[52].
– Вот и ладно, – удовлетворенно вздохнул император. – А на сей час, Михаил Семенович, я попрошу вас оказать мне помощь.
– Что пожелаете, Ваше Величество.
– Мне надобно tout de suite[53] прибить крюк в стену, чтобы повесить вот эту любопытную картину.
– Но, Ваше Величество, – князь Воронцов даже чуть не поперхнулся. – Не извольте сомневаться, я прибью крюк. Только не лучше ли это выполнит тот же плотник?
– Не лучше! – упрямо мотнул головой Государь. – Я сам хочу вбить крюк. Вас же попрошу только помочь повесить картину, – и тут же в подтверждение своим словам император принялся сам вбивать заготовленный крюк в стену, стоя на оттоманке.
Признаться, Государь справился с поставленной перед собой задачей не хуже плотника. Затем князь Воронцов помог ему повесить на стену картину, и оба отошли, чтобы полюбоваться на полотно издалека.
– Я полагаю, Елизавета Алексеевна тоже не откажется приучаться к жизни вне дворцовых стен, – Александр коротко глянул на князя. – Она на этих днях прибудет. И первое, куда я ее поведу, это местный рынок. Признаться, далеко не безынтересно гулять среди народа и самому что-то покупать. А в Крым… в Крым мы с вами отправимся во второй половине октября.
– Хорошо, Ваше Величество, – кивнул князь. – Всегда к вашим услугам.
В конце сентября Таганрог встречал прибывшую сюда императрицу. На следующий день в Доме для приезжих, официально именуемом теперь, как Вотчина императора, состоялся бал. Городское начальство даже не поскупилось на живописные фейерверки. Судя по всему, императрице выбранное самодержцем место понравилось. Да и не могло не понравиться, поскольку климат Таганрога всегда славился мягкостью температурных перепадов и воздухом, приправленным удивительными запахами местных трав.
Государь решил поездку в Крым отложить до двадцатого октября, потому что к этому времени в Таганрог должен был прибыть Федор Кузьмич, личный камергер императора. Поскольку Федор Кузьмич был родом из этих мест, то он не утерпел и отпросился на пару недель к родственникам в столицу Донского казачества Черкасск. Император же не желал отправляться в путь без своего камергера. К тому же Федор Кузьмич бывал раньше в Крыму и мог пригодиться при выборе места для царской резиденции.
Смешно сказать, но казак-камергер принимал в решении государственных проблем немалую роль. Это, безусловно, вызывало ревность у многих приближенных к царю вельмож. Например, тот же Аракчеев, несмотря на уравновешенность характера и холодный ум, относился к Федору Кузьмичу, как к чему-то необходимому в мебельном царском гарнитуре. Но, к счастью, Аракчееву помешали быть при царе свои собственные неурядицы, и Государь решил отправиться в путь с Федором Кузьмичом.
В двадцатых числах октября камергер вернулся к таганрогскому двору царя и сразу же включился в работу. Пока император вместе с прибывшей Елизаветой Алексеевной посещали Азов и устье Дона, они с князем Воронцовым разработали и представили Государю предполагаемый маршрут путешествия. За десять – двенадцать дней предстояло посетить Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Бахчисарай, Евпаторию, Севастополь, Балаклаву и Свято-Георгиевский пещерный монастырь. Посещение мужского монастыря князь Воронцов умышленно вставил в конец путешествия, ибо Государь хотел обстоятельно пообщаться с игуменом Агафангелом, а это могло вылиться в несколько лишних дней.
Чуть не испортил путешествие граф Витт, прибывший к императору с докладом о тайном обществе заговорщиков. Он возглавлял систему политического сыска в Государстве Российском и через своего агента получил известие о существовании антимонархического общества на юге страны. Князь Воронцов с отличавшей его прямотой высказался о неуместном либерализме Государя по отношению к заговорщикам, но в то же время успокоил царя тем, что все члены общества давно известны и в ближайшее время они не смогут причинить беспокойства.
Александр Благословенный сделал вид, что успокоительные речи на него подействовали, и отдал распоряжение о выступлении в путешествие по Крыму на следующее утро. Тут же по всей вотчине императора прокатилась волна волнений и беспричинной суеты. Царица вместе с фрейлиной Валуевой и княжной Волконской занимали восемь комнат дворца, Государь две комнаты в другом крыле. А меж женской и мужской половиной находился зал для приемов и походная церковь. Вот здесь-то и сталкивались волны женской заботы о муже, проснувшейся в царице, и мужская беспечность, свойственная императору с детских лет.
Но все волнения благополучно окончились. Государь отправился в путь, сопровождаемый придворными и обозом. Императрица на крыльце царского дома, прячась от фрейлин, перекрестила мужа вослед, что было у нее впервые в жизни. Она до сих пор никогда не испытывала чувства щемящей тоски и невозвратной грядущей потери, какие испытывала сейчас.
Царь изволил отправиться в путь верхом. Он обернулся в седле и помахал рукой царице, что тоже случилось впервые. Так Государь не прощался ни с кем, даже отправляясь в поход в 1812 году. Но ни император, ни императрица не придали сейчас этому происшествию никакого внимания. Все это вспомнится несколько позже, ведь человеческая память не позволяет исчезнуть неприметно никаким жизненным происшествиям.
Дорога в Симферополь не отпечаталась в сознании царя ничем примечательным. Не поразил его и сам город, поскольку походил на множество уездных городов, разве что лишь несколько двухэтажных особняков задержали внимание императора на несколько минут. А вот в прибрежной зоне отдыха Александра удивил средневековый армянский монастырь Сурб-Хач и Генуэзская крепость в Судаке. Отметил он также имение князей Гагариных в Партените, но из всех осматриваемых мест русскому царю больше всего понравилась усадьба в Ливадии. Именно Ливадия много позже станет резиденцией русских царей в Крыму.
Гораздо больше времени Александр уделил Севастополю и обосновавшемуся там русскому Черноморскому флоту. Город на несколько дней стал для императора местом пребывания, и по вечерам Государь часто отправлялся на прогулки по побережью. В такие минуты он желал побыть один. Видимо, государственные заботы и здесь не оставляли его.
Всего в десяти верстах от Севастополя находился Свято-Георгиевский монастырь, посещение которого заранее намечалось, но крымские путешествия подходили к концу, а игумен Агафангел до сих пор не видел своего благодетеля. Переговорив на одном из крейсеров с находящимся там иеромонахом, Александр Благословенный наконец-то тронулся в путь в пещерный монастырь со своим камергером Федором Кузьмичом.
По прибрежной дороге двое путешественников верхом на конях добрались-таки до мыса Фиолент, над которым высоко в скалах приютилась с незапамятных времен мужская обитель.
Оставив коней на берегу у коновязи, гости принялись подниматься на крутую скалу. Восемьсот ступеней приглашали наверх – к площадке, где перед гостями предстала стена пещерного монастыря, облицованная под цвет породы базальтовыми плитами. Внутрь монастыря вела всего одна небольшая сосновая дверь, красовавшаяся в середине скальной облицовки. За дверью располагалась прихожая или попросту сени, из которых один коридор вел на открытое пространство монастырского двора, другой – в пещерные кельи монахов, а третий в подземный храм Покрова Богородицы.
На монастырском дворе была выстроена еще одна церковь. Это место в довольно большом пещерном гроте издавна превратили в храм язычники тавры, потом аланы. Греки переделали его для поклонения Деметре, и, даже приняв христианство, переоборудовав пещерный храм согласно чину христианской церкви, они попросили заступничества сначала у Византийской церкви. И только по восшествии на престол Александра Павловича Свято-Георгиевский монастырь перешел в одну большую епархию русской церкви – Екатеринославскую, Херсонскую и Таврическую.
Часто монашеская братия молилась в домашней церкви Дмитрия Солунского, находящейся в доме настоятеля, но основные литургии все же проходили во вновь отстроенной церкви Святого Георгия. Храм представлял собой здание с одним куполом, установленным на круглый световой барабан, то есть абсиду с широкими полукруглыми окнами. У входа посетителей встречали четыре белоснежные колонны, поддерживающие двускатную крышу с треугольным фронтоном. Большие прямоугольные окна с чугунными рамами украшали подоконники из белого мрамора. Крыша и купол были покрыты железом и выкрашены зеленой краской.
Внутреннее убранство храма поражало красотой и неожиданным для пещерного храма богатством иконостаса. Двухъярусный позолоченный иконостас был вырезан из сандала. Среди настенных росписей обращали на себя внимание образа семи священномучеников херсонских и святителей Николая, Спиридона и Митрофана. Многие иконы были богато украшены стразами, рубинами и бирюзой. Нимбы Спасителя, Богоматери и святых, элементы риз и кресты в Деисусном чине иконостаса были изготовлены из серебра или покрыты позолотой. В алтаре в позолоченной раме находилась икона святой Марии Магдалины. Серебряные буквы над Царскими вратами доносили до прихожан глубокие и вечные слова ирмоса[54] Сретения Господня: «Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь, юже стяжал еси честною Твоею Кровию».
Архимандрит Агафангел встретил царя на пороге своего дома в видавшем виды подряснике, но с бриллиантовым наперсным крестом на груди. Он спустился с крыльца и поспешил навстречу посетившему монастырь дорогому гостю. От волнения путая русские и греческие слова, он пытался объяснить, что отчаялся уже надеяться на прибытие Александра Благословенного.
– Рад, несказанно рад нашей встрече, – улыбнулся император. – Посему благословите меня, – неожиданно для всех Государь опустился перед пастырем на колени и подставил голову под благословение, сложив руки на груди крестом.