й степи...
— Я вижу, ты далеко отъехал от своих, — сказал Тенаке вождь нотасов, крепкий воин с изрубленным лицом.
— Я никогда не удаляюсь от своего народа, — ответил Тенака, принимая чашу с виноградом и сушеными фруктами.
— Но твой человек из Копья.
— За нами гнались Вьючные Крысы. Мы убили их и взяли их коней. Печально это, когда надиры убивают надиров.
— Что делать, так уж повелось.
— Во дни Ульрика было не так.
— Ульрик давно умер.
— Говорят, что он еще воскреснет.
— О великих властителях всегда так говорят. Кости Ульрика давно уже истлели и обратились во прах.
— Кто теперь правит Волками? — спросил Тенака.
— Стало быть, ты из Волчьей Головы?
— Я — это я. Кто правит Волками?
— Ты — Пляшущий Клинок?
— Верно.
— Зачем ты вернулся в степи?
— А зачем лосось плывет вверх по течению?
— Чтобы умереть, — впервые улыбнулся вождь.
— Все живое умирает. Когда-то пустыня, посреди которой мы сидим, была океаном. Даже океан — и тот умер, когда вышел срок. Так кто же правит Волками?
— Череп объявил ханом себя. Но Острый Нож собрал армию из восьми тысяч человек, и в племени произошел раскол.
— Мало, выходит, того, что надиры убивают надиров, — теперь и Волки рвут Волков?
— Так уж повелось, — снова сказал вождь.
— Кто из них ближе?
— Череп — в двух днях на северо-восток.
— Я заночую у тебя, а завтра отправлюсь к нему.
— Он убьет тебя, Пляшущий Клинок!
— Убить меня не так просто. Скажи это своим молодым воинам.
— Я слышу тебя. — Вождь встал и направился к выходу из юрты, но остановился. — Ты вернулся, чтобы стать вождем?
— Я вернулся домой.
— Мне опротивело быть нотасом, — сказал вождь.
— Мой путь опасен. Ты верно сказал — Череп захочет моей смерти. У тебя мало людей.
— Когда начнется война, мы так или иначе погибнем. А вот ты — настоящий орел. Я пойду за тобой, если ты того пожелаешь.
На Тенаку снизошло умиротворение. Покой шел в него из земли, по которой он ступал, покоем веяло от далеких синих гор, о нем шелестела высокая трава. Тенака закрыл глаза и открыл уши музыке тишины. Каждой частицей своего тела внимал он зову степи.
Он дома!
На пятом десятке жизни Тенака-хан понял, что значит это слово.
Он открыл глаза. Вождь замер на месте, неотрывно глядя на него. Вождь не раз видел, как люди впадают в транс, и это зрелище всегда вызывало в нем благоговение, — но он грустил о том, что ему самому это недоступно. Тенака улыбнулся:
— Иди за мной — и я подарю тебе весь мир.
— Значит, мы станем Волками?
— Нет. Мы — Восход Надиров. Мы — Дракон.
На рассвете все сорок мужчин селения, кроме трех дозорных, расселись в два ряда у юрты Тенаки. За ними разместились дети — восемнадцать мальчиков и три девочки, а позади — пятьдесят две женщины.
Субодай стоял отдельно, ошарашенный таким поворотом событий. Он не видел в этом смысла. Кому нужно создавать новое племя накануне междоусобной войны?
И на что Тенаке сдалась эта кучка козоводов? Это превышало понимание воина Копья. Он ушел в пустую юрту и отрезал себе мягкого сыра с ломтем грубого черного хлеба.
Когда взойдет солнце, он попросит Тенаку освободить его от службы, заберет шесть своих лошадей и поедет домой. За четырех коней он купит себе хорошую жену и поживет, наслаждаясь жизнью, в западных холмах. Он поскреб подбородок, раздумывая о том, что же станется с самим Тенакой-ханом.
При мысли о скором отъезде Субодаю делалось как-то неуютно. В суровой степной жизни недоставало разнообразия. Война, любовь, продолжение рода, еда — эти четыре удовольствия могли в конце концов и надоесть. Субодаю было тридцать четыре года, и он покинул родное племя по причине, непонятной никому из его сверстников.
Он скучал!
Субодай вышел из юрты. Козы блеяли, стеснившись в кучу около лошадиного загона, и высоко в небе кружил ястреб-перепелятник.
Появился Тенака-хан и встал перед нотасами — непроницаемый, со сложенными на груди руками.
Вождь подошел к нему, опустился на колени, склонил голову и поцеловал ноги Тенаки. За ним последовали все прочие нотасы.
Рения наблюдала за этой сценой из юрты. Зрелище вселяло в нее беспокойство, как и та неуловимая перемена, которая произошла с ее возлюбленным.
Ночью под меховыми покрывалами Тенака любил ее — тогда-то в ней и зародились первые искры страха. Страсть, ласки и наслаждение, от которого захватывает дух, — все было прежним. Но в Тенаке появилось нечто новое, чего Рения не могла разгадать. Где-то глубоко в нем открылась одна дверь и закрылась другая. Любовь он запер на замок — но что заменило ее?
Церемония продолжалась, и Рения смотрела на человека, которого любила. Лица его она не видела, зато видела, как сияют лица его новых приверженцев.
Когда последняя из женщин, пятясь, отошла прочь, Тенака без единого слова вернулся в юрту — и искры, тлевшие в Рении, разгорелись огнем, ибо его лицо отразило его новую сущность. Тенака не был больше воином двух миров. Степь вобрала в себя его дренайскую кровь, сделав его чистой воды надиром.
Рения отвела глаза.
К полудню женщины свернули юрты и погрузили их на телеги.
Коз согнали в кучу, и новое племя двинулось на северо-восток. Субодай не стал просить о том, чтобы его освободили, он ехал рядом с Тенакой и нотасским вождем Гитаси.
Ночью они разбили лагерь на южной стороне гряды лесистых холмов. Ближе к полуночи, когда Тенака и Гитаси беседовали у костра, топот копыт выгнал кочевников из-под одеял, заставив схватиться за мечи и луки. Тенака остался сидеть у костра, скрестив ноги. Он шепнул что-то Гитаси, и старый воин бросился успокаивать своих людей. Стук копыт стал громче, и больше сотни всадников въехало в лагерь — костер указал им дорогу. Тенака, не глядя на них, спокойно пережевывал полоску вяленого мяса.
Всадники осадили коней.
— Вы находитесь на землях Волчьей Головы, — сказал их предводитель, соскакивая с седла. На нем был отороченный мехом бронзовый шлем и черный лакированный панцирь с золотой каемкой.
Тенака поднял глаза. Воину было около полусотни лет, и многочисленные рубцы украшали его массивные руки. Тенака указал ему место рядом с собой, сказав учтиво:
— Добро пожаловать в мой стан. Садись и поешь.
— Я не ем с нотасами. Здесь земля Волчьей Головы.
— Сядь и поешь — не то я убью тебя на месте.
— Ты что, сумасшедший? — Воин покрепче перехватил свой меч. Тенака-хан молчал, и надир в бешенстве замахнулся мечом. Но Тенака зацепил его ногой, и он рухнул, а Тенака откатился вправо с ножом в руке, приставив острие к горлу противника.
Воины Волчьей Головы отозвались на это гневным ревом.
— Молчать, когда находитесь в обществе вождей! — крикнул им Тенака. — Так что же, Ингис, — будешь ты есть со мной?
Вождь заморгал, и Тенака убрал нож. Ингис сел и подобрал свой меч.
— Пляшущий Клинок?
— Вели своим людям спешиться и вести себя спокойно. Этой ночью кровопролития не будет.
— Зачем ты явился сюда? Это безумие.
— Мое место здесь.
Ингис покачал головой и приказал своим спешиться.
— Череп не будет знать, как поступить с тобой, — убить или сделать воеводой.
— Череп никогда не знал, как поступить. Я удивляюсь, что вы пошли за ним.
— Он воин, этого у него не отнять, — пожал плечами Ингис. — Значит, ты вернулся не затем, чтобы присоединиться к нему?
— Нет.
— Мне придется убить тебя, Пляшущий Клинок. Ты слишком могуч, чтобы иметь тебя врагом.
— Я не намерен служить и Острому Ножу.
— Зачем же тогда ты приехал?
— Скажи мне это сам, Ингис. Воин заглянул в глаза Тенаке.
— Теперь я вижу, что ты и впрямь сумасшедший. На что ты надеешься? У Черепа восемьдесят тысяч воинов, у Острого Ножа — всего лишь шесть. А сколько у тебя?
— Вот они, все налицо.
— И сколько же их? Пятьдесят? Шестьдесят?
— Сорок.
— И с ними ты собираешься взять племя под свою руку?
— Неужто ты и впрямь считаешь меня безумцем? Ты знаешь меня, Ингис, я вырос на твоих глазах. Разве я когда-нибудь проявлял признаки сумасшествия?
— Нет. Ты мог бы стать... — Ингис выругался и плюнул в огонь. — Но ты уехал и сделался дренайским вельможей.
— Шаманы еще не собирались на совет? — спросил Тенака.
— Нет. Аста-хан назначил сбор на завтрашний вечер.
— Где?
— Близ гробницы Ульрика.
— Я буду там.
— Ты не понял, — шепнул, подавшись к нему, Ингис. — Мой долг — убить тебя.
— Почему? — спокойно спросил Тенака.
— Да потому, что я служу Черепу. Я совершаю измену, даже разговаривая с тобой.
— Ты сам видишь, Ингис, что мои силы очень малочисленны. Никакой измены ты не совершаешь. Подумай вот о чем: ты присягнул на верность хану Волков, но ведь хан будет избран только завтра.
— Не будем играть словами, Тенака. Я присягнул Черепу против Острого Ножа и не пойду на попятный.
— И не нужно — мужчине не подобает пятиться. Но я тоже выступаю против Острого Ножа, и это делает нас союзниками.
— Нет-нет! Ты идешь против них обоих, и это делает нас врагами.
— У меня есть мечта, Ингис, — та же мечта, что у Ульрика. Те люди, что со мной, прежде были Двойным Волосом. Теперь они мои. Тот силач у дальней юрты происходит из Копья. Теперь он мой. Нас всего сорок, но мы представляем целых три племени. Если мы объединимся, мир будет нашим. Я никому не враг — пока.
— У тебя всегда были хорошие мозги и твердая рука. Знай я, что ты вернешься, подождал бы с присягой.
— Завтра все прояснится. А пока что ешь и отдыхай
— Я не могу есть с тобой, — сказал Ингис и встал. — Но и убивать тебя пока не стану. — Он сел на коня, его воины сделали то же самое, и он, махнув рукой, увел их за собой во мрак.
Субодай и Гитаси бросились к костру, где Тенака-хан спокойно доедал свой ужин.
— Почему? — спросил Субодай. — Почему они не убили нас?