– Федор Кузьмич, – обратилась к нему женщина. – Я вот пирог с нельмой для тебя испекла, только боюсь, будешь ли кушать?
– Отчего же не буду? – спросил старец. – Я вовсе не такой постник, за кого ты меня принимаешь. Я только жирного и сладкого не ем, но всегда радуюсь тому, что Господь посылает.
Он принял из рук женщины завернутый в холстину пирог, а та, осмелев, но понизив голос, чтобы остальные не слышали, прошептала:
– Я ж хотела за благословеньем к тебе, батюшка!
– Ох, да не батюшка я, – отмахнулся Федор Кузьмич. – Но знаю, с чем пожаловала. Ребеночка хочешь?
– Хочу, батюшка, вот те крест! – женщина принялась усердно креститься. – Только Господь не дает нам с мужем наследника.
– Не так все! Не так! – воскликнул Федор Кузьмич. – А ну-ка ступай за мной.
В избушке старец принялся шарить по полкам, где у него в туесках и склянках хранились травы и отвары. Выбрав одну из склянок, он протянул ее женщине:
– В воскресенье сходите с мужем в церковь, исповедуйтесь, причаститесь, а придете домой, выпейте этого взвару. А дальше сами знаете, что делать надо. И будет у вас наследник. Через год будет. А как же иначе?
…Если бы все были такими вот посетителями, Федор Кузьмич, верно, радовался бы за русский народ. Но явился как-то к нему митрополит Тихон со своим келейником Антоном и принялся выяснять: не от дьявола ли знания старца в лечебных травах? Не бесовской ли силой изгоняет он болезни? И почему старец живет без покаяния и причастия?
Федор Кузьмич сперва улыбнулся – ведь такие же обвинения саддукеи предъявляли Христу Спасителю. Однако владыке нужен был обстоятельный ответ, так что старец рассказал митрополиту, что на исповедь и причастие ездит раз в месяц, а исповедует его настоятель кладбищенской церкви в Красноярске. Митрополит на этом успокоился и вместе с келейником отъехал восвояси.
Старец проводил их, а когда вернулся в избушку, обнаружил пропажу: в Красном углу не оказалось иконы Казанской Богородицы. Взять образ Божьей Матери никто не мог – разве что келейник заезжего владыки. Старец загрустил и в тот день из кельи не показывался.
А на другой день коляска митрополита Тихона снова подкатила к избушке старца. Владыка вышел из нее, ухватив за шиворот своего келейника, и размашистым шагом отправился в келью Федора Кузьмича, волоча за собой разбойника. Прямо с порога владыка огласил келью не совсем священническими выражениями в адрес вора:
– Ты, Федор Кузьмич, прости за недогляд, но вчерась у моего бывшего келейника оказалась редкая икона Богоматери с одиннадцатью драгоценными каменьями по ковчегу. Говорит, что икону-де ему кто-то из прихожан подарил, а кто не помнит. Но этот образ я у тебя видывал. Твоя ли это икона? – митрополит положил на стол икону Богородицы и уставился на Федора Кузьмича, ожидая ответа.
Тот долго молчал. Потом перекрестился, взял в руки икону Казанской Божьей Матери и поцеловал ее.
– Нет, не моя это икона, – смиренно ответил старец. – Видимо, правду бает твой келейник, а ты сразу взашей его. Негоже так, владыка.
Митрополиту нечего было ответить на такую отповедь, и он, пряча глаза, так и уехал ни с чем.
Через день к старцу снова пожаловал келейник митрополита. Один. С собой у него была та самая икона Богородицы, завернутая в чистое полотенце. Келейник с порога бросился старцу в ноги и возопил:
– Прости меня, Федор Кузьмич! Прости, Христа ради! Не знаю, что нашло на меня. Бес, наверно, попутал. Прости, если можешь!
– Бог простит, – ответил старец. – И я вместе с Ним.
Келейник митрополита немного успокоился, освободил от полотенца образ и положил на стол.
– Только ответь мне, Федор Кузьмич, – не успокаивался он. – Скажи, зачем ты сказал неправду митрополиту Тихону? Ведь ложь – один из самых страшных грехов?!
– А затем и взял на себя этот грех, дурья твоя башка, чтобы душу твою Сатане не отдать. Понял теперь? Ну, иди с Богом.
Разговор старца с греховодником случайно услышала девочка Саша, приезжавшая к старцу из села Зерцалы. Родители отпускали девочку к старцу, и она с какой-нибудь оказией часто бывала у него.
– Федор Кузьмич, батюшка, – обратилась девочка к старцу. – Я слышала из сеней, как только что каялся тут келейник митрополита. Неужто ты просто так отпустил его и наказывать не стал?
– Не стал, дитятко, не стал, – подтвердил Федор Кузьмич. – Человек с малых лет должен учиться прощать другим содеянные грехи, ибо, если мы не простим, то как же Господь с этим справится? Вот и ты учись прощать.
– Учусь, батюшка, учусь, – обрадованно заявила девочка. – Даже родителям моим нравится твое обучение. Я так много узнала, читать и писать научилась, даже по-французски говорить! Вот только мечтаю: увидать бы мне царя-батюшку – и боле ничего мне в жизни не надобно.
– Хочешь царя увидеть? – переспросил старец и на несколько минут задумался. – Ладно. Будет тебе царь. Ты уже девочка достаточно взрослая, так что родители могут тебя на некоторое время отпустить. Благо, жатва еще не скоро. Вот и успеешь съездить.
– А куда, батюшка?
– Поедешь в Почаевский монастырь. Это не близкий путь, поскольку монастырь находится в Тернопольском уезде. Но доберешься. Подойдешь к настоятелю и спросишь, как, мол, увидеть паломницу графиню Остен-Сакен. Игумен сведет тебя с графиней, передашь ей грамотку, которую я напишу, а она, глядишь, что-нибудь да придумает. Родителям скажи, что я благословил на поездку, и пусть тебе подорожную выправят. Поняла? Вот и славно. Ступай себе с Богом.
Девочка сделала все так, как велел старец. Родители конечно же отпустили девочку в Почаевский монастырь: паломнические поездки всегда приветствовались. Александра отсутствовала довольно долго. Около полугода ушло на эту поездку. Во всяком случае, девица вернулась домой жива-здорова и сразу же отпросилась к Федору Кузьмичу.
Тот в отсутствие Александры переселился в Зерцалы. В станице Белоярской спокойную жизнь его испортил сосланный за какую-то мелкую провинность отец Иоанн Александровский из Петербурга. Священник, прибыв с этапом в Белоярскую и, увидев старца, ужаснулся и поклонился Федору Кузьмичу в ноги:
– Буди здрав, Государь! Благослови раба Божьего Иоанна молиться за тебя!
Старец резко обернулся в сторону коленопреклоненного священника, долго не мигая, смотрел на него, затем поспешно скрылся в келье со словами:
– Чудны дела Твои, Господи! Ничто не сокроется от Тебя!
Селяне стали одергивать священника, дескать, Федор Кузьмич никакой не Государь и давно здесь живет, но священник не отступался:
– Я нашего Государя много раз видел на службе в Александро-Невской лавре и не могу ошибиться! Он это, наш почивший Государь!
Старец не показывался из кельи несколько дней, но и потом при случайной встрече отец Иоанн каждый раз с почтением кланялся Федору Кузьмичу. Такое почитание и забродившие слухи очень тяготили старца. Он решил не задерживаться более в станице Белоярской, поскольку в это же время появилась возможность переселиться в Зерцалы.
Уважение и почитание в народе к Федору Кузьмичу было немалым, поэтому многие зажиточные крестьяне стали звать его к себе, но старец выбрал избушку беднейшего крестьянина Ивана Малых. Тот только что избавился от выписанного срока каторжных работ и жил с большой семьей. С ними Федор Кузьмич прожил до весны, а когда потеплело, крестьяне-станичники соорудили для старца новую келью из старого овечьего хлева.
В Сибири часто бывает, что десять месяцев царствует зима. Но станичники расстарались, и бывший овечий хлев спасал старца от любого холода. Вот здесь-то его и отыскала вернувшаяся из паломнического путешествия маленькая ученица.
– Батюшка! – закричала она с порога. – Батюшка! Федор Кузьмич! Я вернулась!
– Вижу, Сашенька, вижу, детка, – обрадовался старец и усадил девицу на лавку, которую вдоль стены ему приладили станичники – все, как в настоящей избе. Девица уселась в красном углу под иконами, куда посадил ее хозяин, и принялась рассказывать, разбавляя восторженные речи хорошим чаем, которым угощал ее Федор Кузьмич.
– До Почаевского монастыря дорога долгая, – начала Александра свой рассказ. – Но я почти не устала, хотя добиралась четыре недели. Оказывается, Почаевский монастырь был захвачен базилианскими униатами[74], они жили там сто одиннадцать лет, но в 1831 году обитель была возвращена в православие самим императором Государства Российского Николаем Павловичем. Настоятелем монастыря стал Амвросий Волынский. Он принял меня, как родную дочь, и позаботился, чтобы графиня Остен-Сакен обратила на меня внимание.
Она тоже оказалась доброй и милостивой. Забрала меня с собой в Кременчуг. Там в ее усадьбе я жила несколько месяцев, как гостья дворянского сословия. Поначалу я противилась, чтобы за мной ухаживала служанка графини, но она попросила уступить, дескать, это ее прихоть. Я согласилась и жила как барыня, но все же чувствовала себя неуютно.
И вот как-то раз к ней приехал другой гость. Оказалось, сам Государь! Я так обрадовалась! Так обрадовалась! Николай Павлович был со мной обходительным кавалером, но очень интересовался моей деревенской жизнью. А когда я начала рассказывать о тебе, Государь так заинтересовался, что мне много раз пришлось пересказывать все, что я знаю о своем учителе.
– Ну и что же ты ему обо мне рассказала? – поинтересовался Федор Кузьмич. – Небось выдумала чего?
– Не-а, ничего я не выдумала! – засмеялась девушка. – Сказала, что сам Господь мне послал такого учителя.
– Скажешь тоже, – отмахнулся старец. – Учитель приходит только тогда, когда ученик готов воспринять благодать Божью.
– Вот и я говорила, что мой учитель – благодать Господа нашего, – подхватила девушка слова своего собеседника. – Тем более, что ты, батюшка, так на брата нынешнего императора похож, что мне страшно становится.
– Не болтай чепухи! – оборвал ее старец.
Девушка упрямо мотнула головой: