Встретившись с Антонием, Ирод сделал подробный доклад о событиях в Иудее, и его рассказ произвел должное впечатление. Диктатор понимал, что во многом должен был пенять на самого себя; на то, что, увлекшись Клеопатрой, почти год совершенно не занимался делами. Но, как и ожидал Ирод, все пламя своего гнева Антоний обратил на Антигона, открывшего парфянам ворота Иудеи, а затем и Иерусалима.
Кроме того, по словам Флавия, на не чуждого сентиментальности Антония большое впечатление произвела сама судьба Ирода, который вроде совсем недавно был вершителем судеб, обладал правом казнить и миловать, а сейчас сам бежит от врагов и выступает в роли просителя милости.
Октавиан согласился с Антонием: Иудея слишком важная провинция, чтобы Рим мог ее потерять. Сместив Гиркана, назначенного Римом этнархом, и расправившись с поставленными Римом тетрархами Фазаилом и Иродом, Антигон, по мнению второго диктатора, поставил себя вне закона и должен быть повергнут вместе с парфянами. Согласился Октавиан и с тем, что лучшего правителя Иудеи, чем Ирод, Риму сейчас не найти.
Вопрос заключался в том, в каком статусе должен был вернуться Ирод в Иудею, чтобы предъявить претензии на власть.
Обычная для Рима практика заключалась в том, чтобы сажать на престолы в вассальных странах покорных им царей-клиентов[32], принадлежащих к правящей династии, — чтобы создавалась видимость того, что монарх-марионетка сидит на троне по праву.
Это значило, что следующим царем Иудеи должен был стать представитель рода Хасмонеев. Но Антигон, став предателем Рима, на эту роль точно не подходил, и о примирении с ним не могло быть и речи. Гиркан, отправленный в плен в Вавилон, запятнал себя малодушием и готовностью вести переговоры с парфянами. Единственным наследником Хасмонеев мужского пола, к которому у Рима не было никаких претензий, был внук Гиркана Аристобул, но ему было чуть больше десяти лет, и для царской короны он был слишком мал…
История опять-таки умалчивает о том, кому именно в голову пришла идея объявить царем-клиентом Иудеи Ирода.
Возможно, это был Антоний, которому уже давно надоела семья Хасмонеев, в каждом из представителей которой, по его мнению, в той или иной степени жил религиозный фанатик и националист, тайно мечтающий поднять мятеж против Рима. Окончательно отстранить Хасмонеев от власти и поставить на их место «своего» человека значило кардинальным образом на многие годы решить иудейский вопрос.
Но не исключено, что это был Октавиан, считавший, что, назначив евреям царя, Рим окончательно покажет этому «жестоковыйному» народу, кто в доме хозяин.
И все же, вероятнее всего, это предложение исходило от самого Ирода, понявшего, что пришло время исполнения своих самых тайных и заветных желаний, и выпросившего эту особую милость у диктаторов. При этом Ирод мог отбить довод, что не имеет права на престол, напоминанием об обручении с царевной Мариамной — в этом случае он становился членом царской семьи и получал законное право претендовать на власть. В конце концов, разве не обосновывал царь Давид свое право на корону тем, что был женат на дочери царя Саула?!
Именно напоминание о том, что подобные прецеденты уже были в прошлом, скорее всего, и убедило Антония и Октавиана, и они решили провести утверждение Ирода царем Иудеи в сенате.
Безусловно, это был уже далеко не тот сенат, каким он был во времена Республики. Теперь он состоял не из интеллектуальной элиты Рима, свободно мыслящих людей, а из покорных марионеток Октавиана и Антония, по сути дела, не выбранных, а ими же и назначенных, нередко из числа своих воинов или вольноотпущенников.
Однако Ирод не мог позволить себе рисковать. Помимо богатых подарков и щедрых обещаний, которыми он осыпал обоих диктаторов, Ирод послал также щедрые подношения наиболее влиятельным сенаторам. Прежде всего, сенатору Мессале — блестящему оратору, который и должен был выдвинуть на голосование предложение о его объявлении царем.
И Мессала не ударил в грязь лицом. В своей великолепной речи он напомнил собравшимся об отце Ирода, верном слуге Рима Антипатре; о том, что вся эта семья всегда была предана Риму — в отличие от семьи Хасмонеев, непрестанно испытывавшей если не явную, то тайную враждебность к империи. Вот и сейчас, продолжил Мессала, в то время как Антигон Хасмоней пирует в Иерусалиме с нашими заклятыми врагами, Ирод, сын Антипатра, уже не раз доказавший свой талант полководца и правителя, находится здесь, в Риме, и готов защищать его интересы. Так есть ли в высоком совете хоть кто-то, кто сомневается, что пришло время объявить Ирода царем Иудеи и оказать ему всяческую помощь в достижении власти?!
Сомневающихся, а значит, и голосовавших «против» или воздержавшихся, как и ожидалось, не нашлось, и сенат наделил Ирода званием «гех socius et amicus populi Romani» — «царя, союзника и друга римского народа».
Стоит заметить, что при всей пышности своего звучания это был довольно унизительный статус, означавший, что его носитель должен беспрекословно выполнять любое указание Рима, каждое его самостоятельное решение должно быть утверждено Римом и при желании он мог быть в любой момент смещен Римом с трона. Такой царь даже не имел права самостоятельно выбрать себе наследника и распределить наследство. В то же время статус царя-клиента гарантировал ему военную помощь Рима, за что он и сам по первому требованию должен был оказывать в дни войны помощь римлянам как живой силой, так и продовольствием, лошадьми, оружием и, само собой, финансами.
Сам Ирод в тот момент, безусловно, был вне себя от счастья. Вместе с толпой сенаторов он вышел по окончании заседания за Антонием и Цезарем, чтобы принять участие в жертвоприношении в храме Юпитера. Этот поступок Ирода, разумеется, не укрылся от римских евреев, многие из которых жили неподалеку от Капитолия. С их точки зрения, участие Ирода в жертвоприношении означало только одно: несмотря на то что он был прозелитом в третьем поколении, в душе он все еще оставался язычником.
Известие о поведении Ирода в Риме, включая и тот факт, что на пиру у Антония он ел запрещенные евреям блюда[33], дойдя до Иерусалима, еще больше оттолкнуло хранителей традиции от Ирода и заставило их сплотиться вокруг Антигона.
Сам Ирод в свое оправдание говорил, что у него не было выхода: после провозглашения его царем он не мог оторваться от процессии, идущей в храм Юпитера, тем более что туда шли не только для жертвоприношения, но и чтобы поместить там доску с прямо касающимся его решением сената. Что касается запрещенной пищи, то он только делал вид, что ел, а на самом деле не брал в рот ни крошки.
Ирод также уверял всех, кого только было можно, что объявление его царем стало полной неожиданностью прежде всего для него самого. Он, дескать, просил царского титула для маленького Аристобула, а сам хотел быть лишь наперсником юного царя.
Но, возможно, именно в тот момент, когда он давал эти объяснения, Ирод понял, что пока жив Аристобул, он не сможет спокойно носить царский венец. И с этой минуты юный царевич был обречен.
Ну а пока Ирод был царем без царства, и ему еще предстояло доказать Антонию и Октавиану, что они в нем не ошиблись.
Пробыв в Риме всего лишь неделю, он поспешил домой, в Левант с его обманчивым спокойствием и бесконечной братоубийственной войной. Исаву и Иакову снова предстояло встретиться и помериться силами.
Глава седьмая. ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ В ИЕРУСАЛИМ
Весной 39 года до н. э. Ирод высадился в Птолемаиде — городе, который в Средневековье называли Аккрой, а сегодня называется Акко и расположен в северной части Израиля. Как уже говорилось, большинство прибрежных городов Средиземноморья поддержали парфян, и потому задерживаться в Птолемаиде было для Ирода небезопасно. В то же время из-за учиненных парфянами грабежей население глубинных областей Галилеи стало предпочитать парфянам римлян, и потому там Ирод смог без труда начать набирать армию. Туда же из Идумеи стали стекаться соплеменники Ирода, готовые воевать под его знаменами.
Так Ироду удалось собрать несколько тысяч воинов, но это все равно было ничтожно мало не только для овладения всей Иудеей, но и даже для возвращения власти над Галилеей.
В Сирии между тем против парфян уже успешно действовало несколько римских легионов во главе с Публием Вентидием Бассом. Понимая, что своими силами, без военной помощи римлян Антигона не одолеть, Ирод обратился к Вентидию с просьбой направить ему хотя бы несколько подразделений.
Обратился — и натолкнулся на отказ. То ли по той причине, что к этому времени Вентидий, как предполагает Флавий, и в самом деле был подкуплен Антигоном, то ли потому, что ему действительно нужен был каждый солдат для скорейшего изгнания парфян из Сирии. Лишь после того как Антоний через своего личного посланника Делия отдал Вентидию приказ придать часть своей армии Ироду, тот отослал к нему несколько тысяч воинов под началом полководца Помпедия Силона. После этого общая численность армии Ирода составила свыше 20 тысяч человек, и по мере продвижения вглубь страны она непрестанно увеличивалась.
С этими силами Ирод решил двинуться к Масаде, где по-прежнему был осажден его брат Иосиф. Один раз, из-за нехватки воды, Иосиф даже подумывал пойти на отчаянный, заранее обреченный прорыв блокады, но выпавшие обильные дожди заполнили водяные ямы, и Иосиф отказался от своего безумного плана.
Ирод направился к Масаде по прибрежной дороге, дошел до древнего Яффо, который греки называли Иоппией, и взял этот город, чтобы не оставлять в тылу враждебного населенного пункта. Уже отсюда он поспешил в Масаду на помощь Иосифу. Воспользовавшись фактором внезапности, Ирод прорвал блокаду, обратив в бегство стоявшие под стенами крепости отряды Антигона.
Эта победа прибавила ему популярности среди местного населения, а кроме того, близость Масады к Идумее и Самарии позволила Ироду в короткий срок значительно, возможно, более чем в два раза увеличить свою армию. Вместе с когортами Силона она, таким образом, стала вполне соизмеримой с армией Антигона.