28 июня 1607 года Шуйский подошёл к Алексину, а на другой день известил всех, что взял этот город «Божиею помощью». Но показания очевидцев, записанные автором «Карамзинского хронографа», позволяют уточнить ход событий. Оказывается, алексинцы, устрашённые приступом и пожаром сами сдали крепость. Они «Царю Василию добили челом, а вину свою принесли и Крест ему целовали, и в город царя Васильевых людей пустили»[37]. При появлении близ города войск Шуйского «людие же града того убояшася страхом велиим и биша челом царю Василью Ивановичю и вины своя принесоша»[38].
30 июня Шуйский с войсками был уже в окрестностях Тулы. К стенам города была подведена осадная артиллерия. Исторические источники сохранили описание осадного стана под Тулой. Шуйский основал ставку в трёх верстах от города в сельце боярина Вельяминова на реке Вороньей. Главные силы московского войска заняли позиции на левом берегу реки Упы. Большой, Передовой и Сторожевой полки, а также «прибылной полк» князя Б. Лыкова и П. Ляпунова окружили Тульский острог с трёх сторон. Были перекрыты дороги со стороны Калуги, Одоева и Карачева. Небольшой заслон – «Каширский полк» князя Голицына расположился против Тулы «на Червлёной горе» за Упой. Там же стояли татарские отряды во главе с князем Урусовым. Пушки, поставленные по обе стороны реки, простреливали город с двух сторон.
В войсках Шуйского числилось более 30 тысяч воинского люда. Правда, за счёт посошных людей и обозной прислуги число осаждавших превышало 60 тысяч человек. Правительственные войска начали совершать приступы с первых недель осады, но всё это были пробные разведывательные бои. В ответ оборонявшиеся делали смелые вылазки из крепости – «выходили пешие с вогненным боем и многих московских людей ранили и побивали»[39]. Хотя силы повстанцев в Туле едва ли превышали 12 тысяч бойцов.
Тула стала очередным местом расправ с противниками повстанцев. Дворян и детей боярских, сохранявших верность Шуйскому, подвергли мучениям и казням. Так, одоевский сын боярский Василий Колупаев был сброшен с крепостной башни в ров, за отказ целовать Крест «царевичу». Князь Фёдор Мещерский был заколот по той же причине. Тульский помещик Ермолай Истома Михнев был замучен и убит казаками. Останки его были сожжены, а поместье разграблено. Казнили и пленных, попавших в руки повстанцев в ходе вылазок. Но напомним, что руководство повстанческого войска почти сплошь состояло из знати или служилой воинской элиты. Это были князья: Телятевский, Шаховской, Засекин, князья Мосальские, представители литовского панства Старовский, Кохановский, известным представителем служилого южнорусского воинства был Ю. Беззубцев, игравший роль младшего воеводы.
Итак, гражданская война, развернувшаяся в России в начале XVII века, не являлась противостоянием низших и высших сословий. Ничего общего не имело это противостояние и с «крестьянской войной» (под руководством И. Болотникова), как любили изображать эти события в советской исторической науке. Средним звеном повстанческого воинства являлись недовольные правлением Шуйского дворяне и дети боярские Южнорусских уездов, а низшим – казаки и бывшие боевые холопы. В лагере повстанцев крестьян не было. Наоборот, посошная московская рать в основном набиралась из крестьян и обеспечивала победу войск Василия Шуйского.
А тем временем восстание против Шуйского на Нижней Волге ширилось. «Царевич Август» не стал отсиживаться в Царицыне, а двинулся к Саратову, чтобы пробиться в центральные уезды, а оттуда – к Туле. Однако крепость Саратова была хорошо подготовлена к обороне. Там воеводой сидел боярин З. И. Сабуров. «Царевич Иван-Август» окружил крепость и несколько раз пытался взять её приступом. Но у повстанцев не было хорошей артиллерии, и все приступы были отбиты с большим уроном для нападавших. Потеряв много людей, «царевич» вернулся к Астрахани.
По сложившейся традиции граф Шереметев с семейством проводил лето в усадьбе Михайловское Подольского уезда.
У распахнутого в светлый июньский день окна летом 190… года сидели двое. Это были гость – Александр Платонович Барсуков и хозяин дома – граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Они только что хорошо прогулялись по окрестностям, и теперь в ожидании обеда сидели в кабинете.
– Неудержимо захотелось вон – подальше от этой придворной обстановки. От этих напыщенных и самодовольных людей. Нет, не гожусь я для этой жизни, давно отстал от неё и отвык. Да и беспокойство гнетёт: сыновья выросли. Как-то жизнь их сложится? Ведь, пожалуй, только у Павла замечаю я желание к «книжным занятиям». А ведь если бы русский юноша, получивший высшее образование, подробно ознакомился хотя бы с содержанием той книжной полки, где стоят книги по истории России, он был бы застрахован от «безпочвенности» и стал бы верным слугой своего народа, – с чувством сожаления поделился своими мыслями граф Шереметев.
– Да, знание истории необходимо для воспитания чувства Родины. Ваш труд на этом поприще ещё принесёт свои плоды. Особенно это применимо, граф, к трудам Вашим о Смутном времени. Какие уроки можно извлечь, читая в Вашем изложении о тех событиях! – отметил Барсуков, постепенно переводя разговор на интересующую его тему.
– Лестна мне Ваша оценка, Александр Платонович! Всё повторяется и войны, и предательства, и убийства. А мы всё новых путей ищем…Сейчас я вплотную подошёл к Тушинскому вору… – в раздумье произнёс хозяин дачи.
– К стыду своему вспоминаю только одно высказывание Соловьёва о нём – «чуть ли не из жидов», – произнёс гость.
– Ну, это, разумеется, не историческая категория. А вот то, что имя его связано с именем Ивана Болотникова, для меня сомнению не подлежит, – подчеркнул граф.
– Да, личность Болотникова до сих пор остаётся во многом загадочной. Каким это образом, бывший турецкий полоняник и галерный раб после бегства из плена, стал служить, и весьма успешно, в армиях итальянских герцогов? Помнится, я прочёл где-то и о том, что он принял католичество… – с жаром говорил гость.
– Вот-вот, Александр Платонович, если принять известие это за достоверность, то нетрудно предположить, что у иезуитов могли сложиться вполне конкретные планы относительно Болотникова, – согласился Шереметев.
– Но ведь осуществиться им не дано было, иначе такой внимательный «следопыт» как Вы, граф, обнаружил бы следы их встречи, – заметил Барсуков.
– Да, роковые события мая 1606 года многое «смешали и сдвинули», но в Самборе состоялась встреча Болотникова с Молчановым – одним из цареубийц. Он-то поначалу и назвался спасшимся царём Димитрием Ивановичем, но быстро смекнул роковую опасность этого имени и от предложенной чести попросту увильнул.
– Сергей Дмитриевич, ну а вы, как знаток проблемы, как относитесь к запискам Конрада Буссова, в которых говорится, что Болотников многократно пытался вызвать «государя» из-за рубежа, но затем убедился в бесполезности этих попыток и предложил сторонникам убитого Димитрия подготовить уже в Литве нового самозванца? – спросил гость.
– Что ж, возможно и такое развитие событий, но могу отметить, что в литовских документах 1607 года можно обнаружить самый ранний след затевавшегося заговора. Староста города Орши Андрей Сапега, сообщил королю, что имел встречу с прибывшим из России посольством, которое возглавлял «царевич Пётр», сын царя Феодора Иоанновича, внук Ивана Грозного. И, почти одновременно с этим, в Кракове было получено известие о «Димитрии, московском царе». Периодическое издание под названием «Новины», полученное из Витебска, предложило запись рассказа самозванца о его бегстве из Рыльска, после того, как туда прибыли послы Шуйского, обещавшие награду за его голову, – изложил свою позицию Шереметев.
– Что же фактически появление Лжедмитрия в пределах России произошло не ранее начала 1607 года?
– Да. Но здесь таится некое несоответствие: «невстреча» дяди – «царя Димитрия» с племянником – «царевичем Петром». Ведь насколько проще было бы исполнение задуманной интриги, если бы в Россию они двинулись вдвоём! – заметил граф….
– Но ведь, как помнится, в декабре 1606 года под Москвой Болотников потерпел поражение!
– Это так. Но на помощь повстанцам из Путивля пришёл «царевич Пётр» с казаками. А следом за ним к Туле выступил и князь Андрей Телятевский. Личность примечательная. И Вам, как знатоку, занимающемуся историей дворянских родов, хорошо известная! – подчеркнул Шереметев.
– Позвольте заметить, граф, что род князей Телятевских по знатности не уступал князьям Шуйским и претендовать мог на московский престол. С этим согласны и западноевропейские специалисты по геральдике. Претендовать с большим основанием, чем родственники первой жены Иоанна Грозного…Но вернёмся к литовскому Лжедмитрию. Так кто же он? – поставил вопрос гость.
– Как это не покажется странным, но интрига эта завязывалась дважды: в начале 1607 года, когда известие о нём проникло в Россию из Литвы, но потом всё стихло. Весной того же года в тюрьме города Пропойска произошли любопытные события, – произнёс Сергей Дмитриевич и, помедлив, продолжил, – Удачное расследование об этой персоне провёл приходской священник села Баркулабова, что под Могилёвом. И результатом его стало следующее: самозванец был учителем из Шклова, а после переезда в Могилёв, он был слугой местного священника.
– Мне, как историку, хотелось бы знать, подтверждаются ли какими-либо фактами эти «показания»? – спросил Барсуков.
– Разумеется, Александр Платонович, любой устный источник требует подтверждения. Знаете ли, что во многом благодаря Вам, я приобрёл вкус исследовательской работы и некоторые навыки в её проведении. Но отвечаю на Ваш вопрос: сведения подтверждает Конрад Буссов, который в своей «Московской Хронике» свидетельствует об этих данных. Он ведь лично знал «стародубского вора» и писал, что по рождению тот был московитом. Но вот что всегда удивляло меня в его истории: масштаб этой личности несопоставим с Расстригой-Димитрием. Ближайшие сподвижники, как, впрочем, и сам вор, имели весьма приблизительное представление о царском обиходе и дворцовых порядках.