Троицкое же воинство… убило двух полковников, королевских дворян, Юрия Мозовецкого и Стефана Угорского, да четырех ротмистров из жолнеров и иных панов, да и всяких людей много побили и поранили. А живых пойманных языков ввели в город…
Все же это произошло в один день – в среду, месяца ноября в девятый день, на память святых мучеников Анисифора и Порфирия. Ибо за три часа до света начали биться и до самого вечера кровь лилась. В один и тот же день подкопы разрушили и орудия литовские взяли. И благодатью Пресвятой Троицы были в Троицком Сергиеве монастыре радость и веселье среди всего православного христианства о величии Божьем, по причине того, что сотворил Бог преславное в тот день.
Боголюбивый же архимандрит Иоасаф с братиею повелел звонить вплоть до полуночи. Сам он со священным собором и со всей братией в храме Трисоставного Божества пел молебны, хвалу и благодарение воссылая Богу, Пречистой Богородице, великим чудотворцам Сергию и Никону и всем святым, с начала времен Богу угодившим.
Насчитали же всего побитых за тот день троицких людей сто семьдесят четыре человека да раненых шестьдесят шесть человек. Убитых архимандрит с честью соборно погребению предал, а раненых повелел постричь. Среди последних были Иван Внуков – в иноках Иона, Иван Есипов – в иноках Иосиф, Данило Дмитриев сын Протопопов из Москвы от Покрова-на-рву – в иноках Давид, троицкие слуги Данило Селевин, Меркурий Айгустов – в иноках Мефодий и многие другие. И, причастившись Святых Тайн Христа – Бога нашего, они преставились ко Господу».
Поздним вечером 17 ноября 1608 года Авраамий сидел в своей келье при лучине и составлял свои памятные записи. С болью в сердце писал он, что из-за недостатка продовольствия в монастыре началась цинга. Сначала в сутки умирало 10 человек, потом по 50, а иным днём даже по 100 человек. Первыми умирали раненые и дети. Выручали вылазки. Вспоминая прошедшие месяцы, Авраамий отмечал, что защитники крепости делали ночные вылазки, отбивая у литовцев и ляхов не только возы с продовольствием. Они угоняли у осаждавших отары овец и стада крупного рогатого скота, лошадей.
Однако, холодными осенними ночами нужно было топить монастырские печи, которые согревали людей. Топлива в монастыре не было. Защитники незаметно выходили из крепости и нападали на склады с дровами. Порой им удавалось доставлять два-три воза дров в монастырь.
Авраамий писал, что иные монастырские старцы во время ночных бдений и молитв видели, как сам святой Сергий обходил с молитвой стены монастыря:
«В воскресный день после утреннего пения пономарь Иринарх сел отдохнуть и забылся сном. И вдруг он видит, что в келью его вошел великий чудотворец Сергий и слышит, как тот молвил ему: “Скажи, брат, воеводам и воинским людям: сейчас к Пивному двору будет очень тяжелый приступ, они же да не ослабевают, но с надеждою дерзают”.
Некоторые старцы видел святого Сергия, ходившего по крепости и по службам, кропившего святой водой монастырские строения.
После предупреждения чудотворца, с воскресенья на понедельник в третьем часу ночи… загремело множество орудий, и многочисленное воинство литвы с громким криком со всех сторон устремилось к крепостным стенам. Против же Пивного двора, взяв множество вязанок дров, хвороста, соломы, смолы с берестой и порохом, они зажгли острог у Пивного двора. И от того огня стали видимы все полки. Со стен же крепости и с Пивного двора из-за турусов, из пушек и из пищалей много побили литовцев, и огни их погасили, и острог подсечь не дали. Также и по другим стенам крепости и с башен, козы с огнем спуская, многих литовских людей побили…».
Работу над составлением памятных записей нарушил кто-то, постучав в дверь кельи. Авраамий быстро отложил перо, ибо уже давно ждал гостя. По велению отца-келаря человек, постучавший в дверь, уже не первый раз тайно пробирался мимо польско-литовских застав и казачьей сторожи, передавая «на волю» письма из осаждённой крепости. Уже в седьмой раз Авраамий отпустил его, а теперь ждал с известиями о том, что творится в России и в округе монастыря. Но более всего келарь ждал ответного письма, которое должен был принести этот человек. Калитка в Потаённых воротах, устроенная в крепостной стене ниже верхней кромки рва, была для него сегодня заранее отперта.
– Молитв ради святых отец наших, Господи Исусе Христе, помилуй нас! – постучав в дверь, произнёс кто-то тонким, высоким гласом.
– Аминь! – отвечал келарь, отворяя дверь кельи и впуская инока.
Этим иноком был Христофор, явившийся словно видение из темноты холодной ночи.
– Здрав буди, брат мой, несущий Христа[52], – творя крестное знамение, произнёс Авраамий.
Видя, что инок дрожит всем телом, а его подрясник заляпан глиной и промок от дождя, Авраамий быстро достал из ларя стеклянную флягу медовухи и налил ему полную кружку.
– А ну, пей-ко, до дна! – велел келарь.
Приняв испачканными в глине дланями и тонкими перстами кружку, тщедушный Христофор произнёс:
– Спаси тя Христос! – и стал пить небольшими, частыми глотками. С длинных его волос, спускавшихся из-под монашеского клобука, с бороды и усов стекали дождевые капли…
Не спеши, брат, пей вволю. Толико махни главой, принёс ли письмо? – спросил келарь.
Инок утвердительно склонил голову…
Через пять минут Авраамий уже читал послание от некоего автора, который писал, что в Тушинском стане «никто “царика” не слушает и за государя не держит. А все литовские и ляшские гетманы, началные люди и казачья старшина межи собою которуют и норовят один другого подставить. А Сапега и Лисовский друг перед другом похваляются, но аки цепные псы друг друга загрызть готовы, ибо чуют, что Троицкая обитель им не по зубам». Далее автор письма сообщал, что «слух же истинный до всех нас дошел, что идут на выручку к Москве князь Михаил Скопа с черными псами, шведскими немцами, и Федор Шереметев с понизовскими людьми». В конце письма автор благословлял защитников обители стояти супротив русских воров и супостатов, еретиков, и изменников до конца за Святую Троицу, и что Господь не оставит их…
– Что-то подпись начертана неразборчиво, – произнёс келарь, дочитывая письмо.
– Это потому, отец-келарь, содеяно, дабы не приведи Господи, не перехватили бы сию грамотцу вороги-супостаты и не пострадал бы владыко, оборони его Христос, – отвечал Христофор тонким голоском.
В Нижнем Новгороде последовательно придерживались принципа «Кто будет на Москве государь, тот нам всем – государь», поэтому сохраняли верность московскому правительству. Еще весной 1606 года для наведения порядка в низовьях Волги было отправлено большое войско во главе с боярином Федором Ивановичем Шереметевым. Значительная часть нижегородского дворянства составила основу этого войска.
Но в соседних уездах – в Балахне и Арзамасе обосновались тушинцы. Против Шуйского выступали поволжские народы – татары, чуваши, марийцы. Некоторые влиятельные нижегородские дворяне примкнули к тому же лагерю. В итоге осенью 1608 года Нижний Новгород был отрезан восставшими и оказался фактически в осаде. Из Балахны в Нижний 21 ноября 1608 года была направлена грамота с требованием присягнуть самозванцу. В противном случае нижегородцам угрожали наказанием. Между тем, сил для сопротивления в Нижнем Новгороде было мало. К указанному времени войско Шереметева уже двигалось на помощь Нижнему Новгороду, попутно сражаясь с тушинцами. Но Шереметев дошёл только Казани. В тех условиях местная власть, представленная воеводой и дьяком, выглядела явно слабой. Лишь соборное решение нижегородцев всех сословий могло обеспечить безопасность города. Поэтому для управления городскими и уездными делами впервые был избран общественный орган, называемый «Городовой совет». В него вошли представители от духовенства, чиновных, дворянства, служилых людей «по прибору» (стрельцов, пушкарей, служилых иноземцев), посадского населения. Возглавлял совет архимандрит Печерского монастыря Иоиль – первый среди нижегородского духовенства по своему чину. Единомыслие горожан позволило отвергнуть требования воров. Нижний Новгород по своим богатствам и значимости занимал одно из первых мест среди городов Российского государства. Его благополучие зиждилось на поволжской торговле, а творящиеся в стране беспорядки приводили её в упадок. Нижегородцам, в отличие от жителей южных городов, было что терять, а терять они не собирались.
22 ноября 1608 года тушинцы начали боевые действия против Нижнего Новгорода. Нижегородцы отразили несколько приступов на укрепления городского посада и «отбились от воров». А 2 декабря они сами неожиданно обрушились на ворога, обратили его в бегство и на его плечах вошли в Балахну. Там были перебиты зачинщики крамолы. Победа была одержана под началом «второго нижегородского воеводы Андрея Семеновича Алябьева». Еще через три дня к Нижнему подошел большой отряд из Арзамаса, но Алябьев разгромил и его. После этого нижегородский воевода начал громить окрестные банды тушинцев. Успешные бои шли у сел Кадницы, Богородское, Ворсма, Павлово, а также у Арзамаса. К присяге на верность московскому правительству был приведен Гороховец. Алябьев осадил Муром, и там вспыхнуло восстание против сторонников Лжедмитрия. Те потерпели поражение. То же самое произошло во Владимире, когда войско Алябьева подошло к городу. Нижегородские отряды навели порядок и законность на средней Волге, нижней Оке и Клязьме.
В начале января 1609 года по Р. Х. конный отряд польско-литовской шляхты ушёл далеко на север. Тушинцы пришли в окрестности Устюжны-Железнопольской и занялись грабежом. Небольшой северный город имел и небольшую крепость с бревенчатыми стенами и башнями. Но в городе почти не было служилых воинских людей.
Польско-литовский отряд неспроста направлялся туда. Город-то был непростой. Впервые он упоминается в Угличской летописи под 1252 годом с именем Устюг-Железный, что связано с расположением города на Железном поле – волости, богатой болотной железной рудой. Волость эта – один из древнейших центров производства железа в Русской земле. Название Устюг-Железный (или Железный Устюг) город носил в XIII–XVI веках. Историческим центром города является городище, построенное на берегу реки Мологи, в устье впадающей в Мологу реки Ижины. На месте этого городища на мысу, при слиянии рек и была построена бревенчатая крепость.