Воодушевленный этим успехом, Ирод двинул армию на Иерусалим, находившийся в дневном конном переходе от Масады.
Так началась осада Иерусалима, затянувшаяся на долгие месяцы. Несколько раз армия царя Антигона предпринимала вылазки против Ирода и римлян, но все они были успешно отбиты.
В надежде ослабить моральный дух защитников города, Ирод предпринял блестящий пропагандистский ход. Он послал к стенам города глашатаев, которые объявили, что решением Великого Рима Ирод провозглашен царем Иудеи, а Антигон, следовательно, является не кем иным, как самозванцем. При этом новый законный царь думает только о благе народа (а как же иначе?! — П. Л.), а потому в случае, если ему без боя откроют ворота города, дарует амнистию всем своим противникам.
Вскоре после этого на городской стене появился сам царь Антигон, заявивший, что он хочет лично поговорить с Силоном. Последний подъехал к стене в сопровождении нескольких офицеров.
— Я хочу, чтобы вы передали в Рим, что сенат допустил ошибку, провозгласив царем Ирода! — сказал Антигон. — Эта ошибка оскорбляет римское право и попирает все понятия о справедливости, ибо у Ирода не только нет достаточно знатного происхождения, чтобы стать царем. Нет — он вдобавок ко всему происходит из идумеев, то есть является, по сути дела, «недоевреем». Народ никогда не примет царя с таким происхождением, и нравится вам это или нет, но при Ироде сопротивление Риму продолжится. Я понимаю, что вы недовольны мною и хотите лишить меня власти, которую я получил от парфян. Но ведь есть еще и другие члены моей семьи, которые ни в чем не провинились перед римлянами. Так отдайте им власть, ибо она принадлежит им по праву!
По непонятным причинам речь Антигона закончилась перебранкой, а затем и перестрелкой между сторонами из луков. Возможно, все началось с того, что кто-то из стоявших рядом с Антигоном евреев позволил себе выкрикнуть оскорбления в адрес сопровождавших Силона римлян или, наоборот, один из римлян отпустил грубую шутку в адрес евреев.
Но, вернувшись к себе в шатер, Силон еще долго не мог найти себе места. Страстная речь Антигона взволновала его и заставила о многом задуматься. Он уже достаточно времени провел в Иудее, чтобы понять: то, что римлянам кажется условностью, предрассудком, от которого можно с легкостью отказаться, для евреев нередко представляется высшей ценностью и смыслом жизни. Назначив «недоеврея» Ирода царем, Антоний и Октавиан не просто попрали принятые в самом Риме нормы, но и нанесли евреям смертельную обиду. И теперь евреи будут сражаться с Римом до конца, может, до своего полного истребления — вопреки всякой логике и здравому смыслу. По дорогам Иудеи начнут бродить сумасшедшие, которые будут называть себя мессиями и законными претендентами на престол, может быть, даже потомками самого царя Давида, и вновь и вновь подстрекать к бунту. Но все это можно еще остановить, если и в самом деле попытаться убедить Рим отменить свое решение по поводу Ирода и назначить царем либо кого-то из Хасмонеев, либо пусть и не из их семьи, но хотя бы того, кто не воспринимается народом в качестве инородца.
Одержимый этими мыслями, Силон засел за письмо Вентидию в надежде, что тот передаст его в Рим, а сам пока решил попридержать помощь Ироду и отсрочить взятие им Иерусалима. Флавий, впрочем, объясняет эту неожиданную перемену в настроении Силона тем, что он получил взятку от Антигона — может, потому что и сам ненавидел римлян и был убежден в их поголовной продажности.
Однако, анализируя пересказ Флавием речи Антигона, известный историк Альберт Баумгартен обращает внимание на то, что, говоря о незаконности притязаний Ирода на престол, Антигон апеллировал именно к римскому, а не к еврейскому праву. Он и не мог обращаться к последнему, так как знал, что с точки зрения еврейских законов никаких препятствий тому, чтобы Ирод, еврей в третьем поколении, стал царем, не было. Баумгартен также напоминает о том, что далее в тех же «Иудейских древностях» Флавий пишет, что был момент, когда фарисеи предсказывали, что царем станет потомок Ферроры — младшего брата Ирода, ничем не отличавшегося от него по происхождению. И уже много лет спустя, когда после смерти Ирода большая делегация из Иерусалима направилась в Рим просить не назначать царем кого-либо из детей Ирода, она привела в пользу своей точки зрения множество доводов, но при этом ни разу не вспомнила об идумейском происхождении Ирода.
Следовательно, делает вывод Альберт Баумгартен, дело было не в происхождении, а в негативном отношении значительной части народа к самой личности Ирода[34].
* * *
Как бы то ни было, очень скоро в лагере римлян под Иерусалимом начался ропот по поводу нехватки еды и невыплаты зарплаты. Силон заявил, что в такой ситуации не может продолжать осаду Иерусалима и хочет отойти на зимние квартиры, в те места, где у его солдат будет вдоволь пищи. Флавий снова уверен, что римские легионеры, прекрасно знавшие, что такое военная дисциплина, роптали по прямому приказу подкупленного Антигоном Силона.
Ирод, очевидно, также был убежден в этом, но решил открыто не высказывать своих претензий, а попытался удержать Силона у стен Иерусалима. С одной стороны, он напомнил Силону, что тот послан к нему на помощь по прямому указанию высшего командования и при случае он может потребовать суда над ним за нарушение приказа. С другой стороны, Ирод пообещал в самые кратчайшие сроки доставить римлянам в изобилии хлеб, вино, оливковое масло, скот и все необходимое для продолжения войны.
Чтобы сдержать слово, Ирод направился в Самарию, жители которой открыто поддерживали Ирода, уповая, что, придя к власти, он даст им возможность жить по своим законам. Движимые этой надеждой, они охотно откликнулись на его просьбу, и из Самарии потянулись обозы, доверху груженные продовольствием.
Кратчайшая дорога из Самарии в Иерусалим проходила через Иерихон — древний, некогда большой город, который в те дни находился в запустении. Антигон то ли через своих соглядатаев, то ли действительно от самого Силона узнал об этих обозах и отдал приказ поставить на всех подходах к Иерихону засады для их перехвата.
Но, видимо, у Ирода при дворе Антигона также были свои шпионы — иначе трудно объяснить, каким образом он был молниеносно осведомлен о планах противника и двинулся к Иерихону с десятью когортами (пятью римскими и пятью иудейскими), а также с большим отрядом наемников и несколькими сотнями всадников. Без особого труда заняв полупустой город и оставив в нем гарнизон для охраны, Ирод спешно вернулся в Иерусалим, где обнаружил, что разброд и шатание в отрядах Силона продолжаются и многие солдаты начали разбредаться по окрестностям. В этой ситуации ему не оставалось ничего другого, как согласиться отпустить армию на зимние квартиры в преданных ему областях — в Идумее, Самарии и Западной и Нижней Галилее.
При этом в Северной и Восточной Галилее значительная часть жителей, особенно в деревнях, по-прежнему была крайне враждебно настроена как к римлянам, так и к Ироду. Они прекрасно помнили, с какой жестокостью действовал Ирод в их краях в бытность стратегом области, и не простили ему ни казни Езекии Галилеянина, ни карательных экспедиций против партизанских отрядов, бойцами которых были их отцы, братья и сыновья.
Зная это, Антигон призвал сельское население этих районов устроить римлянам, если они там покажутся, тактику выжженной земли — покинуть свои дома и вместе со скотом и всеми зимними припасами уйти в горы, предоставив оккупантам умирать от голода.
* * *
Вереница этих событий снова повергла Ирода в самое мрачное состояние духа.
Дело было не только в том, что он, по сути, потерпел фиаско под стенами Иерусалима. Ирод понимал, что слова Антигона так или иначе будут доведены до сведения Антония. Он всерьез опасался, что диктатор примет их к сведению и решит «переиграть» решение о наделении его царским титулом, передав корону кому-либо из Хасмонеев, особенно если после снятия осады Иерусалима Антоний засомневается в его полководческих и организаторских способностях. Одновременно слова Антигона, которые слышали и римляне, и евреи, больно ранили его лично — ему снова, как когда-то в детстве, вслух напомнили о его идумейском происхождении, о том, что де-факто он был и остается евреем второго сорта.
Ирод вновь предельно четко осознал, что на самом деле не может доверять никому — ни евреям, ни римлянам, ни даже верным ему самаритянам и идумеям. Можно, конечно, объяснить это его самоощущение все более развивающейся паранойей, одним из признаков которой считается «обостренное недоверие к окружающим». Вместе с тем давайте согласимся, что у него были и вполне реальные основания для такого ощущения.
Следуя ему, он отказался от услуг Силона, направив последнего к Вентидию — на войну против парфян.
Но в том-то и заключалась сила характера Ирода, что он умел преодолевать свои настроения и, подобно посланному в нокдаун боксеру, подниматься с колена прежде, чем рефери досчитает до десяти. Ирод осознал, что до того, как второй раз вести поход на Иерусалим, ему нужно подчинить себе всю Иудею, шаг за шагом отвоевывая один за другим верные Антигону районы, медленно стягивая кольцо вокруг столицы, а заодно и петлю на шее Антигона II.
Логика подсказывала, что начинать надо с Галилеи, которую он знал с молодости как свои пять пальцев и где, собственно говоря, приобрел боевой опыт.
Разместив в городе Самария (Шомрон), являвшемся столицей одноименной области, мать, невесту и прочих домочадцев, Ирод отправил младшего брата Иосифа с двумя тысячами пехотинцев и четырьмястами всадниками в Идумею — на случай, если туда попытается прорваться армия Антигона. Сам же с оставшимся войском совершил стремительный марш-бросок в Верхнюю Галилею — к ее столице Сепфорису, или в оригинальном еврейском произношении Ципори, что буквально означает «птичий город».
Стояла холодная зима 38 года до н. э.