на помощь большой отряд конницы и пехоты во главе с Иродом и Фазаилом. Восстание было подавлено, и Цезарь стал готовиться к большому походу на Восток против Парфянского царства, но тут подоспели печально известные мартовские иды в 44 году до н. э.
15 марта 44 года до н. э. Гай Юлий Цезарь стал жертвой заговора, во главе которого стояли Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут. Так началась гражданская война, в начале которой «в Риме, Италии и в западных провинциях власть оказалась в руках цезарианцев, а в Центральном и Восточном Средиземноморье одержали верх сторонники республики»[23].
Вскоре в Сирии появился Кассий, назначенный сенатом наместником. Кассий тут же стал набирать армию и оружие, обложив все области провинции данью, чтобы обеспечить себя необходимыми для войны с цезарианцами средствами. От Иудеи он запросил астрономическую сумму — 700 талантов серебра.
Известие о новых поборах неминуемо вызвало в народе новую волну ненависти к римлянам и их прислужникам.
Антипатр со своим семейством вновь оказался перед тяжелым выбором. Кажется, совсем недавно он поддерживал Гая Юлия Цезаря и, следуя логике, должен был встать на сторону цезарианцев и оказать сопротивление заговорщикам. Более того, сделай он такой шаг — и, возможно, впервые за все время пребывания у власти сумел бы завоевать симпатии народа. Но цезарианцы были далеко, а Кассий с верными ему легионами стоял в двух днях перехода от Иерусалима и при желании с легкостью мог залить всю Иудею кровью, а Антипатра с его семейством лишить и власти, и жизни.
Исходя из таких соображений Антипатр решил выказать верность Кассию и выполнить все его требования, какими бы тяжелыми они ни были.
Рассчитывать на милосердие этого убийцы Гая Юлия Цезаря не приходилось — правителей ряда независимых городов, осмелившихся обратиться к нему с просьбой о снижении дани, Кассий бросил в тюрьму, а часть жителей обратил в рабство и продал на невольничьих рынках, добыв таким образом требуемую с них сумму.
Сцепив зубы, Антипатр начал сбор денег, велев выбивать их из народа и одновременно выгребая все, что было в царской казне. Иерусалим бурлил, и начальник городского гарнизона Малих, которому было поручено взимать деньги с жителей столицы, стал открыто выражать недовольство непомерными требованиями Кассия.
Бывший в душе непримиримым противником и Рима, и его ставленников-идумеев, Малих последние годы утешал себя мыслью, что служит не Антипатру, а законному царю Гиркану II. Теперь же он был в бешенстве и от молчания царя, и от того произвола по отношению ко всем слоям населения, который творил, с его точки зрения, ненавистный Антипатр.
Но приближавшийся к своему тридцатилетию Ирод решил, что пробил его звездный час и пора сделать окончательную ставку на Кассия. Доставив в Дамаск скопленные еще в дни управления Галилеей за счет взяток и ограбления населения 100 талантов, Ирод мгновенно сделался близким другом Кассия. И снова, как совсем недавно с Секстом Цезарем, Ирод открыл римлянину душу и поделился своей мечтой стать царем Иудеи. В ответ Кассий твердо пообещал Ироду, что как только закончится война, Ирод получит иудейский трон, а пока… в благодарность за помощь Ирод сразу после его отъезда станет… правителем всей Келесирии[24], получив в свое распоряжение необходимую для поддержания порядка в провинции армию.
Так в одночасье Ирод вознесся и над отцом, и над старшим братом.
Многие историки задаются вопросом: каким образом Флавий узнал о тайном обещании Кассия сделать Ирода царем Иудеи и не является ли это обещание его личным домыслом? Однако все последующие события невольно наводят на мысль, что такое обещание и в самом деле имело место. Куда интереснее другое: каким образом Ирод, который если кому-то в течение жизни и проявлял верность и преданность, то только единокровным родственникам, собирался взойти на трон, оттеснив не только Гиркана, но и отца с братом? Впрочем, не исключено, что в данном случае он считал (и обоснованно), что Фазаил не слишком способен к управлению страной. Что касается отца, то Антипатру было уже за 70, возраст для той эпохи более чем почтенный, и Ирод собирался дождаться его смерти.
Ждать, как выяснилось, оказалось совсем недолго.
Первым об обещании Ироду царской власти узнал Малих и поспешил с этой вестью к царю.
— Еще немного, и эти идумейские псы окончательно отнимут у тебя власть и воцарятся над нами! Если ты не хочешь потерять короны и головы, то надо действовать. Голова Антипатра должна слететь с плеч раньше, чем твоя! — сказал Малих.
— Ты предлагаешь его убить? — спросил Гиркан, которого в глубине души уже давно стала тяготить та власть, которую приобрел над ним бывший друг детства.
— Да! Сначала его, затем Фазаила, а потом мы соберем достаточно народа, чтобы выступить и против Ирода с его армией. Римлянам сейчас не до нас, и они вряд ли придут к нему на помощь. Надо лишь дождаться, когда Кассий и его свора покинут Сирию! — твердо ответил Малих.
Заручившись тайной поддержкой царя, Малих начал готовить своих солдат к столкновению с личной гвардией Фазаила и Антипатра и захвату власти в Иерусалиме. Однако Антипатр шестым чувством почуял неладное и стал собираться за Иордан, в Набатею, чтобы нанять там новых воинов и ввести их в город.
Понимая, что это означает крушение всех его планов, Малих бросился к Антипатру и стал всячески уверять его в своей верности. Больше того, он встретился сначала с Фазаилом, а затем и с Иродом, чтобы убедить братьев в неоправданности страхов их отца. Однако отказываться от своих замыслов Малих отнюдь не собирался. Он просто решил пойти другим путем — подкупил одного из царских виночерпиев, и тот во время пира подмешал яд в поданный Антипатру кубок с вином.
На пышных похоронах, устроенных Антипатру сыновьями, все только и перешептывались о том, что старый «апотропус» умер не своей смертью, а был отравлен Малихом. Однако никаких доказательств не было, а сам Малих, чтобы отвести от себя подозрения, рыдал по покойнику, как по родному брату. Одновременно он продолжил усиливать иерусалимский гарнизон, готовя его к будущей схватке с Фазаилом, а главное — с Иродом.
Предчувствия его не обманули: вскоре Ирод вместе со своей армией появился у стен Иерусалима с явным намерением отомстить за убийство отца. Однако Фазаил выехал навстречу брату, уговаривая его не предпринимать никаких открытых действий против Малиха, который благодаря своим антиримским, националистическим высказываниям пользуется большой популярностью в народе.
Вслед за этим Ирод встретился с самим Малихом, и тот снова бросился к нему на грудь, оплакивая Антипатра, клянясь в любви к покойнику и проклиная клеветников, утверждающих, что он, Малих, причастен к его скоропостижной смерти.
Прекрасно понимая, чего стоят эти слезы, Ирод решил подыграть Малиху и стал уверять, что ни в чем его не подозревает и с самого начала знал, что на Малиха, дескать, просто клевещут. Понятно, что Малих был достаточно умен, чтобы понять, что Ирод лицемерит в той же степени, что и он, и за притворными выражениями дружбы между ними пылает пламя ненависти.
На том они тогда и расстались — Ирод торопился в Самарию, где в ответ на непомерные налоги вспыхнул новый мятеж.
Но сразу после его подавления, в канун великого праздника Суккот[25] Ирод снова появился у стен столицы с армией. Стоило ему только захотеть — и с такой силой он с легкостью мог бы оккупировать Иерусалим, сместить Гиркана и казнить Малиха.
Понимая это, последний уговорил Гиркана направить Ироду царский указ, категорически запрещающий вводить войско, состоящее из римлян и арабов, в готовящийся к празднику город. Такое количество чужеземных солдат, добавил в письме Гиркан, напугает как жителей, так и пришедших в город многочисленных паломников и нарушит атмосферу святости праздника.
В ответ Ирод решил показать, чего для него на деле стоят приказы царя, никогда не обладавшего реальной властью. Ночью его солдаты вошли в Иерусалим, тяжело протопав по мостовым, и, проснувшись утром, жители увидели стоявших повсюду римских легионеров.
Разумеется, у читателя уже давно вертится на языке вопрос: почему, обладая такой силой, Ирод попросту не казнил Малиха, не отстранил от власти Гиркана и не уселся на троне?
Чтобы понять это, следует вспомнить, что какие бы войны и политические потрясения ни сотрясали Рим, римляне всегда подчеркивали правовой характер своего государства и очень им дорожили. Ирод мог казнить «разбойника» Езекию без суда и следствия только потому, что ему это позволяли принятые Габинием законы против пиратов. Гиркан же и Малих занимали свои должности по закону, и уже по римскому, а не еврейскому праву, какими бы тяжкими ни были подозрения в их адрес, расправиться с ними без суда значило бы бросить вызов Риму. И уж тем более у Ирода не было права на трон.
Поэтому Ирод снова встретился с Малихом, снова выслушал его уверения в дружбе и непричастности к смерти Антипатра. Однако в тот же вечер он написал письмо Кассию, в котором сообщал, что у него нет ни малейших сомнений, что Малих и есть отравитель отца, но как заставить его понести за это наказание, не нарушив закона, он не знает.
Ответ не заставил себя долго ждать: Кассий написал, что прекрасно понимает чувства Ирода, благословляет его на месть и даже берется помочь в свершении «правосудия» сразу после того, как снова появится в Сирии.
И Кассий сдержал слово. Убийство Малиха совершил не Ирод или кто-то из его окружения, а телохранители Кассия, поджидавшие в засаде возвращавшихся с пира Малиха и Гиркана.
Следуя полученному приказу, они окружили иудейского царя и его военачальника и закололи последнего мечами. Малих, бывший умелым фехтовальщиком, пробовал защищаться, но силы были неравны. Гиркан при виде сцены этого убийства то ли от страха за себя, то ли от сильного потрясения упал в обморок. После этого он, «с трудом придя… в себя, спрашивал Ирода, кто убил Малиха. Когда же один из трибунов ответил: “Приказ Кассия”, — он произнес: “В таком случае Кассий спас меня и мое отечество, ибо он устранил человека, бывшего опасным для нас обоих”». «Нельзя было решить, искренне ли высказался Гиркан, или же он говорил из страха, соображаясь с свершившимся фактом», — добавляет Флавий (ИВ. Кн. 1. Гл. 11:8. С. 56).