Сразу после родов Ирод разлучил Мариамну с дочерью и отправил ее к кормилице. То же самое он уже проделал с тремя другими детьми, направив позднее сыновей на учебу в Рим — чтобы они не нахватались в Иудее мятежного хасмонейского духа.
Все, таким образом, шло к печальной развязке, и развязка наступила.
В тот роковой день Ирод явился во дворец среди бела дня и, сгорая от страсти, еще раз попытался примириться с женой. Однако Мариамна вновь отказалась разделить с ним ложе и повторила уже не раз произнесенные ею слова о том, что не желает спать с тираном и убийцей. Скандал между супругами на этот раз вышел таким бурным, что его звуки долетели до покоев Саломеи и та решила, что настало самое подходящее время окончательно оговорить невестку в глазах брата и избавиться от нее.
Вызвав к себе виночерпия, Саломея велела ему предстать перед царем с кубком вина и признаться, что… царица Мариамна просила напоить царя этим вином, утверждая, что добавила в него некий любовный напиток. Однако, дескать, он, виночерпий, сомневается в том, что именно добавила царица в вино, и потому счел нужным известить об этом царя.
Эта ложь сработала: Ирод заподозрил, что Мариамна собиралась его отравить.
Тем не менее он удержался от того, чтобы сразу обвинить жену, а для начала приказал арестовать и пытать ее личного евнуха, которому, как он знал, Мариамна доверяла свои самые сокровенные тайны.
Бедняга евнух, несмотря на адские муки, ничего не мог сказать палачам о подмешанном в вино любовном напитке (так как попросту ничего об этом не знал). Зато он поведал, что Мариамна давно уже ненавидит мужа и эта ненависть только усилилась, когда итуреец Соэм рассказал ей о наказе Ирода, данном ему перед отъездом на Родос.
Рассказ о Соэме стал для Ирода однозначным доказательством того, что Мариамна изменила ему с итурейцем — иначе, по логике Ирода, тот никогда не выболтал бы этой тайны. Поэтому Соэм был немедленно казнен. Но больше всего, в самое сердце, Ирода поразили слова евнуха об огне ненависти, который пылает в душе Мариамны. Он-то все это время пытался уверить себя, что речь идет об обычном женском притворстве и жеманстве!
Однако, как и Гиркана, Ирод не мог предать Мариамну смерти без суда. При этом он прекрасно понимал, что если суд будет основываться на еврейском праве, то судьи, какими бы покорными они ни были, оправдают царицу, так как еврейский закон требует не менее двух свидетельских показаний, подтверждающих, что обвиняемая в прелюбодеянии женщина в течение достаточно долгого времени находилась в некоем помещении наедине с мужчиной при запертых дверях.
Поэтому Ирод потребовал, чтобы дело Мариамны рассматривалось на основе римского права, а сам суд был приравнен к римскому «семейному совету». В качестве прокурора (и «отца семейства») в суде выступал сам Ирод.
Правила игры требовали, чтобы судебное разбирательство выглядело справедливым и бесстрастным, однако на этот раз Ироду изменила выдержка. Не особенно затрудняя себя приведением доказательств (которых, по сути дела, и не было), он требовал для жены смертной казни. Судьи, разумеется, поспешили повиноваться, но в итоге решили не спешить с приведением приговора в исполнение, а пока отправить Мариамну в тюрьму.
Возможно, они опасались, что в случае немедленной казни любимой жены Ирод вскоре пожалеет о своем поспешном решении и тогда вся тяжесть его гнева обрушится на них. При этом они наверняка помнили рассказ «Книги Эсфири» о том, как персидский царь Ахашверош (Артаксеркс) сначала приказал казнить свою любимую жену Вашти, а затем горько сожалел об этом.
Так Мариамна получила отсрочку. Но ненадолго: Саломея тут же поспешила укрепить брата в его «справедливом решении», вновь и вновь напоминая о «преступлениях подлой изменницы», которые в устах прирожденной интриганки обрастали все новыми и новыми подробностями. С помощью этого нехитрого приема она однажды довела Ирода до очередной вспышки гнева, и тот отдал приказ о немедленной казни Мариамны.
Та выслушала приговор с ледяным спокойствием и шла на казнь с поразившим всех поистине царским достоинством.
Но в тот самый момент, когда Мариамну уже подводили к эшафоту, с криком: «Я же тебе говорила!» — из толпы выбежала Александра и вцепилась дочери в волосы. Уже после того как стражники оторвали мать от дочери, Александра продолжала изрыгать проклятия в адрес Мариамны.
— Я тут ни при чем! Ни при чем! — вопила Александра. — Это все она! Поделом ей! Так следует поступать с женщиной, дерзившей мужу, который ее так любил!..
У многих из присутствующих эта сцена вызвала отвращение — они видели во всем происходящем лишь очередное проявление ханжества пожилой тещи царя. Но были и те, кто понял, что Александра от страха находится на грани помешательства. Она осознала, что вот-вот подойдет и ее очередь, и теперь пыталась убедить Ирода, что если Мариамна и в самом деле пыталась его отравить, то это было без всякого ее ведома, и вдобавок она пыталась убедить дочь изменить отношение к мужу.
Но Мариамна продолжала молча, с гордой усмешкой идти к эшафоту, не обращая внимания ни на перешептывание толпы, ни на истерические вопли матери. Наконец она взошла на помост и палач накинул ей на шею удавку…
«Таким образом умерла Мариамна, этот высочайший идеал женской целомудренности и великодушия. Впрочем, ей недоставало сдержанности, и в характере ее в слишком сильной степени замечалась некоторая неуживчивость. Красотой своей и умением с достоинством держать себя она превосходила всех своих современниц; это и явилось главной причиной того, что она недостаточно любезно встречала царя и относилась к нему с недостаточной предупредительностью; пользуясь всегда любовью со стороны царя и не имея повода предполагать с его стороны какой-либо неприятности, она позволяла себе с ним слишком много. А так как ее угнетала судьба, постигшая близких ей людей и она нисколько не стеснялась высказывать ему это прямо, то она в конце концов навлекла на себя вражду матери и сестры царя и даже самого Ирода; относительно последнего между тем она всегда была уверена, что он оградит ее от всяких неприятностей» (ИД. Кн. 15. Гл. 7:6. С. 118).
Так пишет Флавий, но за этими строками легко угадывается текст Николая Дамасского, всячески пытавшегося обелить Ирода в этой истории. Нет никакого сомнения, что Мариамна никогда не только не полагалась на милосердие мужа, а, скорее наоборот, напрашивалась на казнь.
Трагическая история Мариамны, как известно, легла в основу сюжета многих произведений литературы и искусства, но в том-то и дело, что на ее казни эта история не закончилась.
Согласно Талмуду, Ирод еще семь лет, то есть вплоть до 22 года до н. э., отказывался хоронить Мариамну, а велел поместить ее тело в ванну с медом и «приходил к ней».
Последние слова многими толковались по-разному. По самой невинной версии, Ирод время от времени просто приходил полюбоваться красотой жены, которую не смогла отнять даже смерть. По другой — он приказывал отмывать труп от меда и предавался некрофилии, находя теперь в покорности мертвой жены особое удовлетворение, тем более что и при жизни она нередко была столь же безучастной в минуты близости.
Версия эта широко обсуждается во всех исследованиях об Ироде, однако отметим, что почти все раввинистические авторитеты подчеркивают, что далеко не все приводящиеся в Талмуде истории следует понимать буквально — многие из них носят характер притчи. Так, в том же Талмуде, в трактате «Бава Батра», утверждается, что Мариамна (без упоминания ее имени) вообще никогда не была женой Ирода, предпочтя такому замужеству самоубийство.
Вот как пересказывается эта история в известном сборнике талмудических преданий X. Н. Бялика и И. X. Равницкого:
«Ирод был слугой царствующего дома Асмонеев [Хасмонеев], и полюбилась ему юная царевна. Однажды услышал он вещий голос: “Рабу, который ныне изменит, будет удача”. Встал Ирод и убил всех членов Асмонеева рода, оставив в живых одну упомянутую царевну. Поняв намерение Ирода, царевна взошла на кровлю дома и громким голосом провозгласила:
— Кто придет и скажет, что он — из рода Асмонеев, тот раб лживый, ибо из рода этого оставлена была в живых единственная отроковица, и та бросилась с кровли на землю.
И с этими словами царевна бросилась с кровли и убилась насмерть»[50].
Смысл этой легенды понятен: отрицая, что брак с царевной из рода Хасмонеев вообще имел место, Талмуд отрицает и право Ирода на царскую власть по праву преемственности и объявляет его обыкновенным узурпатором.
Но даже если отставить в сторону вопрос, был или не был Ирод некрофилом, бессмысленно отрицать, что казнь Мариамны стала для него тяжелым ударом. Обострив паранойю, она вдобавок ввергла его в тяжелую депрессию. Царь пытался забыться в попойках и оргиях, отказывался признать смерть жены и не только говорил о ней как о живой, но и велел слугам громко звать ее к пиршественному столу — так, чтобы она могла услышать и прийти. Однако самое главное заключалось в том, что Ирод забросил в те дни все государственные дела, составлявшие до того смысл его существования, — вдруг оказалось, что править царством без Мариамны ему неинтересно. По некоторым намекам можно предположить, что утрата Мариамны сказалась на его сексуальности — женщины на какое-то время перестали его интересовать. Не исключено, что он решил последовать римским обычаям и предавался сексуальным забавам с юными слугами и евнухами. При этом формально у него оставались еще две жены — одна из них приходилась ему племянницей, а другая — кузиной. Однако ни одна из этих женщин не подарила ему детей, и история не сохранила для нас их имен.
В эти горькие для Ирода дни 28 года до н. э. в стране разразилась эпидемия некоего инфекционного заболевания, унесшего жизни десятков тысяч людей. В конце концов болезнь добралась и до царского дворца, начав косить придворных. Это бедствие, как нетрудно догадаться, было воспринято народом как наказание Свыше за злодейскую казнь ни в чем не повинной Мариамны.