– Русский царь влюблен! – шептались в конгрессе. – Император Александр Благословенный потерял голову!
Буквально на следующий день светские сплетни вспыхнули с новой силой. Оказалось, что графиня Зичи – ничто перед княгиней Багратион, вдовой бородинского героя, после чего за княгиней утвердилось прозвище русской Андромеды. На балу, танцуя с княгиней Багратион, Александр Павлович шепотом сообщил, что придет к ней в назначенный час, и выразил желание застать прелестницу одну. Как тихо ни говорил Александр, его намерения стали почти сразу известны всей Вене.
Сама княгиня была в восторге: ей удалось наконец поставить на место свою давнишнюю соперницу герцогиню Саган. Шутка ли? Когда-то герцогиня отбила у нее Меттерниха[45], а совсем недавно похвалялась, что русский царь не сегодня завтра упадет к ее ногам!
Ах, Вена! Город интриг, город вальсов и мазурок!..
Александр вспомнил, как ему пришлось объяснять связь с герцогиней ревнивой княгине Багратион:
– Сделано было невозможное, чтобы заставить меня стать благосклонным к герцогине Саган. Ее даже посадили со мной в одну карету! Но, смею уверить вас, все это было тщетным. Да, я люблю чувственные удовольствия. Но к тому же от женщины я требую ума. Тут этой венской кокотке до вас далеко. Elle ne pense qu'a exciter les hommes[46].
Чаще всего он бывал, конечно, у княгини Багратион, задерживаясь там до двух, трех часов ночи. Что искал тогда Александр Павлович? Большой любви? Женского понимания? Или хотел, чтобы какая-то из дам навсегда затмила образ любвеобильной Марии Антоновны?
Первыми, кто пытался защитить Государя от желающих завладеть его сердцем настойчивых венских дам, стали генерал-адъютанты Волконский, Уваров, Чернышев. Только вскоре по Вене прокатился очередной слушок – о графине Эстергази. Что поделать? Видимо, всем венским красавицам суждено было вспыхнуть спичкой в тени русского царя. А сама графиня? О! Она ничуть не противилась неожиданной славе. Более того, как-то раз Эстергази обронила:
– Мне кажется, русский император просто привязался ко мне. Но уверяю, что нет и не было более очаровательного монарха, чем он. В нем живо соединяются французская живость с русской простотой. Благодаря этому Его Величество – совершеннейший во всех отношениях.
Надо ли говорить, что графиня Эстергази превратилась в предмет общей зависти среди дамского общества? Однако госпожа Слава порой бывает так недолговечна!
Только-только улеглись страстные обсуждения отношений графини Эстергази с русским царем, как общество поразила очередная новость: герцогине Саган удалось-таки добиться благосклонности Александра. Княгиня Багратион пребывала в ярости! Меттерних публично ревновал русского царя к своей любовнице, а сам Александр радовался, как мальчишка, потому что наставил рога известному дипломату. В Вене тогда даже зародилась модная шутка о разделении полномочий, в мгновение ока ставшая летучей: французский император-де страдает за всех, баварский король пьет за всех, вюртембергский король ест за всех, а русский царь любит за всех.
Александр всегда с удовольствием вспоминал венские балы. На одном из них он принялся ухаживать за графиней Сеченьи.
– Ваш муж, – шептал графине Александр. – Он только что уехал. C'est un grand signe[47]. Мне было бы так приятно занять его место.
– Ваше Величество, очевидно, принимает меня за провинциалку, – отвечала та. – Вчерашнюю ночь вы провели у княгини Ауэрсперг, а сегодняшнюю думаете провести у меня? Не слишком ли неприличное предложение?
И все же графиня уступила натиску русского царя. Не раз, анализируя свое поведение в тогдашних любовных приключениях, он не находил никаких противоречий с собственной совестью. Император умудрялся даже в свободное от конгресса и похождений время писать письма возлюбленным в другие города. Вот что он написал во Франкфурт Луизе фон Бетман: «Наконец я имею известие от тебя, моя любимая. Глаза мои, так долго лишенные этого счастья, наконец узрели дорогой почерк, глядя на который я понимаю, как ты мне дорога, как все в мире скрывается от моих глаз, когда я получаю что-нибудь от тебя. Только чувство моего долга мешает мне полететь в твои объятья и умереть в них от счастья».
Но никто не бывает вечным победителем в этом мире. Не избежал поражений и русский царь. Очередным объектом императорского внимания стала княгиня Леопольдина. Александр Павлович по своему обыкновению послал княгине нарочного с известием, что намерен провести у нее вечер. Муж княгини в это время находился на охоте. Великосветская дама с этим же посыльным ответила царю письмом, в котором сообщала, что счастлива и польщена вниманием Александра Благословенного. Затем в прилагаемом к письму списке значился длинный список дам. Из них княгиня просила вычеркнуть тех, кого не угодно было бы видеть русскому царю в ее доме. Александр вычеркнул всех, оставив лишь имя самой княгини. Та тотчас же послала за мужем и князь с женой встретили вечером Александра Павловича вместе.
Естественно, что император не стал долго задерживаться в гостях и оттуда отправился к Марии Антоновне, которая в это время прибыла в Вену. Но, поскольку княгиня Нарышкина тоже оказалась несвободна, Александру Павловичу пришлось довольствоваться встречей со своими старыми подругами госпожами Шварц и Шмидт, женами петербуржских немцев, прибывшими в Вену вслед за Марией Антоновной.
Русский царь не желал, чтобы эта интрижка стала известной, но шила в мешке не утаишь и на следующий же день все венские дамы с негодованием обсуждали поведение русских немок, притащившихся на конгресс. Единственно, к кому венские дамы относились с сочувствием, так это Елизавета Алексеевна, которая тоже оказалась в Вене. Но ее смог утешить находящийся тут же князь Адам Чарторыйский – прежняя идиллия меж ними на какое-то время возобновилась.
Русская царица и княгиня Нарышкина обязаны были присутствовать на всех балах, устраиваемых Александром. Но венский свет весьма неодобрительно отнесся к тому, что русский царь заставил их обеих пойти на бал к княгине Багратион.
Анализируя свои поступки, царь до сих пор удивлялся, как ему удавалось в перерывах меж любовными приключениями исполнять свои непосредственные обязанности. В отличие от других монархов, предпочитающих уклоняться от прямого участия в дипломатических распрях, русскую делегацию возглавлял он сам. Александр обожал женщин и никогда не отрицал этого. Только когда в игру вступали политические и государственные интересы, он умел не поддаваться даже самым обольстительным женским чарам.
Страсть, которую питала к нему прекраснейшая и умнейшая королева Луиза Прусская, так и осталась без ответа. Зная себя, боясь уступить ей и оказать Пруссии нежелательную поддержку, царь запирался по ночам на замок, будучи в гостях у королевской четы в Мемеле. Даже позднее, после разгрома Пруссии, когда королева поехала в Санкт-Петербург, надеясь наконец-то овладеть сердцем Александра, он встретил ее благосклонно, но и только. Роскошное, украшенное множеством дорогих камней декольтированное платье ее не произвело на него ожидаемого впечатления. Вместо королевы он подарил восхищенный взгляд находящейся рядом с ним Марии Антоновне, одетой в довольно простое белое платье без единой драгоценности.
Еще одна особа, не добившаяся ожидаемой любви от русского царя, – это королева Гортензия де Богарне. Александр оказывал дочери Жозефины очень большое внимание, но пресекал все ее попытки близости, поскольку у той был властолюбивый характер, и падчерица Наполеона в любой момент могла проявить политические амбиции.
Сама Жозефина де Богарне, брошенная всеми, нашла любовь и понимание в сердце русского императора. К сожалению, бывшей жене Наполеона не суждено было долго прожить на этом свете. Она простудилась, когда гуляла с Александром ночью в парке, но русский царь сумел подарить женщине последнюю радость.
Как известно, тот «венский карнавал» омрачился весьма неприятным событием: Наполеон вернулся во Францию и монархи, немало ссорившиеся друг с другом на конгрессе, волей-неволей вновь объединились для борьбы. Русскому царю предстояло еще раз ратовать за «свободу народов».
За две недели до Ватерлоо Александр Павлович прибыл в вюртембергский город Гейльбронн, чтобы оттуда послать в бой вызванные из России войска. Но состояние его духа было подавленное. Именно в этот момент происходил перелом сознания: императору вдруг стало ясно, что когда-нибудь ему надлежит исполнить совсем другую роль в театре под названием «Жизнь». Тогда же ему во сне явилась тень отца, и Александр отправился в церковь.
В это же время русский царь знакомится с баронессой Крюденер, которая в молодые годы отдавалась любовным утехам не меньше, чем Александр Павлович. С годами религия и мистицизм овладели умом этой женщины. Более того, она имела на некоторых высокопоставленных современников такое сильное влияние, что иногда это казалось необъяснимым.
Александр Павлович заинтересовался Крюденер неслучайно. Она пыталась познакомиться с императором посредством писем. Александр читал о себе не просто ее восхваления – баронесса называла его «орудием милосердия» и с уверенностью утверждала, что может помочь в исканиях истины. Это и покорило русского царя. Более того, как-то поздно вечером князь Волконский явился к императору и досадливо стал объяснять, что в такой неурочный час настоятельно просит аудиенции баронесса Крюденер.
Эффект ее влияния на Александра превзошел все ожидания. Баронесса, худая, востроносая, закутанная в глухое черное платье, вынырнула из ночи, как действительно что-то необычное. Она начала говорить, и каждое слово дамы попадало в благодатную почву понимания и жажды познания сакральных тайн.
– Нет, Государь, – говорила она голосом вкрадчивым, но властным. – Вы еще не приблизились к Богочеловеку. Вы не смирились перед Иисусом… П