Береника, разумеется, выплескивала свои обиды матери. Заодно она пересказывала Саломее, о чем говорят между собой братья, считающие себя в первую очередь Хасмонеями и лишь в самую последнюю — сыновьями Ирода. Вдобавок они любили порассуждать о том, как после смерти отца воссядут на троне и тогда пошлют братьев от других жен царя служить в провинцию писарями, так как на большее те, дескать, и не способны.
Саломея тут же спешила донести о рассказах дочери венценосному брату, подливая свою чашу масла в бушующий и без того огонь. Ирод же, как пишет Флавий, верил любым поклепам на сыновей, так как они лишь вновь и вновь утверждали его в уже сложившемся к ним отношении. И само собой, еще больше его озлобляли.
* * *
Тут в наш «исторический сериал» неожиданно входит новая (причем отнюдь не последняя!) любовная линия. Кто бы мог подумать, что Феррора, младший брат Ирода, будучи, в сущности, таким же интриганом, как и вся его родня, способен на глубокое и сильное чувство?! И к кому — к жалкой рабыне, юной наложнице, с которой он стал делить ночи после смерти жены!
Тем не менее так оно все и было. Любовь Ферроры к этой девушке оказалась так велика, что когда Ирод предложил брату для укрепления семейных уз взять в жены свою старшую дочь Шломцион, Феррора отказался, заявив, что предпочел бы жениться на любимой женщине. Этот отказ глубоко оскорбил Ирода, он затаил обиду на брата и в итоге выдал дочь за племянника — сына покойного Фазаила. Спустя какое-то время Ирод предпринял вторую попытку, предложив Ферроре жениться на второй своей дочери — Кипрос.
Хранитель царской печати Птолемей понял, что если Феррора откажет царю и на этот раз, Ирод может вспылить и последствия его гнева могут быть ужасны. Поэтому он поспешил к Ферроре, чтобы убедить того, что не стоит ради какой-то рабыни рисковать не только своим положением при дворе, но и самой головой. Доводы эти звучали столь убедительно, что Феррора известил Ирода о согласии жениться на Кипрос, готовности прекратить всякие сношения с рабыней, но попросил… дать ему 30 дней на прощание с любимой женщиной.
Но это был тот самый, крайне редкий для той эпохи случай, когда любовь оказалась сильнее доводов рассудка. Спустя месяц Феррора явился к венценосному брату, чтобы заявить, что он… не готов отказаться от любимой и просит освободить от обещания жениться на Кипрос.
Надо заметить, что этот роман с рабыней начался у Ферроры давно, вскоре после смерти первой жены (кстати, сестры Мариамны Хасмонейской), и он не раз обращался к Ироду с просьбой разрешить ему жениться на возлюбленной, но каждый раз нарывался на отказ. После очередного отказа у Ирода появилось подозрение, что брат в отместку замышляет его убийство. Началось следствие, в ходе которого даже под пытками приближенные Ферроры отвергли это обвинение, но признались, что последний планировал бежать вместе с рабыней в Парфию, а Костобар, второй муж Саломеи, готов был ему в этом помочь.
Тогда Ирод решил простить брата, но теперь над его головой снова сгустились тучи, и Феррора, видимо, действительно стал подумывать о том, как бы сделать так, чтобы на тот свет отправился не он, а Ирод. При этом, не желая действовать собственными руками, Феррора решил использовать Александра, доведя его неприязнь к отцу до крайности.
В качестве рычага мести Феррора решил использовать все ту же любовь. Он знал, что Александр любит Глафиру, а у Ирода, как это порой бывает, отношения с невесткой сложились куда лучше, чем отношения с сыном. Ирод ценил Глафиру за утонченные манеры, ум и образованность и любил вести с ней светские беседы.
Этим обстоятельством и поспешил воспользоваться Феррора. Он нашептал Александру, что в своем неудержимом сластолюбии Ирод воспылал страстью к снохе и готов сделать все, чтобы либо соблазнить Глафиру, либо овладеть ею насильно.
Кровь ударила в голову Александру при этих словах. В приступе ревности, ослепленный гневом, он и в самом деле едва не стал действовать так, как от него ожидал Феррора. Однако в последний момент царевич сдержался и сделал совершенно неожиданный для Ферроры ход — направился к отцу, чтобы пересказать ему версию Ферроры и потребовать прямого ответа: правда ли, что тот решил заняться снохачеством с его Глафирой?!
Судя по всему, это и в самом деле была клевета, так как, едва выслушав сына, Ирод велел немедленно вызвать к себе и брата, и сестру.
Началась крайне неприятная семейная сцена, в ходе которой Ирод не просто обвинил Феррору в клевете, но и показал, что разгадал его замысел.
— Как ты, мерзавец, вообще посмел возводить на меня подобную напраслину?! — бушевал Ирод. — Я вижу тебя насквозь: ты хотел не просто опозорить меня, но и подтолкнуть моего сына к отцеубийству, ибо какой же сын удержался бы от покушения на отца после такого обвинения?! А если бы убийство не удалось, ты бы первым обвинил Александра в заговоре и побудил бы меня казнить его! И как же мне, подлец неблагодарный, тебя после этого называть?!
Феррора стал оправдываться, утверждая, что лишь передал Александру то, что рассказала ему сестра. Тут настал черед Саломеи возопить, что все это — ложь и поклеп и Феррора пытается отомстить ей за то, что она отговаривала его отречься от рабыни и жениться на племяннице. Чтобы выглядеть как можно более убедительной, Саломея вдобавок била себя в грудь, рвала волосы и бросалась к ногам брата, но театральные эффекты в тот день явно не произвели никакого впечатления на Ирода.
Скандал в этом неблагородном семействе, видимо, затянулся на несколько часов, до тех пор пока Ирод не велел брату и сестре убираться, так как хочет отдохнуть.
Всем было ясно, что царь не простил Саломею и Феррору и их положение при дворе сильно пошатнулось. Особенно радовались неожиданной опале Саломеи жены Ирода. Они уже успели убедиться, что ни одному слову этой женщины нельзя верить и если она вдруг проявляет к какой-то из обитательниц царского гарема дружеские чувства, то только для того, чтобы измыслить какую-нибудь гадость против других.
Между тем в том же году в царском дворце разыгралась еще одна любовная драма, в центре которой на этот раз оказалась сама Саломея.
* * *
Саломея, уже успевшая отправить руками Ирода на тот свет двух мужей, на этот раз положила глаз на молодого арабского военачальника Селлия (Силлая), прибывшего ко двору Ирода с некоей дипломатической миссией (вероятнее всего, с просьбой об очередной ссуде).
Правивший в те дни Набатеей царь Обод был слабоволен и апатичен, и фактически всеми делами царства заправлял Селлий. Ирод в те дни симпатизировал молодому арабу — может, потому, что тот напоминал ему покойного отца Антипатра, игравшего ту же роль управляющего делами при Гиркане II. Заметив, что сестра неравнодушна к Селлию, да и тот вроде бы обратил внимание на статную, переживающую бабье лето Саломею, Ирод велел своим женам и Ферроре во время пира внимательно следить, как эти двое будут вести себя за столом. Взгляды и фразы, которыми Саломея и Селлий обменивались друг с другом, не оставляли никаких сомнений: между этой парочкой вспыхнула настоящая страсть.
Но если женщины подшучивали над довольно солидной разницей в возрасте между молодым красавцем арабом и стареющей, хотя и старающейся держать себя в форме Саломеей, то Ирода подобные мелочи мало интересовали: он просчитывал, какие политические выгоды может принести ему такой брак. Получалось, что немалые: он поможет Селлию прибрать к рукам Набатею, и вместе они могут создать новое мощное государство.
Переговорив с Селлием и получив его принципиальное согласие на брак, Ирод вызвал сестру. Сделав вид, что он забыл про недавний скандал, Ирод спросил, согласна ли та выйти замуж за Селлия, и Саломея, разумеется, согласилась.
Все, таким образом, шло к свадьбе, но возникло вполне ожидаемое препятствие: не желая лишних пересудов ни среди знати, ни в народе, Ирод потребовал, чтобы Селлий перешел в иудаизм. Но вот к такому шагу, как выяснилось, набатей готов не был, заявив, что даже если он согласится, соплеменники забьют его дома камнями.
Надо заметить, что арабы той эпохи были довольно веротерпимы и вопрос, каким богам служить, считали личным делом каждого мужчины. Ирод об этом знал и понял, что речь идет просто об отговорке — похоже, Селлий испугался, что все обещания царя Иудеи окажутся блефом и в итоге, если кто-то и приберет к рукам Набатею и станет ее единоличным правителем, это будет именно Ирод.
Словом, Селлий и Ирод расстались крайне недовольные друг другом, а затем обитатели дворца стали замечать, что время от времени Саломея стала куда-то исчезать из Иерусалима. Феррора установил за сестрой слежку и вскоре выяснил, что та тайно встречается с Селлием и во время этих встреч они предаются любовным утехам.
Сегодня наверняка бы решили, что два вполне взрослых, свободных человека вправе заниматься тем, чем им вздумается, и посторонним не нужно совать нос в чужие дела. Но в те времена связь на стороне, будь она даже вдовой или разведенной, считалась для женщины недопустимой, а ответственность за сохранение приличий до следующего замужества несли ее отец, братья и даже бывший свекор[63].
Поэтому Ирод снова вызвал сестру (а заодно и Феррору как свидетеля) на «серьезный разговор», во время которого даже позволил себе употребить несколько грубых слов, обозначающих женщину легкого поведения. Саломея, как водится, снова стала рвать волосы и бить себя в грудь, обвиняя младшего брата в клевете, но ей никто не поверил.
Впрочем, и этот скандал закончился примирением и просьбой Саломеи к Ироду выдать его младшую дочь Кипрос за ее сына от Костобара.
Ирод поначалу согласился на этот брак, но затем в его покоях появился Феррора и осторожно напомнил брату, что в свое время он казнил Костобара. А значит, добавил Феррора, нельзя исключать, что сын Костобара вынашивает планы мести и, став царским зятем, будет опасен. Такие рассуждения вполне соответствовали логике Ирода. Он поспешил с ними согласиться, а заодно… принял предложение выдать Кипрос замуж за сына самого Ферроры, дав при этом за дочерью 100 талантов в приданое. Вся эта история лишь еще раз доказывает, что Феррора и Саломея никогда не упускали случая, чтобы утереть нос друг другу.