Сама не так давно с милой непринужденностью отправившая на тот свет всех своих родственников, Клеопатра была убеждена, что у воссевшего на трон выскочки Ирода не было никакого права поднимать руку на юношу, в жилах которого текла царская кровь.
— Неужели ты позволишь этому варвару без роду без племени, который носит корону только по твоей воле, попирать все законы?! Если он поднял руку на настоящих царей, то он не остановится и рано или поздно поднимет ее на меня и тебя! — вновь и вновь повторяла Клеопатра. И, надо заметить, была совершенно права, так как недалек был день, когда Ирод начнет замышлять покушение на ее жизнь.
Однако большинство исследователей сходятся во мнении, что слишком сильно преувеличивать влияние Клеопатры на Антония тоже не стоит. Да, он любил эту женщину, выполнял многие ее прихоти, подчас многое ей обещал, но, как и подавляющая часть мужчин, вовсе не считал должным претворять все эти обещания в жизнь.
Кроме того, на дворе стоял 35 год до н. э. Антоний не так давно вернулся из бесславного Парфянского похода, в котором положил 30 тысяч воинов, и в те дни усиленно готовился к реваншу.
Таким образом, ему было, с одной стороны, не до дрязг, происходящих при иудейском дворе, а с другой — Ирод то и дело посылал ему дорогие подарки и прекрасно справлялся с обеспечением спокойствия на южных границах империи. Избавляться от столь талантливого царя-клиента сейчас, что бы он там ни сделал, было по меньшей мере неразумно, а потому можно с уверенностью сказать, что Антоний изначально не собирался наказывать Ирода.
Тем не менее, следуя настояниям Клеопатры, он направил Ироду письмо с требованием явиться к нему в расположенную на сирийском побережье Средиземного моря Лаодикею (Латакию) и в этом райском уголке отчитаться о причинах гибели Аристобула. Нет никаких сомнений, что Клеопатра прочла это письмо перед отправлением. Она, вероятно, и потребовала внести в него слова, что если убийство Аристобула было совершено с ведома Ирода, то он поступил совершенно незаконно.
Письмо это произвело странное впечатление на Ирода. Как умный и искушенный политик, он понимал, что Антонию нет никакого смысла смещать его с трона, тем более что и заменить его было некем — не слабовольным же Гирканом! И в то же время, как следует из текста Флавия, он явно впал в панику и стал готовиться к худшему — к тому, что Антоний может его казнить или лишить престола. Однако, как уже говорилось, жизнь без царской власти была для Ирода уже просто непредставима, и на всякий случай он приготовился сражаться не на жизнь, а на смерть, для чего отдал приказ укрепить Масаду. Перед самым отъездом (а ослушаться Антония он, понятное дело, не мог) Ирод вызвал к себе дядю Иосифа, который был одновременно и его шурином — овдовев, Иосиф женился на сестре Ирода Саломее, хотя был старше племянницы на 38 лет. Поручив Иосифу управление всеми делами царства, Ирод заодно наказал в случае, если он не вернется живым из Лаодикеи, убить Мариамну — одна мысль, что другой мужчина будет обладать его женой, была для него нестерпима. И уж тем более его жгла мысль, что этим мужчиной может стать Антоний, которому Деллий рассказал о красоте Мариамны.
Не исключено, учитывая натуру Ирода, что в его извращенном мозгу сразу сложилась следующая схема: все уже решено, его приглашают в Лаодикею, чтобы казнить за убийство Аристобула. При этом Антоний получит в наложницы Мариамну, а Клеопатра присоединит к Египту Иудею и исполнит свою романтическую мечту о восстановлении империи Птолемеев в ее «исторических границах».
Повторим, большинство исследователей утверждают, что у Ирода не было причин опасаться встречи с Антонием, и умом он это понимал, но не мог сладить с собственными внутренними страхами.
Однако раввин Иегонатан Файнтох в статье «Легенды о царе Ироде и их скрытый смысл» выдвигает несколько иную версию, связанную с происхождением Ирода. Он напоминает талмудическую легенду, согласно которой отец Ирода Антипатр был рабом Хасмонеев, а значит, рабами были и все его отпрыски. То, что Ирод происходил из семьи прозелитов, пишет далее рав Файнтох, не было препятствием для его воцарения — Ирод был евреем, а любой свободный еврей по закону теоретически мог стать царем. Но при этом остается вопрос: мог ли стать законным царем бывший раб, да еще и отобрав трон у своего господина? Не приравнивался ли такой раб по римским законам к бунтовщику и не подлежал ли он смерти?
Если семья Ирода и в самом деле принадлежала к вольноотпущенникам Хасмонеев, то это многое меняло. Сам Ирод этот факт (если, повторим, он имел место) никогда не афишировал, и Антоний мог об этом не знать. Но вот Александра в письме Клеопатре могла об этом упомянуть, и тогда последняя не преминула бы разыграть эту карту — вот что, по мнению рава Файнтоха, могло смертельно напугать Ирода, собиравшегося к Антонию[48].
Во всяком случае, после отъезда Ирода в Лаодикею Иерусалим жил надеждой, что Антоний свершит справедливый суд и в Иудею тиран вернется в гробу. Эта надежда, видимо, и породила стремительно распространившиеся слухи о том, что Антоний казнил Ирода самой позорной из всех казней — отрубив ему голову.
Напуганные и воодушевленные этими слухами одновременно, Мариамна и Александра бросились к Иосифу, умоляя его отвезти их в расположение римского гарнизона — на тот случай, если в городе вспыхнет бунт, и чтобы они могли добраться до Антония, где Александра при поддержке Клеопатры надеялась обрести звание царицы. Или — в качестве варианта — «подарить» подруге Иудею, обеспечив себе и дочери безмятежное существование в Риме.
Надо заметить, что у Иосифа, не очень ладившего с молодой племянницей-супругой, за время отлучки Ирода сложились довольно теплые отношения с Мариамной и Александрой. В порыве откровения он даже рассказал им о приказе Ирода убить в случае его казни Мариамну — якобы для того, чтобы доказать, как сильно любит ее муж. Но Мариамна восприняла это распоряжение Ирода совершенно иначе — как еще одно доказательство его эгоизма и безжалостности.
Между тем поездка Ирода в Лаодикею, вопреки его опасениям, оказалась удачной.
«Прибыв к Антонию, — сообщает Флавий, — Ирод быстро склонил его на свою сторону теми дарами, которые привез с собой из Иерусалима, а дружественным разговором вскоре достиг того, что Антоний перестал сердиться на него и прежние наветы Клеопатры на него совершенно утратили всякую силу. При этом Антоний выразился в том смысле, что нехорошо привлекать царя к ответственности за то, что происходит у него в царстве (в таком случае он сам не желал бы быть царем), ибо те, кто предоставил царю его власть, должны предоставить ему и полное право пользоваться ею. Вместе с тем он сказал, что не позволит более Клеопатре (видимо, на замечание Ирода, что та слишком много себе позволяет. — П. Л.) вмешиваться в дела правителей».
Время пребывания в Лаодикее запомнилось Ироду как чрезвычайно приятное: целые дни он проводил в пирах и разговорах с Антонием, обращавшимся с ним как с равным.
Таким образом, эту битву Клеопатра (а вместе с ней и Александра) проиграла. Ирод возвращался в страну, обласканный Антонием и, как никогда прежде, уверенный в прочности своих позиций. Правда, к этой победе примешивалась и капля горечи: Антоний, видя, в каком состоянии пребывает Клеопатра от еще большего его сближения с Иродом, вместо ожидаемого наказания посоветовал последнему сделать своей возлюбленной «маленький подарок», чтобы та успокоилась.
«Маленьким подарком» оказались Келесирия и окрестности Иерихона с их финиковыми пальмами и бальзамными деревьями, на основе смолы которых производился известный на весь античный мир целебный (и крайне дорогой) иудейский бальзам. Не желая совсем дарить ненавистной египтянке столь ценную территорию, Ирод тут же упросил отдать окрестности Иерихона ему в аренду в обмен на 200 золотых талантов в год.
Обо всем этом Ирод и сообщал в письме жене, которое пришло в тот самый момент, когда Александра и Мариамна умоляли Иосифа помочь им бежать к римлянам.
Судя по всему, Ирод пробыл в гостях в Лаодикее долго — вплоть до 34 года до н. э., когда Антоний снова двинулся на Парфию и Армению. А по возвращении домой первыми, кто поспешил сообщить Ироду о происходившем во время его отлучки, стали самые близкие ему люди — мать Кипрос и сестра Саломея.
Увы, как это часто бывает, отношения Мариамны со свекровью и золовкой, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Говоря же прямо, Кипрос и Саломея откровенно ненавидели и Мариамну, и Александру. Эта ненависть началась еще тогда, когда они вынуждены были вместе коротать время в Масаде, а затем в Самарии, пока Ирод добывал себе престол.
В Иерусалиме же отношения между женщинами еще больше ухудшились, так как Александра не упускала случая напомнить новым родственницам, что она царская дочь, а они «беспородные дворняги». К тому же сестра Ирода, видимо, уже давно мечтала избавиться от постылого престарелого дядюшки-мужа.
Неудивительно, что Саломея поспешила доложить брату, что за время его отсутствия Иосиф и Мариамна стали любовниками и вдобавок царица вместе со своей мамашей собирались бежать то ли к Антонию, то ли в Рим и требовать там себе царство.
Вне сомнения, Саломея придумала историю о связи своего мужа с Мариамной, прекрасно рассчитав, что этот рассказ вызовет у брата приступ патологической ненависти, которая, как известно, является лишь еще одним симптомом паранойи.
Достаточно задуматься, чтобы понять: юная красавица Мариамна вряд ли могла отдаться старому, некрасивому Иосифу, годившемуся ей в дедушки.
Иосиф, в свою очередь, никогда не осмелился бы посягнуть на честь племянника, да еще такого, как Ирод.
Элементарная логика подсказывала, что речь идет о навете. Но в том-то и дело, что мышление параноика не подчиняется логике. Охваченный патологической ревностью, он не в состоянии внимать доводам разума, никакие доказательства невиновности партнера и клятвы верности его не убеждают — наоборот, он упорно ищет доказательства измены. Прямым следствием этого болезненного состояния является и проявление агрессивности как по отношению к партнеру, так и к воображаемому сопернику.