Единственно, что примиряло путивльцев с действительностью, так это присутствие в Тушино владыки Филарета, окормлявшего казачью паству.
Филарет служил в Спасском храме Сходненского Спасо-Преображенского монастыря. В храм на богослужение, как правило, съезжалось по четыреста-пятьсот человек донских и терских казаков. На вечерних службах, правда, народу бывало человек по двести. Но порой на литургии, все порталы храма распахивались настежь, так что люди могли молиться и во дворе храма, а под сводами народ стоял в таковой тесноте, что и копейке негде было упасть. Служил владыка истово и пел красиво. Дьякона подобрал столь басовитого, что тот, возглашая на всю округу, казалось, сотрясал своды и стены храма. Во время проповедей «владыко изрекал такие словесы и вёл такие речи», что все понимали – пред ними не просто видный церковный иерарх, но и человек, видавший виды, родовитый, сановный, знавший прежнее царское окружение, многажды воевавший, ведавший ратное дело. Казаки с удовольствием слушали проповеди «мудрого владыки», говели, исповедовались и сотнями шли к причастию (что в казачьем обиходе и быту случалось нечасто).
Беззубцевы – отец и сын, и Юрлов с ними побывали на службе у владыки. Первый раз на исповедь к нему они не попали. Но во второй раз исповедовались уже у него. Когда старший Беззубцев приблизился к владыке, тот с удивлением улыбнулся и спросил:
– Что, путивльский воевода, и ты здесь? Кого потерял? Чего ищешь? Что обрящеши?
– Здесь, как видишь, владыко. Чаял узреть потерянное. Надежду маял, что воскрес убиенный… Но не обрёл того, – со вздохом отвечал Беззубцев.
– Воскресл един Господь наш Христос! Что ищеши убиенного средь живых? – молвил Филарет.
– Сам уж узрел, владыко, – отвечал Беззубцев.
– Поостеригись ко, воевода. Казаки бают, всё разнюхивает про тя гетман Рожинской, соглядатаев своих к тебе подсылает, – предостерёг Филарет.
Поклонившись в пояс архиерею, Беззубцев отошёл от него.
Тут черед пришёл и Юрлову. Благословив, владыка внимательно несколько минут в молчании всматривался в лицо подошедшего. Следом с удивлением молвил:
– Не иначе узнал я тебя, раб Божий! Слых был, что убиен ты. Верить ли очам своим, ужель избежал смерти?
– Жив, владыка, толико глаз потерял…
– Не вместно тебе тут. Спасай ся, пока не узнали тя…
– Ещё недолго пожду здесь. Пока никто кроме тебя не узнал, а ты, владыко, своего ближнего не выдашь, – отвечал Юрлов.
Филарет склонил голову и благословил Юрлова.
Пред рассветом 9 ноября защитники Святой Троицы готовились к вылазке. Многие монахи решили принять участие в деле, неся кресты и поддерживая воинов молитвой. Уже с вечерней службы и до первых петухов сам Авраамий исповедовал и благословлял многих перед грядущей сечей. И уже утром отец келарь записал о событиях той кровавой ночи:
«Воеводы, князь Григорий Борисович и Алексей, составив полки для вылазки, пришли в церковь Святой Живоначальной Троицы к чудотворным образам и исцеление приносящим мощам преподобного отца нашего Сергия-чудотворца. И, придя к потайным воротам, они приказали выходить по нескольку человек и укрываться во рву. В то же время с Пивного двора вышли воеводами старшины туляне: Иван Есипов, Сила Марин и Юрий Редриков-переяславец, со своими сотнями и даточными людьми на Луковый огород и на плотину Красного пруда. Также и из Конюшенных ворот вышли со многими знаменами старшины-дворяне: Иван Ходырев-алексинец, Иван Болоховской-владимирец, переяславцы – Борис Зубов, Афанасий Редриков и другие сотники с сотнями, а с ними и старцы троицкие во всех полках.
И когда начали они выходить из города за три часа до рассвета, вдруг нашли темные облака, и небо страшно помрачнело, и настала такая тьма, что и человека не было видно. Такое Господь Бог устроил тогда время своими неизреченными судьбами.
Люди же, выйдя из города, приготовились к бою. И вдруг поднялась великая буря и прогнала мрак и темные облака, и очистила воздух, и стало светло. И когда трижды ударили в осадные колокола, – ибо так было приказано им дать знак, – Иван Ходырев с товарищами, призвав на помощь Святую Троицу и выкрикнув многими голосами как боевой клич Сергиево имя, все вместе дерзко и мужественно напали на литовских людей. А те, услышав этот боевой клич, тут же смешались и, гонимые Божиим гневом, побежали.
В то же время от Святых ворот старшина Иван Внуков с товарищами и со всеми людьми пошел против подкопов на литовских людей, издав тот же боевой клич, и сбил литовцев и казаков под гору в Нижний монастырь и за мельницу. А Иван Есипов с товарищами своим полком бился с литовцами по Московской дороге по плотине Красного пруда до горы Волкуши. Старцы же Сергиева монастыря ходили с полками, бились с литовцами и укрепляли людей, чтобы те не ослабевали в делах. И от этого все расхрабрились и бились крепко, говоря друг другу: «Умрем, братья, за веру христианскую»!
На этот раз в рядах защитников было около трёхсот пятидесяти охочих людей, из среды посадского люда и крестьян, пожелавших принять участие в схватке с ворогом. В крепости всё труднее становилось с продовольствием и потому охочие вышли «на дело», прежде всего, чтобы отбить у неприятеля припас и доставить его оглодавшим женщинам, детям и раненым.
Ляхи и литва не дремали. Их сторожа успела поднять сполох, но никто не ожидал, что из крепости сразу выйдут столь значительные силы. Под напором защитников крепости сторожа тушинцев откатилась вплотную к своему стану. Растерявшиеся в начале, тушинцы дождались подкрепления и завязалась кровопролитная схватка. Отряд молодых отчаянных ребят из охочих, легковооружённых ножами, кистенями и топориками прорвался вглубь вражьего стана и сумел отбить четыре воза, в которых хранился припас: мука, соль, сушёная рыба, чеснок и морковь. В оглобли быстро впрягли по три лошади и, не жалея их погнали возы в сторону крепости.
Светало. В предрассветном сумраке высвечивались сполохи огня и выстрелов. Схватка накалялась. Гремели ружейные выстрелы. Пули свистели роями. Местами слышались скепанье металла и скрежет клинков, то ляхи и запорожцы дрались в рукопашную с защитниками Троицы. Сабли, кистени, булавы, секиры, копья, пики – всё шло в ход. Кровь обагряла мёрзлую землю. Вспыхивая то там, то тут, слышалась матерная брань. Сражавшиеся падали и катались по земле, воя от боли и хрипя в предсмертной агонии.
Тем временем «охочие» – клементьевские крестьяне: Никон Шилов, Слота и Павел Ильин свернув правее того места, где развернулась кровавая сеча, наткнулись на какой-то окоп, перекрытый кольями, плетёной изгородью и присыпанный землёй. Согнувшись, они побежали вдоль окопа, надеясь, что впереди будет что-то вроде погреба или склад с припасом. Но окоп закончился ходом, с земляными ступенями, ведущими под землю. Никон и Слота спустились вглубь – в устье подземного хода, а Павел остался в окопе дозреть округу и поостеречься. Спустившись в подкоп, Никон и Слота оказались в полной темноте. Тут Никон запалил небольшой смоляной факел. Пламя неярко озарило штольню, в которой можно было идти, нагнув голову. Саженей через двадцать пять охочие вошли в бревенчатую землянку с шестью мощными подпорками земляного свода. Здесь стояло пять больших бочонков. Шилов сбил крышку с одного и заглянул – в бочонке было что-то сыпучее, похожее на муку грубого помола, но с особым запахом. Мужики переглянулись с ужасом и удивлением в глазах. Заметили, что из бочек торчат запальные фитили.
– Слышь, Никон! Зришь ли – зелье! Поостерегись с огнём-то! Ни то улетим с тобою прямо в Царствие Небесное, – с дрожью в голосе прошипел Слота.
– И без тя вижу! Господь убережёт! – отвечал Никон.
В противоположной стене среди проёма в бревенчатой кладке виден был тёмный проход, ведший в сторону крепостного рва и монастырской стены. Оттуда пахло свежевырытой землёй.
– Ишь, суки! Хотят подо рвом к стене подкопаться и заряд заложити! – тихо произнёс Никон.
– Што ж делати-то? – разведя руками, спросил его товарищ.
В ту же минуту мужики услышали, как Павел кричит им, что в подкоп спускаются литва и ляхи. Следом послышались выстрелы, брань и звон оружия.
– Э-эх, живыми литва нас отсюда не выпустит! – произнёс Никон.
– Всё одно погибать! – добавил он, решительно показывая факелом на бочку с порохом.
– А вдруг спасёмся?! Надоти только ленту из зелья просыпать, – с надеждой молвил Слота, указуя на свежевырытый подземный проход, ведущий к основанию стены обители Святой Троицы.
Никон сразу понял своего смышлёного друга. Они быстро просыпали дорожку из пороха в сторону указанного Слотой подкопа. Топот и крики ляхов уже слышны были совсем рядом. Охочие, быстро творя крестное знаменье, дружно шагнули в штольню, ведущую к Троице, и Никон решительно опустил факел на пороховую ленту…
Вылазка ещё не закончилась, и у стен монастыря кипел кровавый бой, как вдруг кровли на стенах и стрельницах монастыря содрогнулись от адского толчка. Казалось, что дрогнули даже сами стены и башни…
Все, кто стоял на стенах с оружием в руках, готовясь дать отпор врагу, увидели, как в пяти саженях восточнее монастырского рва и стен вздыбило и разбросало огромные комья земли, и оттуда вырвался сноп бело-синего огня. Кромка крепостного рва обрушилась с наружной стороны. А затем в округе на сто саженей от разрыва всё окуталось белым дымом, среди которого заполыхали языки красного пламени…
Как записал тогда келарь Авраамий: «И благодатью Божиею нашли тогда устье подкопа. Вскочили тогда в глубь подкопа ради совершения замысленного клементьевские крестьяне Никон, называемый Шилов, да Слота; и, зажегши в подкопе порох с кизяком и смолою, заткнули они устье подкопа и взорвали подкоп. Слота и Никон тут же в подкопе и сгорели».
Но сражение у стен крепости ещё продолжалось. Уже вечером отец-келарь, опросив участников, так описал итоги той кровавой схватки:
«Старшины же Иван Ходырев и Борис Зубов со своими сотнями прогнали литовцев и казаков за мельницу на луг. А Иван Внуков остался в Нижнем монастыре. Атаман же Чика убил (тяжело ранил – Д. А.) Ивана Внукова из самопала. И его отнесли в монастырь. И была среди троицких людей великая скорбь об убитых дворянах и слугах, потому что они были мужественны и в ратном деле искусны.