Ирод был настолько уверен в победе, что позволил себе на некоторое время оставить армию и направиться в Самарию, чтобы отпраздновать свадьбу с Мариамной. Теперь этот брак был ему крайне необходим, чтобы утвердить права на иудейский престол в качестве мужа царевны.
Мы не знаем, какие чувства испытывала к Ироду Мариам-на, но, как уже говорилось, можно предположить, что, во-первых, за это время она по меньшей мере стала уважать жениха за проявленное мужество, а во-вторых, вне сомнения, она, так же как и Ирод, ненавидела Антигона за то, что он изуродовал ее деда. Эта ненависть невольно сближала молодоженов.
Об одном можно говорить почти наверняка: к тому времени Ирод развелся с Дорис и куда-то (возможно, в тот же осажденный Иерусалим) отослал ее вместе с сыном Антипатром. Судя по всему, это было требованием, выставленным ему как самой Мариамной, так и ее матерью Александрой в качестве условия брака.
Они хотели получить гарантии, что неродовитая Дорис никогда не обретет звания царицы, а ее сын Антипатр ни в коем случае не будет претендовать на престол в качестве наследника Ирода — это право должно остаться исключительно за его детьми от Мариамны Хасмонейской.
Ирод, судя по всему, дал такое обещание, возможно, даже включил его в «ктубу» — брачный договор, но при этом ни Мариамна, ни Александра, разумеется, не могли предвидеть той страшной судьбы, которая ожидала их в будущем.
Некоторые исследователи предполагают, что развод с Дорис был фиктивным. По всей видимости, на протяжении многих лет Ирод время от времени навещал бывшую супругу, и эти свидания носили отнюдь не платонический характер.
Но тогда свадьба в Самарии была намеренно отпраздновано пышно и шумно — чтобы по всей стране распространились слухи о женитьбе Ирода на царской внучке.
Молодожены оставались вместе недолго — уже через несколько дней после свадьбы Ирод снова появился под стенами Иерусалима, чтобы ускорить возведение валов для прорыва в город, а заодно позаботиться об обеспечении армии фуражом и продовольствием. Последнее было крайне необходимо, так как, предвидя осаду, Антигон перегнал из окрестностей в город весь скот и вывез съестные припасы. Защитники столицы, с одной стороны, фанатично верили в то, что Бог их не оставит, а с другой — воевали с мужеством обреченных. Время от времени они через проделанные подкопы совершали вылазки за крепостные стены и вступали в отчаянные схватки с легионерами, нанося им немалый урон в живой силе. Понятно, что это лишь еще больше распаляло римлян, жаждавших свести счеты с убийцами своих товарищей по оружию.
К лету 37 года до н. э. напротив городских стен выросли три вала, на которых были размещены осадные орудия. Несколько раз осажденные предпринимали попытки поджога, но на смену сожженным баллистам появлялись новые, а в самом Иерусалиме тем временем начался голод, и силы его защитников таяли день ото дня.
Наконец в тяжелую июльскую жару Ирод и Сосий отдали своим войскам долгожданный приказ о штурме. Спустя 40 дней после завершения насыпания валов пала первая крепостная стена Иерусалима, спустя еще 15 — вторая. Антигон заперся за стенами царского дворца и Храма и попросил Ирода прислать ему жертвенных животных, чтобы храмовые службы продолжались, как обычно. Ирод выполнил эту просьбу в тайной надежде, что в ответ на такой жест доброй воли Антигон сдастся, но тот и не подумал это сделать. И тогда Ирод отдал приказ о штурме Храма.
«Произошла страшная резня, так как римляне были разъярены продолжительностью осады, а иудейские приверженцы Ирода не желали оставлять в живых ни одного противника, — пишет Флавий. — Тогда происходили массовые избиения на улицах, в домах и в Храме, где жители искали убежища. Не было пощады никому: ни детям, ни старцам, ни слабым женщинам. Хотя царь повсюду посылал своих людей с просьбой щадить врагов, однако никто уже не сдерживал своих порывов, но предавал, как бы в опьянении, всех и всё избиению. Тогда и Антигон, не думая о своей прежней, равно как и о настоящей участи, покинул башню и бросился к ногам Сосия. Последний, однако, отнюдь не сжалился над постигшей его неудачей, но резко накинулся на него и обзывал Антигоной; впрочем, это не помешало ему не отпустить его, как женщину, на свободу; напротив, он велел связать его и отдать под стражу» (ИД. Кн. 14. Гл. 16:2. С. 93).
Одна из легенд рассказывает, что, ворвавшись в Храм, римляне решили последовать примеру Помпея и войти в Святая Святых. Но в тот момент, когда легионеры направились к завесе, отделявшей это сакральное место от остальных помещений Храма, они увидели вставших у нее… Ирода со своими солдатами. Сомкнув ряды, те заявили, что убьют каждого римлянина, который сделает шаг к завесе, и будут сражаться, пока хоть один из них будет оставаться в живых. Пораженные римляне благоразумно решили не ссориться с еврейскими союзниками и отступили.
Но в городе тем временем продолжалась резня, и тогда Ирод, если верить Флавию, стал просить Сосия прекратить убийства и ограбления жителей. Сосий в ответ возразил, что после столь долгой осады его солдаты имеют право на поживу, но в итоге Ирод убедил его остановить легионеров, пообещав каждому из них щедро заплатить за участие в войне. И разумеется, сделав «царский подарок» самому Сосию.
При этом Ирод заметил Сосию, что если римляне разграбят город и уничтожат его население, то он станет «царем пустыни». «Тогда как ему не хотелось бы купить владычество даже над всей Вселенной убиением стольких сограждан», — высокопарно добавляет Флавий. Однако, как следует и из «Иудейской войны» и из «Иудейских древностей», Ироду просто хотелось дождаться ухода римлян, чтобы заняться грабежами и конфискациями имущества самому.
Римляне и в самом деле собрались уходить, считая кампанию законченной. Чрезвычайно довольный тем, как Ирод расплатился с ним и его армией, Сосий пожертвовал Храму золотую корону и покинул Иерусалим, уведя с собой царя Антигона — чтобы доставить его к Антонию. Обычай требовал, чтобы плененного царя или вождя мятежников, прежде чем решить его участь, провели во время триумфального шествия по Риму.
Между тем мысль, что Антигон все еще жив, не давала Ироду покоя. Он опасался, что Антоний, учтя царский титул Антигона, отправит его, как того требовали римский закон и обычай, в Рим, там предаст суду, а решение судей было непредсказуемым. Они могли как приговорить Антигона к смертной казни за то, что он, имея право на престол, уселся на трон без разрешения Рима (и этот исход был вероятнее всего), но могли и помиловать. А если и не помиловать, то постановить, что хотя иудейский царь должен быть казнен, за его потомками сохраняется право на престол.
Ни один из этих вариантов Ирода не устраивал.
Антигон должен быть мертв, но при этом сам Ирод в глазах народа не должен быть никоим образом причастен к этой смерти — в противном случае он окончательно приобрел бы имидж цареубийцы и узурпатора.
И потому вскоре после выхода римлян из Иерусалима Ирод направил к Антонию нескольких верных слуг с богатым подарком и тайным письмом, в котором просил диктатора избавить его от соперника.
Антоний понял намек — и без всякого суда велел отрубить Антигону голову как «врагу Рима».
Так Антигон II стал последним царем Хасмонейской династии, возникшей в ходе борьбы евреев против иноземных захватчиков, добившейся в ней немалых успехов, и, в сущности, ставшей жертвой той же войны. Впрочем, не столько из-за нее, сколько из-за внутренних междоусобиц и борьбы за власть. Что и отметил Иосиф Флавий в своем кратком посмертном панегирике Хасмонеям, к чьим потомкам принадлежал и он сам: «Эта семья отличалась блеском и славой, не только происходя из знатного рода и обладая первосвященническим саном, но и выдаваясь геройскими подвигами, совершенными на пользу народа. Но Хасмонеи потеряли власть благодаря своим постоянным распрям, и власть эта перешла к сыну Антипатра Ироду, происходящему из простонародья, из семьи, подчиненной царям» (ИД. Кн. 14. Гл. 16:4. С. 94).
Страбон писал, что Антоний стал первым римлянином, который велел казнить «царственное лицо» таким образом. При этом диктатором двигала как личная ненависть к Антигону, так и стремление добиться того, чтобы евреи признали Ирода законным царем. Антоний, очевидно, думал, что столь унизительная казнь покроет имя Антигона позором и лишит его в глазах народа права называться царем.
Но дело в том, что это отнюдь не убедило большинство евреев в законности воцарения Ирода. И тогда для укрепления своей власти Ирод прибег к излюбленному методу диктаторов всех времен и народов — массовым репрессиям. При этом он руководствовался все тем же вечным принципом: если его не хотят любить, то пусть хотя бы боятся.
* * *
Сразу после ухода римлян Ирод начал казнить всех, кто мог быть просто заподозрен в тайном сочувствии Антигону, не говоря уже о его явных сторонниках. Впрочем, говорить, как это порой в запальчивости делают некоторые историки, что именно Ирод был зачинателем политического террора, не приходится. Хотя некоторые параллели между 37 годом до н. э. в Иудее и 1937 годом н. э. в СССР и в самом деле напрашиваются.
На деле речь идет о том средстве, к которому прибегали многие диктаторы и до Ирода. В качестве учителей по политическому террору Ирод вполне мог бы назвать своих покровителей Марка Антония и Цезаря Октавиана Августа — те действовали в Риме совершенно аналогичным образом.
Своими деяниями Ирод лишний раз доказал, что люди, страдающие паранойей, никогда ничего не забывают и никому ничего не прощают. Поэтому одними из первых по его указу были брошены в темницу, а затем и казнены судьи того самого синедриона, которые десять лет назад заставили его пережить страшное унижение, предложив занять место на скамье подсудимых. Но самое странное заключалось в том, что он пощадил двух своих главных обидчиков — сопредседателей синедриона мудрецов Авталиона и Семею. А ведь именно Семея предсказал членам синедриона, что если они не приговорят Ирода к смерти, то он, став властителем Иудеи, умертвит их всех. Это предсказание, как видим, сбылось п