Флавий пишет об этом и в «Иудейских древностях», и в «Иудейской войне», причем в последней он дает как бы обзор тех благодеяний, которые Ирод сделал для различных стран и областей Римской империи: «После всех этих многочисленных строений Ирод начал простирать свою княжескую щедрость также и на заграничные города. В Триполисе, Дамаске и Птолемаиде он устроил гимназии; Библос получил городскую стену; Берит и Тир — колоннады, галереи, храмы и рынки; Сидон и Дамаск — театры; морской город Лаодикея — водопровод, Аскалон — прекрасные купальни, колодцы и, кроме того, колоннады, возбуждавшие удивление своей величиной и отделкой; другим он подарил священные рощи и луга. Многие города получили от него даже поля и нивы, как будто они принадлежали к его царству. В пользу гимназий иных городов он отпускал годовые или постоянные суммы, обусловливая их, как например в Кое, назначением в этих гимназиях на вечные времена состязательных игр с призами. Сверх всего этого он всем нуждающимся раздавал даром хлеба. Родосцам он неоднократно и при различных обстоятельствах давал деньги на вооружение их флота. Сгоревший Пифийский храм он еще роскошнее отстроил на собственные средства. Должно ли еще упомянуть о подарках, сделанных им ликийцам или самосцам, или о той расточительной щедрости, с которой он удовлетворял самые разнообразные нужды всей Иоппии? Разве Афины и Лакедомония, Никополис и Мизийский Пергам не переполнены дарами Ирода? Не он ли вымостил в Сирийской Антиохии болотистую улицу длиной в 20 стадий гладким мрамором, украсив ее для защиты от дождя столь же длинной колоннадой?
Можно, однако, возразить, что все эти дары имели значение лишь для тех народов, которые ими воспользовались. Но то, что он сделал для жителей Илиды, было благодеянием не для одной Эллады, а для всего мира, куда только проникала слава Олимпийских игр. Когда он увидел, что эти игры вследствие недостатка в деньгах пришли в упадок и вместе с ними исчезал последний памятник древней Эллады, Ирод в год Олимпиады, с которым совпала его поездка в Рим, сам выступил судьей на играх и указал для них источники дохода на будущие времена, чем и увековечил свою память как судьи на состязаниях. Я никогда не приду к концу, если захочу рассказать о всех случаях сложения им долгов и податей; примером могут служить Фазаелида [Фасаилида] и Валанея, а также города на киликийской границе, которым он доставлял облегчение в ежегодных податях. В большинстве случаев его щедрость не допускала даже подозрения в том, что, оказывая чужим городам больше благодеяний, чем их собственные властители, он преследует этим какие-либо задние цели» (ИВ. Кн. 1. Гл. 21:11–12. С. 96–97).
Такая расточительность не могла не вызвать возмущения в народе, убежденном, что царь тратит на чужеземцев те самые деньги, которые он собрал с помощью грабительских налогов со своих соотечественников. Не случайно, когда уже после смерти Ирода представительная еврейская делегация направилась в Рим, ее члены заявили Августу: «Не царя мы имели в Ироде, а лютейшего тирана, какой когда-либо сидел на троне. Он убил бесчисленное множество граждан, но участь тех, кого он пощадил, была такова, что они завидовали умершим, ибо он пытал своих подданных не только поодиночке, а мучил целые города. Иностранные города он разукрашивал, а свои собственные злоупотреблял. Он чужим народам дал подарки, к которым прилипла кровь иудеев».
Однако и в данном случае все не так однозначно, как может показаться на первый взгляд.
Ирода, конечно, можно было обвинить в том, что он потакал язычеству, однако при этом подозрения, что он сам был тайным язычником, явно не состоятельны. Результаты археологических раскопок дворцов Ирода однозначны: ни в одном из них не было найдено до сих пор изображений человека или животных, то есть в личной жизни Ирод однозначно следовал заповеди «Не сотвори себе кумира». На выпущенных им в разные годы монетах (а Ирод имел право чеканить только пруты — мелкие брозовые монеты небольшого номинала) мы находим надпись на греческом «Базилевс Ирод», якоря, пальмовые листья и виноградные лозы, но никогда — профиля правителя или изображения человека в рост, что было распространено во всем Древнем мире. Таким образом, и здесь никак нельзя упрекнуть Ирода в тяготении к язычеству…
Вне сомнения, соря деньгами за пределами Иудеи, Ирод тешил свое тщеславие и способствовал умножению своей популярности в окрестных странах. Однако не стоит забывать о том, что в большинстве этих стран жила большая еврейская диаспора и местное население нередко относилось к евреям враждебно. Дело было не только в том, что монотеизм, еврейская религия были для остальных народов чужды и загадочны, а окружавшие жизнь евреев многочисленные запреты и ограничения вызывали неприязнь. Дело было еще и в том, что, живя в этих странах, евреи отнюдь не спешили слиться с соседями, продолжали жить наособицу и по-прежнему считали своей родиной Иудею, оставаясь связанными с ней тысячами незримых нитей. Ежегодно многие из них совершали предписанное законом паломничество в Иерусалим и отправляли в Иерусалимский храм огромные пожертвования, в то время как, по мнению их соседей, эти деньги можно было потратить на строительство гимнасий, бань, театров и другие цели в местах их проживания. Таким образом, коренное население средиземноморских стран, по сути, предъявляло живущим среди них евреям те же претензии, которые евреи Иудеи предъявляли Ироду.
Вдобавок местное население нередко раздражали привилегии, которые были дарованы евреям римлянами, — например, с учетом религиозных предписаний евреи были освобождены от обязательного участия в государственных римских праздниках и сопровождавших их церемониях в храмах римских богов.
Между тем текущие в Иерусалимский храм пожертвования из-за рубежа составляли огромные суммы, и не исключено, что Ирод если не постоянно, то время от времени пользовался храмовой казной для реализации тех или иных своих строительных проектов. Поэтому он был крайне заинтересован в том, чтобы еврейские общины приморских стран процветали и чувствовали себя как можно более комфортно, и трудно было придумать для этого лучшее средство, чем щедрые пожертвования от имени иудейского царя (а значит, и от имени всех иудеев) на общественные нужды.
Таким образом, Ирод с помощью этих пожертвований, по сути дела, откупался от туземного населения, гася страсти и обеспечивая местным евреям мирное и безопасное существование. Этим по большому счету и объясняется то, что евреи, жившие за пределами Иудеи, относились к Ироду гораздо лучше своих соплеменников, проживавших на земле предков.
О том, насколько остро в провинциях Римской империи стояла проблема антисемитизма (давайте называть вещи своими именами), позволит понять рассказ Флавия о тех жалобах, с которыми обратились евреи к Марку Агриппе и Ироду, едва те прибыли в Ионию. По словам ионийских евреев, местные власти не только лишили их полученных от римлян привилегий, но и всячески притесняли и заставляли отдавать отложенные для пожертвований на Иерусалимский храм деньги.
Агриппа в ответ назначил официальное разбирательство жалобы ионийских евреев, хотя изначально было понятно, что он поддерживает соплеменников Ирода и намерен удовлетворить их просьбы. Однако для него было крайне важно соблюсти все требования закона, и потому в назначенный день во дворце римского наместника в Ионии собрались как лидеры местной еврейской общины, так и римские чиновники, а заодно царьки и властители разбросанных по побережью Эгейского моря карликовых греческих государств.
Любопытно, что интересы евреев на этом разбирательстве было поручено представлять нееврею — Николаю Дамасскому, который поистине блестяще справился с поставленной задачей, проявив себя знатоком и римского права, и еврейской традиции.
Николай начал с того, что если привилегии, дарованные римлянами евреям, так велики, как об этом говорят туземцы, значит, евреи этого заслужили и те, кто пытается их отобрать, нарушают принцип справедливости. Если же они, как уверяют некоторые, настолько незначительны, что вопрос об их отмене не заслуживает обсуждения, то тем более гнусно не давать евреям спокойно ими пользоваться.
Далее Николай заметил, что стремление евреев сохранить обычаи и традиции предков и следовать им, в принципе, естественно для любого народа, и ни один народ не готов поступиться этим правом. Но тот, кто хочет отобрать это право у других, в данном случае у евреев, должен быть готов к тому, что это право отберут и у него.
И в заключение Николай напомнил, что привилегии были даны евреям Великим Римом, а значит, те, кто на них посягает, одновременно посягают и на Рим и могут считаться бунтовщиками…
Словом, это была, возможно, чуть затянутая, но хорошо продуманная, обоснованная, поистине замечательная речь, на которую и возразить-то было нечего.
Греки и не собирались спорить с приведенными Николаем фактами и доводами, понимая бессмысленность этого занятия. Поэтому они ограничились характерными для антисемитов всех времен и народов выкриками, что евреи, мол, заполонили их государство и вскоре смогут отобрать его у коренного населения; что евреи сами зачастую позволяют себе несправедливое поведение по отношению к чужакам и т. д. Евреи не остались в долгу и стали утверждать, что их верность религии и обычаям своего народа никому не вредит, и подобные обвинения не более чем выдумки и клевета.
Наконец Марк Агриппа встал, чтобы огласить вердикт, и в зале установилась тишина. Решение, как и ожидалось, оказалось в пользу евреев. Именем Рима Марк Агриппа провозгласил, что признает иудеев потерпевшей стороной, объявляет законными и сохраняет за ними все ранее данные права и привилегии и даже готов выслушать и выполнить другие их просьбы — если не сочтет их вредящими интересам Рима.
После этих слов Марк Агриппа дал знать, что собрание окончено. Расчувствовавшийся Ирод подошел к нему, чтобы заключить в объятия, и друзья на виду у всех обнялись и расцеловались.
Всем было ясно, что вердикт Агриппы в немалой степени продиктован теми дружескими чувствами, которые тот испытывает к Ироду, и евреи Греции не скрывали своей благодарности царю Иудеи.