гих психических расстройств.
Вдобавок — а возможно, это было взаимосвязано — стало стремительно ухудшаться и состояние физического здоровья Ирода. В «Иудейской войне» Флавий пишет, что на последней стадии «болезнь охватила все его тело и в отдельных частях его причиняла ему самые разнообразные страдания. Лихорадка не была так сильна, но на всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд, а в заднепроходной кишке — постоянные боли; на ногах у него образовались отеки, как у людей, одержимых водобоязнью, на животе — воспаление, а в срамной области — гниющая язва, которая воспитывала червей. Ко всему этому наступали припадки одышки, лишавшие его возможности лежать, и судороги во всех членах» (ИВ. Кн.1. Гл. 32:4. С. 147).
В «Иудейских древностях» описываются, в сущности, те же симптомы: «То был медленный огонь, который был не столько заметен наружно, сколько свирепствовал у него внутри тела; к этому присоединялось еще страстное, непреодолимое желание оторвать у себя какой-нибудь член тела.
Его мучили также внутренние нарывы, особенно же страшные боли в желудке; ноги его были наполнены водянистой, прозрачной жидкостью. Такая же болезнь постигла и низ его живота; на гниющих частях появлялись черви; когда он хотел подняться, дыхание причиняло ему страшные страдания как вследствие зловония, так и вследствие затруднительности своей; всего его охватывали судороги, причем царь обнаруживал неестественную силу» (ИД. Кн. 17. Гл. 6:5. С. 193).
На протяжении многих десятилетий врачи продолжают гадать, какими же именно заболеваниями страдал Ирод. Среди высказываемых ими версий назывался и диабет, и рак кишечника, и цирроз печени. На сегодняшний день наиболее убедительной считается гипотеза профессора Яна Гиршмана, высказанная им в 2002 году на Исторической клинико-патологической конференции — медицинском форуме, который регулярно проходит при Мэрилендском университете в Балтиморе (США) и посвящен изучению причин смерти известных людей.
Профессор Гиршман убежден, что Ирод страдал тяжелыми формами почечной и сердечной недостаточности. Отсюда — отеки конечностей, а затем и всего тела, боли в животе, зуд, зловоние и судороги. Вдобавок все эти симптомы должны были еще более ухудшить и состояние психического здоровья больного. Неудивительно и возникновение нарывов, и появление червей в гниющих ранах — из-за зуда Ирод, вероятно, расчесывал тело, а дальше делали свое дело мухи, это неизбежное зло в жарком климате Иудеи.
Но куда быстрее, чем мухи, разлетались по Иерусалиму слухи о том, что царь находится при смерти.
Как обычно, их разносила по лавкам и городскому рынку мелкая дворцовая челядь, а дальше они начинали собственное путешествие по столице и всей стране, обрастая все новыми подробностями.
Понятно, что болезнь Ирода и его страдания были немедленно истолкованы как Божья кара за совершенные им при жизни преступления, а то, что царь лежит на смертном одре, — как знак того, что истинным хранителям веры наконец пришло время действовать.
* * *
Чем больше ширились слухи о смертельной болезни Ирода, тем больше накалялась атмосфера в столице.
Еврейские мудрецы (все те же фарисеи-прушим) теперь уже открыто говорили, что на смену тирану Ироду должен прийти новый царь, который избавит страну от римского владычества, уничтожит привнесенное ими в Землю Израиля язычество и вернет евреям и их государству то величие, которым они обладали в дни Давида и Соломона.
Среди этих проповедников особенно выделялись Иегуда, сын Сепфорея (Ципора), и Маттафия, сын Маргала, — популярные учителя Писания и Закона, на лекции которых собирались сотни еврейских юношей.
На одной из таких лекций они призвали не дожидаться прихода царя-Мессии, а начать очищение земли от языческой мерзости уже сейчас. Причем начать с уничтожения главного святотатства, которое было совершено Иродом, — литого золотого орла, установленного им над главными воротами Храма.
— Сказано в Торе: «Не делай себе изваяния и всякого изображения того, что в небе наверху, и того, что на земле внизу, и того, что в воде, ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им». Сколько же мы будем гневить Бога и терпеть этого идола, установленного над входом в Его святилище?! Неужели среди нас не найдутся те, кто встанет на защиту Его Закона, сбросит идола и растопчет его ногами?! Да, конечно, эти смельчаки могут поплатиться за свой подвиг жизнью, но зато они удостоятся вечного блаженства в мире грядущем! Что может быть почетнее смерти за заветы отцов?! Да и разве наша душа не бессмертна; разве не следует человеку любить свою бессмертную душу больше, чем тело?! Разве не сказано: «Возлюби Господа, Бога своего всей душой своей, всем сердцем своим и всем достоянием своим»?! Все мы смертны, все рано или поздно сойдем в могилу, но истинный мудрец понимает, что смерть во имя веры куда предпочтительнее смерти от старости и болезней! — горячо говорил Иегуда, сын Сепфорея.
Наэлектризованные этими зажигательными словами, десятки учеников Иегуды и Матгафии двинулись к Храму, и по пути к ним стали присоединяться толпы народу. На глазах толпы несколько юношей взобрались на самую крышу Храма, затем спустились с нее на канатах к воротам и топорами стали рубить гигантского золотого орла, пока куски статуи не полетели вниз под ликующие вопли толпы.
Очень скоро эти крики долетели до расположенного неподалеку от Храма царского дворца, и оттуда немедленно был выслан отряд наемников для подавления беспорядков. Увидев приближающихся царских солдат, толпа бросилась врассыпную, но Иегуда с Маттафией и еще сорок их учеников остались стоять на месте, твердо уверенные в собственной правоте. Все они были арестованы и приведены к Ироду.
Думается, мало кто тогда понял, что это была первая искорка иудейского восстания, которое, то затихая, то вспыхивая с новой силой, будет бушевать больше семи десятилетий, пока не закончится величайшей трагедией в истории еврейского народа — разрушением Второго храма, практически полным уничтожением Иерусалима и изгнанием из него евреев.
Возможно, Ирод был как раз одним из тех, кто понимал, какими бедами могут обернуться такие антиримские волнения, и считал, что их следует подавить в самом зародыше. Нет никаких сомнений, что он никогда не видел в этом изображении орла идола — для него, повторим, это был исключительно символ власти Рима, а низвержение орла было покушением на эту власть, что должно было вызвать вполне понятную реакцию в Риме. Кроме того, золотой орел был своего рода пожертвованием, которое он сделал Храму, а потому его уничтожение Ирод воспринял как покушение на свою власть и проявление ненависти к нему лично.
Когда арестованных поставили перед царем, Ирод в первую очередь спросил, кто из них действительно участвовал в уничтожении орла, а кто был арестован случайно. Казалось, таким образом он давал стоявшим перед ним юношам шанс на спасение — стоило кому-либо из них заявить, что его арестовали по ошибке, и он был бы, весьма вероятно, тут же освобожден.
Но ни один из сорока задержанных такого заявления не сделал. Более того, когда начались индивидуальные допросы, все арестованные с улыбкой подтвердили, что они и в самом деле участвовали в том деле, которое им вменяется в вину.
На вопрос, кто им внушил мысль об уничтожении орла, также последовал единодушный ответ, что они следовали заветам отцов и Моисееву закону и не сожалеют об этом.
Наконец, Ирод спросил их, почему они пребывают в прекрасном настроении, хотя знают, что их ждет смерть.
— Потому что мы также знаем, что после смерти нас ждет прекрасная доля в грядущем мире! — последовал ответ.
Вряд ли нужно напоминать читателю, что для Ирода всегда было крайне важно создать видимость справедливости и законности всех своих решений (вероятнее всего, он и сам искренне верил, что вершит справедливый суд и карает преступников по заслугам). Поэтому он объявил, что все арестованные предстанут перед судом, который состоится в Иерихоне.
Такое решение было вполне понятно: если бы суд над Иегудой, Маттафией и их учениками состоялся в Иерусалиме, он вполне мог породить новые, еще большие народные волнения. Иерихон же был населен в основном семьями преданных Ироду наемников и поставщиками царского двора, в лояльности которых сомневаться не приходилось.
Одновременно Ирод велел направить в Иерихон представителей еврейской аристократии, а также духовных лидеров нации, пользующихся наибольшим авторитетом в народе, — якобы для того, чтобы они засвидетельствовали справедливость свершенного им суда.
Суд состоялся в Иерихонском амфитеатре, до отказа набитом народом — как жителями города, так и «приглашенными» зрителями. Так как Ирод из-за отеков ног уже не мог ходить, его внесли на сцену на носилках и осторожно уложили на обитую пурпуром кушетку.
Трудно сказать, сознавал ли Ирод, что это его последнее выступление перед народом, или все еще надеялся на свое исцеление, но он начал речь с напоминания о своих многочисленных заслугах перед нацией. Главной же из этих заслуг он считал перестройку Храма, придание ему должного величия и великолепия — то, что так и не смогли сделать Хасмонеи за сто с лишним лет своего правления.
— И вот теперь, — тут Ирод неожиданно резко возвысил голос, так что все сидевшие в амфитеатре вздрогнули, — нашлась горстка наглецов, которая решила посягнуть на это дело всей моей жизни. Среди бела дня они осмелились прикоснуться к моему личному дару Храму, продемонстрировав всем свою ненависть ко мне. Но разве их действия были направлены только против меня лично?! Нет, говорю я вам: любое посягательство на Храм и его имущество есть святотатство и богохульство. И именно в святотатстве и богохульстве, открытом оскорблении Имени Всевышнего я обвиняю этих людей.
Согласитесь, что в этом можно было усмотреть своеобразную элегантность мысли и даже диалектику: Ирод обвинил двух мудрецов и их учеников в том самом преступлении, в котором они обвиняли его. Но любой, кто более или менее знаком с еврейской традицией, понял бы, что эта «диалектика» была не более чем демагогией.