– И зачем только родила меня моя матушка на свет Божий!? Ведь не ведаю яз ни отца, ни матери своих. Добрые православные люди приютили меня, окрестили и какое-то время поили и кормили. Своих чад не имели, потому и взяли несчастного приёмыша. Благо хоть старый монах из Шклова обучил меня Священному Писанию и грамоте. Правда, зачем только крестили меня? Ведь обрезан яз во младенчестве. Теперь же ни иудей, да и православным нужен ли? Господи, и зачем толико Ты дал мне народиться несчастному, да бедному нищеброду? И зачем яз нужен Тебе на белом свете? – так думал этот бедный молодой человек, который и зимой, и летом носил одну и ту же одежду (потёртый кожух и баранью шапку) и не всегда мог добыть себе кусок хлеба.
А между тем за Нагим внимательно наблюдали и обсуждали что-то негромко по-польски два знатных и богатых пана – Меховецкий и Рагоза. Паны сидели за широким дубовым столом, уставленным винами, налитыми в красивые кувшины, закусками на медных и серебряных блюдах (где красовалась чёрная икра и белорыбица), а вино пили из высоких бокалов тёмного стекла. Обсудив что-то, паны улыбнулись друг другу, сотворили крестное латинское знамение и Меховецкий оправил своего слугу, чтоб тот позвал убогого, сидевшего в углу корчмы, к их столу. Слуга исполнил веление пана. И через несколько минут этот невысокий, сухощавый, но по виду жилистый, неславянского типа человек подошёл с поклоном к панам. Те пригласили его присесть за стол и даже налили ему полный стеклянный бокал красного вина. Человек этот видимо был удивлён сим приглашением и долго не решался сесть напротив «ясновельможных панов». Но те уговорили, следом выпили с ним вина, и повели негромкий разговор.
Глава 2Самозванцы(1607 – лето 1608 гг.)
Шуйский напрасно пытался уверить всех и вся, что «ево воеводы воров всих побили, а иных живых поимали». И переворот в Москве, и убийство царя Димитрия, и потуги залив кровью, жестоко погасить восстание, вызвали лишь ещё большее сопротивление и приход на арену Гражданской войны целой плеяды самозванцев.
Болотников, и десяти дней не прошло, вновь собрал силы в кулак и продолжил борьбу. Один из его отрядов пытался было взять Коломну, присягнувшую Шуйскому, но был отбит от города. Этот отряд отступил к Венёву. По пятам за Болотниковым, остановившимся в Калуге, шёл отряд князя Мезецкого из войска Шуйского. В первой декаде декабря Мезецкий попытался сходу взять Калугу и разбить повстанцев. Но Болотников успешно отразил его нападение. Мало того, войска Шуйского понесли немалые потери. Болотников использовал наступившую передышку и стал готовить город к осаде. Бревенчатый кремль Калуги имел одиннадцать башен с пушками. С севера к кремлю был пристроен немного меньший по площади тыновой острог, ограждавший часть посада. Казаки, дети боярские, боевые холопы, посадские плотники обновляли частокол, углубляли рвы, подняли высоту вала вокруг всей крепости. Благо потеплело и днём на небе даже засияло приветливое солнышко.
Но в середине декабря князь Иван Шуйский привёл к Калуге три полка числом до 12 тысяч служилых людей и стрельцов. Он перекрыл подступы к городу с северо-востока. Следом 17 декабря отряды посошных подвезли к городу тяжёлую артиллерию. 20 декабря царские войска приступили к осаде и обстрелу Калуги. Но уже с первых дней осады повстанцы не давали покоя войскам Шуйского. Казаки делали смелые ночные вылазки, пушкари меткими выстрелами отбивали любые попытки врага приблизиться к оборонительным укреплениям города.
В начале января (1607 года) Василий Шуйский направил на подмогу брату Ивану отряд во главе с воеводой князем Хованским, собранный из служилых людей ближних крепостей. Но это были не очень надёжные силы. Хованский стал на речке Яченке – севернее, близ Калуги. Затем, ближе к середине января Разряд направил под Калугу отряд во главе с князьями Ф.И. Мстиславским и М.И. Шуйским. Вновь присланные воеводы разбили стан «по другую сторону Колуги от Яченки»[19] (вероятно, западнее города ближе к устью Яченки – Д.А.). Казалось, город был зажат подковой, концы которой упирались в Оку. Но пушки осаждавших не смогли разрушить земляной вал крепости. Царские воеводы на совете решили вести «подмёт под градцкие стены». Крестьяне и посошные люди ежедневно секли и валили лес в окрестностях. Сотнями возов свозили брёвна под стены крепости. С северо-восточной, стороны рядом, с ней были сложены высокие бревенчатые клети и заплоты, которые на катках постепенно повели ко рву и валу. Воеводы Шуйского намеревались запалить этот «примёт», сжечь две бревенчатые башни крепости, стену между ними, а следом выкурить и выбить повстанцев из укреплений. Но осаждённые опередили осаждавших. Прежде, чем посошные подвели «примёт» ко рву и валу, защитники Калуги сделали подкопы и взорвали «деревянную гору» в нескольких местах. Затем ветер подул в сторону неприятеля, и повстанцы сожгли развалившиеся брёвна.
Беззубцев и Юрлов не сидели в Туле, сложа руки. В начале февраля им стало известно, что под Каширу направлен царский отряд под руководством князя Андрея Хилкова и воеводы Семена Колтовского. По совету Юрлова на помощь Кашире Беззубцев привёл в Венёв конный отряд казаков с пищалями числом до трёхсот сабель. Под стенами этого небольшого городка он решил встретить противника в поле – вне крепости. Там произошла жестокая схватка. Сойдясь на малое расстояние – до 25 саженей повстанцы и царские войска бились «огненным боем», но до сабельной сечи дело не дошло. И те, и другие понесли немалые потери. Затем повстанцы быстро отступили в крепость. Но и воеводы Шуйского не рискнули приступать к Венёву, который был хорошо укреплён. Им удалось взять в плен несколько десятков раненых, оставленных противником на поле боя.
Пришёл февраль и принёс повстанцам в Поокский край новые вести, а с ними пришли и новые надежды. «Царевич Пётр» вместе с воеводой-князем А.А. Телятевским выступил из Путивля и направился к Туле.
Как значится в разрядных записях, «вор Петрушка из Путивля со многими людми пришёл на Тулу, а с ним князь Ондрей Телятевской, да воры князь Григорей Шеховской с товарыщи, и послал на проход в Колугу многих людей»[20]. И вновь началось кровопролитье…
Запертым в Калуге повстанцам с каждым днём становилось всё хуже. Защитники осаждённого города страдали от голода. Осада продолжалась уже три месяца. Запасы продовольствия были на исходе. Правда, в погребах ещё были ядра, заряды для пушек, хватало пороха и свинца.
«Царевич» поставил во главе всего войска наиболее достойного и знатного боярина – князя Андрея Телятевского. Тот прекрасно понимал, что Болотников держится в Калуге на пределе возможного. Отряд, сформированный Телятевским, в основном из запорожских казаков, по численности достигал пяти тысяч сабель и копий. В нём насчитывалось более 150 саней и возов, нагруженных порохом, мешками с зерном, свиными и овечьими тушами и даже бочками с вином и медовухой. Возглавил отряд князь Василий Александров-Мосальский.
В великом испуге бежал Дмитр Нагий из Могилёва в Пропойск. Но и там – в Пропойске нашли его паны Рагоза и Зенович, врезали пару раз поперёк спины плетью, связали руки, приторочили к седлу панского коня и привезли в поруб. Уже в порубе пан Рагоза приставил перепуганному Дмитру нож к горлу и молвил:
– Слухай, пан вчитель, ты шо ж лякаешься нашим прошеньем?! Ты ж добре грамоте разумиеши. Дак дадим тэбе добрих кончуков (плетей) и будэши псати признанье, це ты – москальский соглядатый. А за сим, и повесимо тя на осине, яко Иуду.
– Ясновельможные паны, не лякаюсь я! Но то, шо вы на мэне такий Хрест возложити задумалы, не снесу, – взмолился Нагий.
– Дак сгниешь в порубе! И будьмо сичь тя розгами кажен день, яко пса! – с угрозой молвил пан Меховецкий и поднял плеть.
Нагий опустил голову и по небритым щекам его покатились слёзы. Послышались сдерживаемые рыдания.
– Ну шо, послать за катом и розгами? – грозно спросил Рагоза.
Учитель отрицательно покрутил головой. На вопрос о том, согласен ли он исполнить миссию, возложенную на него самим Оршанским старостой и даже великим канцлером Львом Сапегой, запуганный Нагий отвечал несколькими кивками.
Митрополит Ростовский Филарет внимательно вычитывал все бумаги и письма, направляемые ему. Тёмным и холодным февральским вечером он сидел близ горячей каменной кладки печной трубы, которая согревала верхние палаты его покоев на архиерейском дворе. Он уже заканчивал чтение и собирался вскоре вставать на вечернюю молитву, а затем отойти ко сну. Вдруг в двери его покоев поспешно постучали. Владыка велел войти. Встревоженный служка впопыхах вбежал в палату и, не испросив благословения, доложил, что проведать владыку прибыл его брат Иван Никитич.
– Не медля, веди его ко мне! – молвил Филарет с тревогой в голосе.
И пяти минут не прошло, как разрумянившийся на морозе Иван, сбросив шубу и шапку волчьего меха в передней, вошёл в покои владыки, принеся с собой запах холодного ветра и снега. Поклонившись в пояс, сложил длани для благословения и склонил голову. Филарет благословил и следом братья троекратно расцеловались.
– Какие вести с Москвы привёз, Иван? – с некоторым волнением спросил митрополит.
– Слышал ли, владыко, што некий «царевич Пётр Феодорович» из Путивля с войском к Туле идёт?
– Нет, не слыхивал тово! – отвечал Филарет. – И што ж велика угроза сия Шуйскому?
– Видать велика. С этим вором князь Телятевский и князь Шаховской, и князья Мосальские, и шляхты литовской, и казаков вольских, терских, донских, и черкасов запорожских, и служилых людей Северских городов немало идёт. Тысяч с двадцать, а то и поболее, – молвил Иван.
– Да, недобрая се весть, – произнёс Филарет в раздумье.
– Чем же недобра, владыко, коли вора Шуйского вор «царевич» побиет?