– Иди, куда шел. Мы сами разберемся.
– Дуэли запрещены.
– Иди. По-хорошему. И почитай Дворянское Уложение. У нас все соблюдено. Мы в своем праве.
– Да, но…
– Иди. Не доводи до греха.
– Хоть оденьтесь.
– Иди.
Две разгоряченные юные барышни с рапирами в руках смотрели на офицера безопасности. Ситуация была глупой. Две почти голые девицы. С мечами. В дворцовом парке. Снег и холодно. Подчиненные посматривают в небо и делают вид, что их здесь нет.
– Предлагаю вам примириться.
– А ты что, наш секундант? Иди, куда шел. И своих забери. Сами разберемся.
– Но если в результате кто-то из вас погибнет, то я буду вынужден…
– Иди. Не твое это дело. Будет покойник – будешь разбираться. А пока ступай.
Офицер пожал плечами. Уйти не ушел, просто отвел своих подальше, которые с любопытством (мягко говоря) оценивали прелести.
– Слава богу, ваше высокоблагородие, господин доктор, – неподдельно обрадовался слегка закоченевший пристав, – заждались мы вас.
– Здравствуйте, асессор, – ответил слегка запыхавшийся доктор. – Что тут у Вас?
– Да, вот Петр Семенович, – с досадой голосе продолжил «коллежский», – снова две малолетние дурочки решили дуэль учинить!
– На морозе? И как говорят шотландцы, «топ-лец», – уточнил врач.
– Именно так, – развел руками пристав, – наши умники на камерах эту эротику рассмотрели сразу, наш наряд и вызвали, а вот вам сразу сообщить не уразумели.
– Они поранены?
– Бог миловал, господин лейб-врач, – выдохнула агентесса в форме Дворцового ведомства с широким кантом и двумя серебряными коронами. – Стоят вон спина к спине на полянке.
– И? Чего стоим? Меня ждем? – удивился начинавший зябнуть доктор.
– Так они, Петр Семеныч, смолянки, – ответил коллежский асессор.
– У них и в руках, и на предплечьях рапиры, умрут же ради Чести. Дуры! – с напряжением, подавив последнее восклицание, объяснил он. – Без сечи мужчинам не сдадутся!
– Та-ак, – процедил доктор, – сразу бы сказали, а то ружья с транквилизаторами у меня с собой нет!
Усатый пристав снова развел руками.
– Ваше благородие, дайте я сама пойду, – вызвалась агентесса, – хоть шинели им передам.
– Вот они тебя первую и порубят, – ответил пристав.
– А дама, Иван Анисимович, дело говорит, – еще в раздумьях протянул доктор.
– Вас, сударыня, как зовут? – обратился он к бравой агентессе.
– Дворцовой полиции старший канцелярист Самсонова, товарищ доктор, – подобравшись, представилась «дама».
Доктор с уважением посмотрел на нашивку за ранение, знак «За Бирманский поход» и красный аннинский темляк на эфесе шашки агентессы.
– Так, пристав, как старший по чину беру командование на себя, – расстегивая воротник своей шинели, сказал доктор. – Да и спасать этих снегурочек моего профиля операция.
Пристав кивнул.
– Товарищ, Самсонова, – обратился он к агентессе, – не сочтите за труд, понесите пока мое пальто и головной убор свой скиньте, надо чтобы они мои петлицы и вашу прическу видели.
– Слушаюсь, – ответила старшая канцеляриса, снимая папаху.
– Следуйте за мной, товарищ, – передав ей пальт, о сказал доктор. —
– Нас они примут, вы дама, а я врач и лицезрение этих юных прелестей мной не умалит их Чести, – продолжил он, выходя на поляну, – а то заморозим этих сиамских кошечек.
Барышни сели рядом на бревно.
Белохвостикова спросила:
– Мир?
Архангельская вздохнула.
– Мир. Давай все же оденемся. Морозно как-то.
– Ой, смешная. Вон, смотри, наши прелести уже сняли на камеры и залили в сеть. Красота какая! Твои так вообще! Во всех ракурсах! Глянь, какая твоя фотка! На морозе торчат! Будешь звездой миросети, дорогуша!
Графиня устало парировала.
– Плевать я хотела. Я сидела в ближнем ракурсе, потому и сняли. С нужной стороны… Ты за мной сидела…
– Нет, скажу честно. Никогда не думала, что в Охранке есть такие фотографы. Отлично. Хоть на выставку.
– Короче, мне холодно, вот и все.
– Ну, одеваемся тогда. Чай или кофе?
– Да знаешь, я, наверное, лучше чай.
– Пойдем, что-то придумаем. И круассанов.
– Обязательно.
– В Рим или в Париж?
Княжна покачала головой:
– Ограничимся сегодня Гатчиной. Лень лететь.
– Согласна. Хочу хорошего чаю. Сейчас. По-адмиральски.
– Я тоже.
– Спасибо, внученька, что уважила старую каргу и прилетела. Старая я уже стала, боюсь, могли бы уже и не свидеться.
Эби всплеснула руками.
– Ну, что ты, Ба! Тебе еще лет сто на роду написано! Живи и радуй нас!
– Долго слишком живу. И правлю слишком долго. Нехорошо это. Я даже своего Великого отца помню. И мать Благословенную, а для вас они нечто из разряда преданий и легенд. Куда это годится? Вот именно, что никуда.
Старая королева закряхтела, усаживаясь поудобнее. Эби тут же подскочила, поправляя подушки за спиной бабушки.
– Спасибо, внученька. Ты вернулась, и мне теперь спокойно на душе.
– А почему ты волновалась? Что-то случилось или может случиться?
Кивок. Бабушка перешла с русского на шотландский:
– Случилось. И случится.
И вновь по-русски:
– Время пришло и время вышло.
Вообще, царственная бабушка любила такие фокусы – менять по ходу разговора с внучкой язык. С гэльского она могла перейти на русский, а с него на шотландский или итальянский, и даже на не родные немецкий, французский, испанский, кантонский, телугу… Так что, с одной стороны, удивляться нечему, но с другой, явно Ба как-то волновалась и мысли ее скакали, что те кони.
– Ба, не говори загадками!
Королева укуталась в пуховый платок. Подарок из Оренбурга.
– Ба, кликнуть людей, чтоб камин пожарче растопили?
– Нет, внученька. Огонь должна разжечь ты сама и больше никто.
Пожав плечами, Эбигейл собственноручно подбросила угля в камин, и, заметив, что бабушка удовлетворенно кивнула, позволила себе вернуться на место. Что тут поделаешь? Бабушка старенькая уже, у нее свои капризы, нужно уважать старость. Даст Бог, Эби и сама когда-то доживет до старости. Или не дай Бог? Тут как посмотреть.
Эбигейл, или, на русский манер, Мария Климентьевна, пока не очень понимала, зачем ее выдернули из Константинополя в Эдинбург. Единственная мысль, которую Эби гнала от себя, это то, что бабушка чувствует свой скорый уход и хочет попрощаться с любимой внучкой.
– Знаешь, внученька, может, мне на роду так написано? Я все время последнее время вспоминаю библейскую историю о том, как встретились Елисавета и Мария Богородица. Конечно, я утрирую, но все равно забавно, я – Елисавета, ты – Мария. И время вышло.
Эби украдкой вздохнула. У бабушки явно начинался очередной приступ помутнения сознания. Благо реальными делами королевства она уже давно не управляет, а является лишь любимым в народе символом нации и символом независимости Шотландии. Эбигейл ни разу не удивится, если для бабушки действительно на дворцовой площади построят целый мавзолей. Были голоса «за», были «против», но разговоры такие шли. Мысли скакнули куда-то не туда. Бабушка явно хотела поговорить, а теперь опять накатывал приступ. Впрочем, был проверенный способ вернуть Ба из библеистского транса…
– Ба, а какими они были? Какими ты их запомнила?
– Кто, внученька?
– Михаил и Мария.
Не нужно было уточнять о ком она говорит, бабушка прекрасно поняла и так.
– Они были другими. Не такими, как мы сейчас. И время было другим. Жизнь бурлила. Россия и весь мир рвались вперед, за горизонт, в будущее. Всюду было полно молодежи, много смеха. Да, были войны и бедствия, но все равно было в душе нечто такое, чего сейчас и не сыскать, и не объяснить. Нет, не подумай, что это вечное старческое брюзжание, мол, раньше небо было голубее, трава зеленее, деревья были до неба, а вода была просто восхитительно мокрой. Ничего подобного. Просто было все иначе. Мои родители умели зажигать в душах других людей огонь, люди рвались в будущее, творили его. Ходили даже слухи, что мои царственные отец и мать сами были пришельцами из будущего. Ерунда, конечно. По крайней мере в части Благословенной. Я тщательно проверила ее биографию до замужества и после. Ничего необычного. Она всегда была властной оторвой, ну, вот вроде тебя. Так что в этом плане ты прямо ее копия, хотя внешне вы разные.
– А Великий?
Бабушка хмыкнула и помолчала, глядя в огонь.
– А вот с ним сложнее. Есть два Михаила Александровича Романова. До 12 марта 1917 года и после. Тело одно и то же, а вот характер и даже взгляд изменились. Можешь на досуге сравнить фото прадеда до и после этой даты. И он резко изменился. Так что… Да, разговоры ходили. И в высшем свете, и на базарах. Нет, он не творил чудес, не исцелял больных, не кормил пять тысяч голодных пятью хлебами. Нет, ничего такого он не делал. Этим занималась моя Благословенная мать. А он… Он был просто другим. Ему всегда было тесно и мало. Он просто горел будущим. Боялся не успеть что-то сделать.
– А… а это могло быть правдой? Ну, что он из будущего?
Ба покачала головой.
– Я не знаю, внученька. Возможно, я зря тебе это рассказала, но боюсь, что мы можем больше не увидеться, и тогда я унесу свои знания и сомнения в могилу.
– Бабушка, ну что ты такое говоришь?!!
Королева лишь вяло отмахнулась.
– Брось. Не трать времени. У меня его не так много осталось. Спрашивай. Но помни – это самая страшная и опасная Тайна Империи. Люди, которые только заподозрят о возможном существовании этого Знания, живут очень недолго. Я бы тебе не рассказала, но ты вернешься в Город и, зная тебя, начнешь совать свой носик, куда не просят. А так ты хотя бы знаешь, что есть темы, от которых лучше держаться подальше. Поняла?