На рассвете 15 октября 1608 года сводный конный отряд польско-литовской шляхты, гусар, казаков, татар и 200 русских служилых людей на рысях подошёл к Ростову Великому. Лёгким морозцем сковало землю. Тонкий ледяной покров лёг на воды озера Неро. Первые слабые лучи красного солнца заиграли на куполах и крестах храмов Ростова Великого.
Предводителю отряда тушинцев Петру Головичу сторожа из переславских служилых людей донесла, что из Ростова в сторону Переславля вышел немалый пеший отряд с пищалями и лёгкими пушками. Голович велел скрыть главные силы своей конницы в небольшом перелеске у дороги на Юрьев-Польской и Суздаль. Надеясь, что успеет занять оборону в удобном месте, а возможно, и соорудить «гуляй-городок», воевода Сеитов не учёл, что противник может опередить его действия. В полевом сражении конница Головича могла с успехом двигаться в разных направлениях и наносить неожиданные удары его наспех сколоченному отряду. Да и сторожевая служба (разведка) Сеитова недоглядела. Как только его отряд отошёл от города на расстояние двух вёрст, из ближнего перелеска внезапно раздался залп. Отряд потерял убитыми и ранеными более полутораста человек. Люди Сеитова пришли в замешательство. Тут же тушинцы пустили коней в намёт и ударили по пешей колонне противника с левого плеча и с тыла. Они смяли строй и обратили отряд Сеитова в бегство. На плечах отступавших польско-литовская, казачья и татарская конница ворвалась в город. Чтобы сорвать налаженную оборону и посеять переполох ляхи и татары стали поджигать дома. Воины правительственного отряда и посадские люди Ростова «бились до смерти, до упаду», но их действия были разрозненны, и они не смогли изменить ход боя. Городские постройки и дома были зажжены в десятках мест. И через час город Ростов Великий превратился в огромный пожар, бушевавший на площади в три версты по кругу. Многие ростовчане бежали к озеру и пытались спастись у воды. Те, кто защищался с оружием в руках, спасаясь от огня, отступили к соборному храму, у стен которого успели соорудить завалы из брёвен. В течение нескольких часов они отбивали приступы противника. Наконец у защитников кончились пули и порох. Когда почти все оборонявшиеся были перебиты, то оставшиеся в живых затворились вместе с князем Сеитовым, владыкой Филаретом и духовенством в соборе. Ляхи и казаки кричали им снаружи, что зажгут храм, если защитники не откроют церковные врата.
Владыка, осознав, что положение безнадежно, попытался добиться снисхождения. Он вышел из храма к тушинцам с Крестом в деснице. Как только дверь открылась, враги ворвались в собор и перебили почти всех, кто там находился…
Ростов Великий был полностью разорён. Вот что пишет об этом свидетель тех событий иностранец Конрад Буссов: «Первый город, куда они пришли, назывался Переяславлем, он присягнул Димитрию второму. Другой город, Ростов, расположенный в 12 милях дальше в глубь страны и ранее присягавший Димитрию, воспротивился было, но это не привело к добру. 15 октября он перестал существовать, все постройки были обращены в пепел, многочисленные великолепные сокровища, золото и серебро, драгоценные камни и жемчуг расхищены, а в церквах были содраны даже ризы со святых. Св. Леонтия, который был из чистого золота, весил 200 фунтов и лежал в серебряной раке, воинские люди разрубили топорами на части, и каждый взял себе столько, сколько мог захватить».
А вот свидетельства о тех событиях Марины Мнишек: «Дня 22 (декабря 1608 года). Ночлег в Ростове, верст 60. Недель пять назад этот город был взят татарами и запорожскими казаками, которых было 600, а “москвы” было с ними 200 человек. В Ростове было как бояр, так и мира (горожан – Д.А.) до 2000. Погибло вместе с теми, которые потонули, до 1000 человек. Захватив монастырь, татары взяли живьем митрополита и воеводу.
Попов и мир (горожан) там же в церкви побили. Женщин очень многих забрали в полон. Церковную казну – золото, серебро, жемчуг и другие ювелирные изделия – разграбили.
В числе других был там один замечательный предмет, сделанный из чистого золота (называется это ракой чудотворца), который семь с половиной пудов весил, а пуд заключает в себе 20 фунтов. Также серебряный гроб, золото и серебро, на иконах найдя их великое множество – все это взяли. То-то богатую добычу оттуда унесли, – кроме того, что в лавках погорело».
Разговор двух известных персон весной 1908 года после выставки передвижников, продолжался:
– Пройдет немного времени и гетман литовский, «смелостью и мужеством витязь, ремеслом грабитель», пошлёт своих подручников на Ростов и те вырежут две тысячи жителей. Митрополита Филарета схватят, потехи ради, обрядят в сермягу и отправят в Тушино вместе с воеводой Сеитовым. Воеводу «царик» потом, видимо, казнил, – рассказывал граф Шереметев.
– Трагический момент биографии!.. Но ведь «царик» принял Филарета любезно и назначил собственным патриархом. По-моему, Филарет не должен был уступать самозванцу, а должен был обличить его! – отметила собеседница.
– Опять «женский» взгляд на проблему! Филарет повел себя «гибко». Обличать самозванца он не стал, но и не стремился выдвинуться. Он занимался делами церковными и, надо сказать, приобрел популярность у казаков…
– Простите, что обрываю Ваш рассказ, граф, но как Вы думаете, известные предводители казаков и служилых людей Северской земли, такие как: Иван Заруцкий, Дмитрий Трубецкой, Юрий Беззубцев были едины в замыслах своих с польско-литовскими гетманами и военачальниками – с Рожинским, с Сапегой, с Лисовским и прочими им подобными? – с интересом спросила собеседница.
– Думаю, сударыня, что в Тушинском лагере не было конечного единства в вопросе о будущем России и её правителях. Все, названные Вами люди, по-разному видели своё будущее, но все они хоть и в разной степени были носителями авантюрного начала. В период Тушинского правления их объединяла только одна цель – убрать Василия Шуйского и войти в первопрестольную столицу. А далее – жёсткая борьба за власть, ссылки, насильственные постриги и казни. Все они это прекрасно понимали и чувствовали. Исключением здесь, думаю, является лишь Юрий Беззубцев, – резюмировал Сергей Дмитриевич.
Нелегко жилось Марине в Тушино, хоть и звалась он «царицею». В начале сентября, как приехала она «к мужу», при большом стечении народа изобразили они долгожданную встречу любящих супругов. Однако «мужинёк» её оказался плохоньким и совсем не был похож на того решительного и страстного Димитрия, с которым у неё был роман в Самборе и с которым она была обвенчана в Москве. Здесь же супружеская постель вызывала у неё чувство брезгливости.
Ладно бы только это! Тут и пан Ян Сапега стал надоедать своими письмами с признаниями в любви и предложениями тайной встречи. Неравнодушным к царице был и сам гетман Рожинский. Но ей нравился казачий предводитель пан Иван Заруцкий. С ним она не была неприступна…
Отец оставался безразличен к чувствам дочери и был готов теперь продать её любому. А тут ещё и это – женское нездоровье настигло её!
В ночь на 24-е октября был отбит второй приступ тушинцев, пытавшихся овладеть Троице-Сергиевым монастырём. Дело было около 2 часов по полуночи. Ляхи разожгли костры близ главных ворот монастыря, а потом стали их заливать водой. Как пошёл дым, они покатили к вратам телегу с несколькими бочками пороха. Но монастырская сторожа не дремала. Ворота были быстро раскрыты, и навстречу ляхам вышло до сотни стрельцов и пищальников, которые дружно выпалили по врагу. Телегу вместе с бочками разорвало на куски. Многие ляхи, принявшие участие в этом приступе, были убиты на месте или изувечены. Дело закончилось перестрелкой. Из защитников крепости было ранено и погибло всего несколько человек.
В ответ на этот приступ в ночь на 26 октября была совершена очередная вылазка из крепости. В тот час была истреблена ещё одна из польских рот, а ротмистр Брюшевский был взят в плен.
Беззубцев и Юрлов приехали в Тушино в сопровождении полутораста служилых людей и казаков в самом конце октября. И тот, и другой отпустили густые усы и бороды, так, что многие казаки, ранее хорошо знавшие Беззубцева, с трудом узнавали его.
Побывав при «царском дворе», они без труда убедились, что увидели самозванца, который и не очень-то был похож на Димитрия. Их представили «царю», и они поклонились ему, признавая в нём государя. Как иначе можно было вести себя, когда вокруг стояло более двухсот шляхтичей и запорожцев, которые держались за рукояти сабель и готовы были изрубить любого, кто не признает «законного государя»? Беззубцев и Юрлов, до последней минуты, имевшие лишь слабую надежду на то, что истинный Дмитрий был второй раз спасён, окончательно её утратили. Так или иначе, но последние иллюзии полностью рассеялись…
Всё, что творилось в тушинском стане, вызвало у них тихое негодование. При царе Димитрии четыре года тому назад ляхи лишь заявляли о своих правах и горделиво вели себя, однако, не смели перечить царю и выполняли его волю. Тогда подавляющая часть царского окружения была представлена русскими. Теперь же только польская знать окружала того, кто назвался царём. Ляхи вели себя высокомерно и нагло, явно помыкая самозванцем. Верховный гетман пан Рожинский, будучи явно нетрезвым, прилюдно грубил «царю» и даже угрожал ему. По приказу Рожинского был схвачен и повешен пан Меховецкий, рискнувший вернуться в Тушино. Меховецкого в своё время знали и Беззубцев и Юрлов. Тот был верным сподвижником убиенного царя Димитрия.
Один раз видели они и царицу Марину. Та была явно не в духе, бледна и безразлична ко всему. Когда Беззубцеву и его ближайшему окружению было разрешено подойти к царице для поясного поклона и приветствия, Марина явно оживилась и стала внимательно всматриваться в лица приглашённых. Беззубцева она не узнала, но одарила его благосклонной улыбкой в ответ на его приветствие и поклон. Но когда пристальный взгляд царицы остановился на Юрлове, лик её покрылся румянцем, и улыбка сошла с уст. Она что-то тихо шепнула своей фрейлине и удалилась под предлогом того, что ей стало дурно…