота отступила к прежнему лагерю и ждала там тех, которые были командированы; они вернулись в тот же день с новостью, что повсюду, где прошла кавалерия, она все пожгла и всех умертвила.
В тот же день пленные татары были допрошены с большим пристрастием, однако они так упорствовали, что не пожелали ни в чем сознаться, поэтому Е. В. приказал, чтобы одни из них были посажены на кол, а другие колесованы и повешены, что и было исполнено также.
21-го утром при нашем снятии с этого лагеря Е. В. повелел обрубить одному из них нос и уши и послать с манифестом, и он тут же отправился с таким смешным посланием, что ему никогда уже не придется сражаться с этой державой, но, однако, он будет носить ей хлеб и воду[139].
Таково было начало взаимоотношений с горскими народами.
И, судя по тону дневника, его автор, молодой офицер-европеец, перешедший в русскую службу из прусской армии, считал происходящее вполне нормальным.
Масштаб приготовлений к походу, количество войск и решительность, с которой вел себя Петр, свидетельствовали о далеко идущих планах.
Это был гипноз азиатских возможностей, необъятность этих возможностей, призрак «золотых стран Востока», близость границ Индии. Великий мираж, гипнотизирующий людей этого типа, сознающих свое предназначение.
Через семьдесят четыре года молодой Ермолов, пришедший на берег Каспия под знаменами молодого Валериана Зубова, ощутил это дуновение небывалой славы и еще через два десятка лет стал весьма предметно разрабатывать планы разрушения Персидского государства, чтобы открыть дорогу в глубины Азии, к границам Индии. В 1819 году он отправил капитана Генерального штаба Николая Николаевича Муравьева в Хиву, где тот едва не погиб, как Бекович, причем одной из задач было отыскание оптимального пути в Индию.
А через два года, в 1821 году, полковник Муравьев отправился на правый берег Каспия для переговоров с туркменскими племенами относительно союзничества в возможной войне с Персией.
Можно сказать, что индийские замыслы Петра оказались тем разрядом, который наэлектризовал атмосферу XVIII–XIX веков на сотню лет вперед.
Наполеон наверняка интересовался российской историей и не мог не знать военную биографию Петра.
Осенью 1799 года Павел I решился на союз с Бонапартом, и первой совместной акцией мыслился поход на Индию. 12 января 1800 года Павел приказал донскому атаману Василию Орлову поднимать Войско Донское и отправляться в поход. Через некоторое время из ссылки был освобожден Матвей Платов, который отбывал ее в Костроме, вместе с молодым артиллерии подполковником Ермоловым. Платов и должен был возглавить казаков.
Историк, комментировавший этот удивительный эпизод, пишет: «Маршрут их похода прокладывался скорее исходя из известных названий, чем из политических и государственных реалий Средней Азии. Добравшись до Оренбурга и переправившись через Яик, казаки должны были затем отправиться в Хиву и Бухару, откуда, как предполагали, до Инда достаточно близко»[140].
Легко представить себе печальную судьбу донских сотен, если бы не мартовское цареубийство. Особенно если учесть, что это был зимний поход и донцов ждали за Оренбургом свирепые метели, а лошадей бескормица.
Разумеется, не Бонапарту принадлежал этот план. Павел, ориентированный на Петра по стилю управления, но без его талантов – вспомним надпись на монументе у Михайловского замка: «Прадеду Правнук», – в неменьшей степени склонен был игнорировать презренную реальность.
Бонапарт тщательнейшим образом разработал план совместного похода французской и русской армий в Индию.
Павел I даст повеление о сборе в Астрахани армии в тридцать пять тысяч человек, из которых двадцать пять тысяч регулярных войск всех родов оружия и десять тысяч казаков.
Этот корпус сразу же сядет на суда и отправится в Астрабад, чтобы дожидаться там прибытия французской армии.
Астрабад станет главной квартирой союзников. В нем будут все магазины, военные и продовольственные; он станет центром сообщений между Индостаном, Францией и Россией.
От Рейнской (французской) армии будет откомандирован корпус в тридцать пять тысяч человек всех родов оружия. Эти войска будут посажены на суда на Дунае и спустятся по этой реке к ее устью[141].
Судя по точности хронологических подсчетов движения армий и знания множества географических и прочих деталей, Бонапарт имел достаточно подробное представление и о походе Петра, и о походе Валериана Зубова в 1796 году перед Египетским походом. Поскольку прорыв в Индию был одним из вариантов продолжения Египетского похода, для Бонапарта, с его профессиональной тщательностью интересоваться прецедентами и существующим опытом, это было естественно.
Знакомый нам Астрабад возник не случайно.
Бонапарт высчитал до дня весь график продвижения обеих армий, продумал систему снабжения и характер коммуникаций. Стратегию и тактику похода.
Ничего общего с импровизацией нетерпеливого Павла, рвавшегося насолить ненавистным англичанам.
Павел был убит. Совместный поход не состоялся, но Индия осталась некой idee fixe Наполеона и после того, как он стал хозяином Европы, этой «кротовой норы».
В воспоминаниях Талейран приводит проект договора, который должны были подписать в Эрфурте – в сентябре-октябре 1808 года – Наполеон и Александр I. Договор был составлен под диктовку Наполеона. Там в Статье V было сказано: «…условие sine qua non, от которого высокие договаривающиеся стороны обязываются никогда не отступать, будет заключаться в том, чтобы Англия признала, с одной стороны, присоединение Валахии, Молдавии и Финляндии к Российской империи, и с другой – Жозефа-Наполеона Бонапарта королем Испании и Индии»[142].
Он, стало быть, мечтал создать Индийское королевство, включив его в орбиту своей империи.
Наполеон всегда подходил к делу с профессиональной тщательностью.