– Служба порушена, но дело государево всё одно соблюдаем, – молвил Беззубцев. – Как тебе-то тут в Ливнах служится, Иван Никитич? Славны ведь Ливны своими воровскими делами.
– Да уж «служу – не мёд ужу»! Как смута зачалася, да пришёл царевич Димитрий в южные городы, так стали баять: «Орёл, да Кромы – первые воры!». Здесь же молвят: «Орёл да Ливны всем ворам дивны»! Вон ливенские служилые люди сколь с вором суть Петрушкой-Илейкой наворовались! Но люд бывалый, боевой. Татарве не уступят! – посетовал, но и обнадёжил Егупов-Черкасский.
– Эх, времена смутные в Московском государстве ноне! Слых идёт, де ляшский король Зигмунт войско собирает, хощет Смоленск идти воевать, – произнёс Беззубцев. – Слыхал ли?
– Стало быть большая война на носу! – подметил ливенский воевода.
– У нас уже здесь война немалая. Окажешь ли помочь нам, князь Никита Иваныч?
– Вот что, други моя, сам яз из града не поиду. За град сей пред Господом отвечаю! Но в подмогу пришлю вам сто пятьдесят своих служилых – детей боярских с конными стрельцами, да пару пушек с припасом, да коней двадесять. Идите во след ратным, не давайте калге в загоны ходить[63] и землю нашу зорить. Сидите у него на хвосте, в выю жальте, в хвост и в гриву колите, но на прямое дело не ввязывайтесь. Но главное к Москве не допускайте. Христос вам в помощь!
Крымско-татарская орда численностью от 40 до 60 тысяч сабель под предводительством калги Джанибек-Гирея прошла по Муравскому шляху до тульских засек и почти без сопротивления прорвалась через них к Оке в начале июня. Да и какое могло быть сопротивление у засек, когда всё было порушено во время осады Тулы войсками Шуйского. Во время своего движения крымская орда разделилась на отдельные «загоны», которые рассеялись по разным сторонам, разоряя и сжигая городки и селения, грабя, убивая и угоняя в полон беззащитное население.
Перебредя Оку, крымско-ногайская рать замедлила ход, и неспешно продвигалась к Москве. Кошь татарской рати, охраняемый отрядом в десять тысяч сабель остался под Серпуховом. Остальные татарские отряды, переправившись через Оку, разлетелись на запад – докатываясь до Тарусы, а по реке Протве – до Боровска, и на восток – в сторону Каширы и даже Коломны, разоряя окрестности этих городов. Это были небольшие набеги, обычные для кочевников. На берегах Оки и в устье её притоков началась длительная война, которая продолжалась всё лето. Угроза была и самой Москве. Но ни там, ни в Тушино, верно и не думали оборонять Заокские города и Поочье от крымцев.
Беззубцев переправившись через Оку, встал недалеко от Каширы и построил «гуляй-городок». Со всей округи, и с «Заоцких городов» к нему стал стекаться воинский люд и охочие. Отряд его вырос до трёх тысяч воинов. У него было уже десять пушек с немалым запасом пороха и боеприпасов. В середине июня он предпринял первое решительное дело…
Русский конный отряд, под рукой Юрлова подошёл к устью речки Луговой жарким июньским днём. Река петляла по оврагам и низинам прежде, чем отдать свои воды в Оку. На одной из небольших излучин в версте от Оки умостилась небольшая деревенька, брошенная хозяевами. Местные крестьяне, прятавшиеся в лесу, дали знать, что ратные крымцы грабили сейчас большое село Тарбушево, лежавшее восточнее верстах в трёх. С той стороны тянуло дымом. По слухам же крымцы и ногайцы уже докатились почти до самой Коломны и зорили земли Коломенского уезда.
– Пора всыпать крымцам, а то разгулялись, удержу нет! – молвил Юрлов, направляя коня к деревеньке.
Подъехав ближе, он внимательно осмотрел постройки. Дорога в деревню с востока вела мимо большого бревенчатого овина с широкими вратами по правую сторону. С противной стороны дороги, чуть поодаль начинался плетневой тын, окружавший огороды и сады.
– Здесь и примем бой! – твёрдо изрёк Юрлов…
Спустя час отряд верховых из двухсот конных стрельцов и детей боярских во главе с Дмитрием Беззубцевым на рысях ушёл в сторону Тарбушева. Подойдя почти незаметно вплотную к селу, русские прицельно выпалили из ружей, мушкетов и лёгких пищалей по крымцам, не ждавшим неприятеля. В ответ им полетели стрелы. Ещё через десять минут крымская конница числом до тысячи сабель выкатилась из села и погналась за русскими, давшими шпоры коням, но успевшими сделать ещё один слаженный залп. Десятки крымских всадников и коней пали на землю, кувыркаясь в пыли. Однако татары, видя своё явное преимущество, осыпали русских стрелами и, стремительно сокращая расстояние, на быстрых конях стали нагонять их. Эти три версты бешеной скачки пролетели быстро. Нескольким десяткам русских верховых не удалось доскакать до деревни. Они пали под татарскими саблями и стрелами. Остальные во главе с младшим Беззубцевым быстро рассыпались и укрылись среди дворовых построек.
Через несколько секунд, когда быстрые татарские кони достигли овина, стоявшего на околице, ворота постройки распахнулись. Три лёгкие пушки дали залп дробом и смели передние ряды преследователей. Затем дружный залп сотни стрельцов, прятавшихся в зарослях бузины за овином, продолжил дело. Разгорячённые гонкой татары, стали быстро осаживать коней. Кто-то пытался пустить стрелу. Но тут со стороны плетневой ограды огородов по крымцам ударили ещё семь пушек. Вслед им дружный залп дали стрельцы и дети боярские, прятавшиеся за тыном. Потеряв под русскими пулями и картечью до половины людей, татарская рать прянула вспять. И тут уже русская конница числом более пятисот верховых вылетела из речной луговины на излучину и во главе с Юрловым погналась за татарами.
Разгром татарского отряда был полный. Русские посекли и побили более восьмисот ратных татар. Ушло от погони не более ста. Сто пятьдесят ратных были взяты в полон, связаны, забиты в колодки. Их предстояло обменивать на русских полоняников. Победителям досталось и более трёхсот коней. Юрлов возвратился в гуляй-городок под Каширой с победой. Эта победа положила начало дружному сопротивлению русских в Поочье. В отряд к Беззубцеву стали стекаться воинские люди разных сословий.
В сознании и в душе великорусского народа все более вызревали недовольство правлением самозванца, гнев на литву, ляхов и русских воров, грабивших занятые ими земли и заставлявших «царика» раздавать им волости и города во владение. Многие города восстали и c боями отложились от Лжедмитрия. Под знамёна Скопы стекалось всё больше воинского люда и простого народа[64]. Узнав о событиях в Новгородской земле, смоленский воевода Михаил Шеин направил большой отряд в поддержку Скопе.
Героический поход Скопы начался со взятия Старой Руссы. Пан Керножицкий отступил без боя и оставил город. Затем тушинцы были биты под Торопцем, понесли тяжёлые потери в битве под Торжком.
Войска молодого полководца вышли к Волге. Полотно реки высвечивало и мерцало среди свежей зелени лугов и перелесков. Путь шёл по-над рекой. Близился конец июня. Дожди размочили дорогу. Возы и телеги колёсами размешивали в колеях жидкую глину и грязь. Лошади, тащившие возы были запачканы в этой жиже так, что не было видно ни лошадиных копыт, ни бабок. Доспешные верховые неторопливо рысили то по обочине, то по лужам, разбрызгивая мутную воду и грязь. Пехотинцы-кнехты в железных куяках, панцирях и доспехах, тяжело ступая под дробь усталого барабанщика, несли длинные пики и мушкеты на плечах. Обутые в высокие кожаные сапоги-ботфорты, забрызганные грязью, они шли только по обочине дороги.
Молодой, коротко остриженный, светловолосый, курносый и лобастый молодой человек в чешуйчатом доспехе, сидевший верхом, остановил коня и повёл разговор с другим верховым – длинноволосым блондином, одетым в камзол с кружевным воротником на европейский манер.
– Гер Якоб, не подведут твои солдаты? Подходим к Твери. Сей град немалый и добро укреплён, – весело улыбаясь и щуря голубые глаза, спросил молодой человек.
– Мой зольдат будет воэвать когошо, он шдёт денги – жалёванья, – отвечал длинноволосый.
– Денги будут! Посылаю своих людей по монастырям, к посацким людям в Нижний, в Кострому, в Гороховец, в Вологду, в Галич, там, где вору не подчинились и от вора далеко. Дадут денги, – отвечал Скопа (а это был он).
– Ещё один – два бой и надо плятить, мой кназ, – отметил Делагарди.
Скопа с пониманием махнул головой и тронул коня.
Русско-шведская армия под предводительством молодого полководца, насчитывающая уже 18 тысяч сабель и копий[65], подступила к Твери. В сражении под Тверью Скопа провёл ложный манёвр и наголову разбил польского воеводу Зборовского. Хорошо укреплённый город Тверь взять, однако, сходу не удалось. Но и силы тушинцев, остававшиеся в городе не представляли опасности для дальнейшего похода.
Жаркое лето на берегах Оки шло полным ходом. Днём яркое солнце играло и плавилось в бликах речных вод, рыбаки заводили невод. Вечером вои варили уху, пили медовуху, закусывали хлебом. огурцами и вяленой рыбой, обсуждали недавние боевые стычки с татарами и ногайцами. Этими тихими и лунными вечерами над Окой людям казалось, что нет ни войны, ни пожаров, ни смерти, ни ран и увечий, ни сиротства. Но, нет-нет ветер доносил далёкие запахи пожарищ и в Каширу приходили известия о разорении окрестных сёл и городков. Беззубцев и Юрлов действовали всё решительнее. К концу июня под рукой путивльского воеводы было около пяти тысяч воинского люда. Даже отряд касимовских татар численностью в тысячу сабель пришёл им в помощь.
Следующий удар по тылам крымских ратей Беззубцев нанёс под Серпуховом у Бегичева. Путивльский воевода узнал, что основная часть крымской рати разошлась в загоны. Большая часть её ушла за Серпухов к реке Протве. Со своей конницей он вышел вечером из гуляй-города и совершил ночной бросок к Серпухову. Рано утром шесть его лёгких орудий открыли беглый огонь зажигательными ярами по главному татарскому стану (кошу). В крымском стане начался переполох и пожар. Русская конница вместе с касимовскими татарами, числом до трёх тысяч сабель прорвалась к крымскому обозу, где находились забитые в колодки и скованные русские полоняники. Здесь завязался жаркая, но скоротечная сабельная сеча, ибо крымская сторожа, охранявшая полон, была готова к бою. Перебив в том бою более полутора сотни крымских ратных, русские освободили полоняников и вывели их из татарского стана. Когда крымцы попытались было преследовать русских, то крепко получили дробом от русских пушкарей.