Обвинить напрямую жену Ферроры в том, что та дала деньги фарисеям, Ирод не мог — женщина была вольна делать со своими личными средствами, что угодно. Однако на основании показаний Саломеи он обвинил золовку в оскорблении и унижении своих дочерей от разных жен и запретил ей появляться при дворе.
Сразу после этого Ирод вызвал к себе брата и вновь предложил тому развестись с женой, которая, по его мнению, была главным источником интриг и распрей при дворе.
— Если ты дорожишь нашими отношениями и хочешь остаться мне братом, то немедленно расстанешься с этой женщиной! — без всяких обиняков сказал Ирод.
И вновь любовь к супруге оказалась у Ферроры сильнее страха перед могущественным братом, и он ответил, что предпочитает смерть разлуке с любимой. И снова Ирод подавил в себе вспышку гнева и отпустил от себя Феррору, дав понять, что после такого ответа больше не желает его видеть.
Об этом решении он немедленно сообщил Антипатру, потребовав, чтобы сын также прекратил всякие отношения с дядей, и Антипатр поклялся выполнить отцовское требование.
Все это означало, что прежний Ирод, считавший себя единовластным правителем страны, вернулся, и Антипатру надо забыть о своей роли соправителя.
Но, напомним, что тот, кто хотя бы однажды вкусил наркотик власти, уже не в силах от него отказаться. Возникшая ситуация еще больше уязвила и обозлила Антипатра, который теперь всерьез задумался над тем, как приблизить конец Ирода.
Если принять на веру, что дальше события развивались именно так, как их трактовал Николай Дамасский, то становится понятно, почему Антипатр решился нарушить приказ отца и не прекратил контактов с Ферророй. Феррора был нужен Антипатру именно потому, что был всерьез обижен на брата — это позволяло вовлечь его в уже вполне реальный, а не вымышленный заговор против Ирода и убрать последнего его руками, в то время как сам Антипатр будет находиться где-нибудь за тридевять земель и потому останется чист от всяких подозрений.
Флавий походя также роняет версию, что Антипатр с помощью матери, сыгравшей роль сводни, стал любовником жены Ферроры. Если все и в самом деле было так, то это только облегчало задачу Антипатра, ведь Феррора, как уже понял читатель, безумно любил жену и был, что называется, у нее под каблуком.
Антипатру без труда удалось убедить Феррору, что он настолько ценит дядю, что не готов разорвать их дружбы даже под угрозой гнева отца, но перед Иродом они должны разыграть комедию, будто превратились в злейших врагов.
Так началась новая игра, в ходе которой Антипатр в присутствии Ирода всячески демонстрировал неприязнь к Ферроре и даже однажды публично оскорбил его, а между тем дядя и племянник продолжали тайно встречаться и во время этих встреч Антипатр сполна изливал Ироду душу. Не раз и не два он говорил о том, что Ирод зажился на свете, окончательно выжил из ума и уже давно превратился из человека в чудовище, кровожадного зверя.
Тот, кто с такой легкостью приговорил к смерти двух сыновей, добавлял Антипатр, уже не остановится ни перед чем и завтра с такой же легкостью может отдать приказ об умерщвлении остальной родни. Таким образом, Антипатр медленно, шаг за шагом подводил Феррору к исполнению той роли, которую он ему уготовил.
Одновременно он разослал письма своим друзьям с просьбой посоветовать Ироду как можно скорее отправить его с дипломатической миссией в Вечный город. По версии Флавия, им в первую очередь двигал страх перед отцом, настроение которого ежеминутно менялось, и Антипатр вполне мог стать жертвой этой переменчивости. Но, как уже было сказано, правда, вероятнее всего, заключалась в том, что главный наследник престола страстно желал оказаться на время как можно дальше от Иудеи.
Самое странное заключалось в том, что в итоге этот план вроде бы сработал. Странное — поскольку о тайных встречах между Ферророй и Антипатром очень скоро стало известно Саломее, а та со своей интуицией старой интриганки немедленно почуяла, что здесь что-то нечисто, и побежала докладывать о своих подозрениях Ироду. В гневе Ирод велел Ферроре покинуть Иерусалим и уехать в свою тетрархию, на что Феррора дал клятву, что теперь появится в городе только после смерти брата. Но вот Антипатра Ирод при этом не тронул. Более того, ограничившись выговором, он отправил старшего сына в Рим, дав ему пышную свиту, огромную сумму денег и множество драгоценностей для подарков. Помимо этого, Ирод передал с ним для Августа новый вариант завещания — тот самый, в котором Антипатр объявлялся, по сути дела, единственным наследником престола и лишь в случае внезапной смерти его в этом качестве должен был сменить Ирод-младший.
Впрочем, это была, как мы увидим, не единственная странность в этой истории — дальше их будет становиться все больше и больше.
* * *
Оказавшись в Риме, Антипатр тут же с головой окунулся в дипломатические заботы. Дело в том, что почти одновременно с ним в Рим прибыл Селлий — тот самый, что оболгал Ирода перед императором, затем был приговорен к смерти, но прежде должен был выплатить долг в размере 50 талантов. Разумеется, Селлий и не подумал ни уплатить долг, ни тем более покончить жизнь самоубийством, а вместо этого продолжал бесчинствовать в Набатее, строить козни законному царю Арете и обдумывать страшную месть Ироду.
Антипатр, естественно, сразу же потащил Селлия в суд, предъявив ему, по сути, те же обвинения, что и несколько лет назад Николай Дамасский. Чтобы обратить судей в свою пользу, он щедро сорил деньгами и подарками, так что в итоге сумма, потраченная на тяжбу с Селлием, в десятки раз превысила сумму долга последнего. Но в данном случае дело было не в деньгах, а в принципе.
Вдобавок выяснилось (и Антипатр не преминул сообщить об этом в письме отцу), что Селлий сумел подкупить одного из телохранителей Ирода, Коринфия, и тот согласился убить царя. Заговор был раскрыт благодаря приближенным царя Ареты, после чего все его участники арестованы, а у Антипатра появился повод обвинить Селлия в организации покушения на Ирода.
Между тем пока Антипатр находился в Риме, у Ирода начались проблемы со здоровьем. Видимо, это были первые признаки уже засевшей в теле царя смертельной болезни и он впервые всерьез задумался о приближающейся смерти. Охваченный страхом, Ирод вызвал к себе Феррору, чтобы отдать распоряжения на случай кончины, но тот отказался явиться, напомнив о данной им клятве.
И тут произошла вторая странность: Феррора внезапно заболел, и его состояние стало день ото дня ухудшаться.
Узнав об этом, Ирод сам поспешил к брату и, словно забыв и о недавней обиде, и о царском достоинстве, преданно ухаживал за ним, кормя с ложечки и помогая менять белье. Когда же Феррора скончался у него на руках, Ирод устроил ему пышные похороны, на которых рыдал в голос.
Историки, не верящие в искренность этих слез, предполагают, что на самом деле Феррора был попросту отравлен по приказу Ирода, а тот приехал наблюдать его агонию. Точно так же, напоминают они, Ирод рыдал и выказывал искреннюю скорбь по убитому шурину, красавцу первосвященнику Аристобулу. Впрочем, учитывая амбивалентность натуры Ирода, он вполне мог отравить брата, а затем оплакивать его, а заодно и самого себя из-за того, что Феррора, не оценивший его братской любви, вынудил его к отравлению.
Но дальше происходит третья странность: не успели окончиться дни траура по Ферроре, как к Ироду являются два вольноотпущенника и утверждают, что их хозяин умер не своей смертью, а был отравлен. Причем отравительница — либо вдова царского брата, либо кто-то из ее родственниц. Версия вольноотпущенников кажется Ироду вполне достоверной, но он спрашивает, есть ли у них какие-либо доказательства своих слов. Прямых доказательств, разумеется, не оказывается, но зато вольноотпущенники вспоминают, что незадолго до смерти теща и свояченица Ферроры ездили в Набатею и оттуда вернулись с некоей арабкой, а арабские женщины, как известно, прекрасно сведущи в ядах. Вдобавок эта арабка сама проговорилась, что дружна с Селлием, а тот, как известно, желал смерти всему роду Ирода, значит, и его брату.
Затем Феррора обедал у своей жены, где на стол было подано какое-то новое, дотоле неизвестное ему блюдо. Вскоре после этого обеда тетрарх почувствовал себя плохо и начал болеть. Таким образом, закончили вольноотпущенники, отдельные камешки вполне укладываются в цельную мозаику: мать и сестра жены Ферроры специально отправились в Аравию, чтобы нанять сведущую в ядах знахарку, а та либо привезла яд с собой, либо изготовила его на месте, после чего он был подсыпан в еду Ферроре. Незнакомое же блюдо было подано специально, чтобы тетрарх не мог заметить привкус яда.
Это звучало вполне логично, и Ирод для начала велел арестовать и пытать всех служанок жены Ферроры и ее родственниц, так как последние не могли не знать о грязных делах своих хозяек.
Правда, ни одна из рабынь, ни несколько свободнорожденных прислужниц даже под пытками ничего не смогли рассказать об обстоятельствах отравления Ферроры. Но тут, корчась от боли, одна из рабынь воскликнула: «Да будет проклята Дорис и да уготовит ей Бог такие же мучения, ибо Всевышний знает, что она — причина всех наших страданий!»
Этот крик и стал переломным моментом в следствии.
Ирод велел допытываться у рабынь, при чем здесь его первая жена и мать Антипатра, и те слово за слово стали рассказывать о тайных пирушках Ферроры и Антипатра, о том, какие чудовищные обвинения бросал в адрес Ирода Антипатр, как сожалел по поводу того, что царь никак не умирает, и выбалтывал Ферроре сведения, которые Ирод сообщал сыну под большим секретом. Рассказали они и о том, как Антипатр хвастался перед Ферророй, что это он сам придумал себе поездку в Рим, а Ирод просто попался на его удочку.
Все это совпадало с теми сведениями об Антипатре и Ферроре, которые уже передавала Ироду его сестра Саломея, а потому не поверить им он не мог. А поверив, велел продолжать расследование, до поры сохраняя его в строгой тайне.