Отряд Беззубцева и Юрлова спокойно перезимовал в гуляй-городке близ Венёва. Венёвский воевода был рад такому соседству, ибо слава о делах и победах Беззубцева докатилась и до него. Ему было удобно иметь поблизости такого сильного и надёжного соседа и защитника. Он неоднократно отсылал в гуляй-город корма (продовольствие и фураж). Дмитрий Беззубцев прислал из Путивля немалый обоз с кормами и зельем (порохом). Да и вои Беззубцева без дела не сидели. Они вырыли погреба, обложив их бревенчатыми стенами. На реке Осетре устроили рыбные ловы и наловили столько рыбы, что засолили пятьдесят двухпудовых бочек. Там же в погребах хранились бочки с солёными огурцами, капустой. Местные крестьяне по доброй воле доставляли для служилых людей репу, редьку, вяленые и солёные грибы, сало, муку. Целые связки сушёной и вяленой рыбы, завёрнутые в рогожу, хранились на возах. Осенью служилые люди по приказу Беззубцева расширили размеры гуляй-города, вырыли и построили тёплые землянки с печками, с бревенчатыми стенами и бревенчатым покрытием.
Однако, Беззубцев не забывал о службе и следил за тем, как по округе несут службу его дозоры. Повсюду в России шла война, и выпускать оружие из рук было рано. Уже в начале апреля далеко в степь высылалась сторожа, которая доходила то до верховьев Северского Донца, то до Оскола, то до Воронежа и Дона.
В апреле в Венёв к Беззубцеву пришли известия, что крымский хан вновь посылает войско в Русскую землю. Правда, пронёсся слух, что в этот раз хан обещал помощь Шуйскому против ляхов и литвы.
Тёплым майским днём 1610 года во время званого обеда Марина вдруг почувствовала себя плохо; её сильно затошнило. С трудом она сдержала рвоту. Первоначально это вызвало у неё сильный испуг:
– Неужели, отрава? Кто бы хотел меня отравить? – с ужасом подумала она.
Она поставила чашу полную вина на стол, поднялась со стульца, сказалась больной и ушла к себе в опочивальню. «Царь», сидевший напротив неё за столом, с удивлением вскинул брови, ибо Марина никогда, даже в случае простуды, не отказывалась от чаши доброго красного венгерского. Однако, казачьи атаманы, присутствовавшие на трапезе, отвлекли его внимание, разговорами, угощаясь медовухой и водкой.
Придя к себе в верхнюю палату-светлицу, что располагалась под коньком крыши вместительного, купеческого, двухъярусного, бревенчатого дома (который все стали именовать дворцом), она присела на маленький стульчик и задумалась. Посидев немного, достала из своего дорожного сундучка зеркальце венецианского стекла в оправе из серебра с витой ручкой, взглянула на своё лицо. Оно было бледно и искажено страданием. Карие глаза были полны тревогой.
Марина слегла и до утра не выходила из своей светлицы. Ничего не ела, но попросила принести ей молока и вечером с удовольствием выпила пол крынки.
Прошёл день, другой. Тошнота повторялась неоднократно. Однако, она оставалась живой, и ощущала, что в её естестве нет ничего, что свидетельствовало бы о близкой смерти. Наоборот, своим внутренним женским чутьём она почувствовала зарождение новой жизни. А ещё через несколько дней она поняла и убедилась, что непраздна…
В мае 1610 года Прокопий Ляпунов отправил к Зарайскому воеводе Дмитрию Пожарскому с грамотой своего племянника Федора Григорьевича, склоняя его выступить против Шуйского.
Князь Дмитрий предложение Ляпунова отверг, посланника отпустил восвояси, грамоту переслал в Москву и запросил у царя помощи. Вскоре к нему прибыло подкрепление – воевода Семен Глебов и стрелецкий голова Михаил Рчинов. С ними в Зарайск пришло сто стрельцов и наряд (пушки с порохом и ядрами). Узнав об усилении Зарайского отряда, Ляпунов временно прекратил переписку с князем Пожарским. Но в душе рязанский предводитель, чувствовал, что дороги их вновь сойдутся, и будут ещё оне делать одно дело…
В начале июня в Венёвский стан пришло неожиданное известие, что Большие ногаи идут воевать Рязанскую землю. По слухам, они были уже в трёх-четырёх переходах от Ряжской засеки. Вёл ногайскую орду Ак мурза Байтереков. Тогда ещё никто не знал, что ногайские татары выступили по призыву крымского хана Селямет-Гирея. Своим приходом ногайцы отвлекали на себя внимание русских воевод, способных направить свои силы на помощь Рязани. А тем временем крымская рать шла на север – к Туле.
Узнав о нападении ногайцев, Беззубцев свернул гуляй-город и выступил к Рязани. Через три дня после выступления из Венёва сторожа донесла ему, что Прокопий Ляпунов с отрядом рязанских дворян и детей боярских стоит на реке Проне. Воеводы встретились близ Пронска. Сошли с коней, сняли шапки, поклонились друг другу, затем обнялись и троекратно поцеловались, как старые знакомые. Знались ведь ещё и ранее в 1606 году, когда Болотников и Пашков подступали к Москве.
– Поди, тому года три, а то и четыре, как не видались с тобою, воевода! – дружелюбно произнёс рязанский предводитель.
– С той самой осени 114 года[72], егда ты с коломенского стана утёк, – столь же дружелюбно, но с некоторым упрёком отвечал путивльский воевода.
– Кто старое помянет, тому глаз вон! – с лукавой улыбкой произнёс Прокопий…
– Слыхивал яз, де недавно есчо гостил ты в Калуге у вора, а ране де на Москве Шуйского винил в злодействе и в отравлении князя Михаила Скопина, а ныне уж здесь под Пронском. Скор ты на руку, Прокопий Петров!..
– «Скор-то – скор, но – не вор!» – отвечал Ляпунов. – А с вором – с Шуйским, дасть Господь, скоро управимси! – добавил он, хитро щурясь и расправляя усы.
Сейчас у Ляпунова было около пяти тысяч сабель и пять пушек. Беззубцев привёл с собой две тысячи конницы и десять пушек. Они договорились действовать совместно.
В июне 1610 крымско-татарская рать числом 15 тысяч сабель под рукой Богатырь Гирея (Батыр-бея) и Кантемир-мурзы пришла в южнорусские земли и стала продвигаться к Москве. Согласно обещанию, данному ханом Селямет-Гиреем Василию Шуйскому, татары должны были вступить в войну с польским войском короля Сигизмунда. На реке Оскол от основной части татарского войска отделилась орда Чанибек-калги[73].
Слух о том, что Джанибек-Гирей пришёл в Русскую землю дошёл до Беззубцева и Ляпунова в середине июня, когда они были близ Ряжской засеки и стояли на реке Хупте верстах в двадцати от Ряжска. По сообщениям сторожи у Джанибек-Гирея было 12–13 тысяч сабель. Под рукой опытного военачальника, каким являлся Чанибек, это была грозная сила. Крымцы шли Муравским шляхом, миновали Куликово поле и ноне были где-то между верховьями Дона и Упы, верстах в сорока от Епифани.
На военном совете воеводы решили отступить западнее – к крепости Скопину, чтобы как-то прикрыть десное плечо и спину своих отрядов, а заодно поставить крымскую рать под угрозу удара с востока. С другой стороны, как сообщали казачьи станицы, ногайская рать ещё стояла на реке Цне – южнее Шацкой засеки и бездействовала. Ногайцы рассылали небольшие разъезды в сторону Шацка и, вероятно, разведывали, где удобнее проломиться через Шацкую засечную черту или перелезть реку. Беззубцев выслал пять сотен казаков и детей боярских в сторону Шацка и настрого велел им следить и вести дозор за ворогом, стеречься внезапного его прихода на Рязанскую землю. В случае же нахождения ногайцев, немедля слать к нему гонца, а самим идти в Шацк или в Ряжск, садиться в осаду, боронить грады и досаждать ворогу нежданными набегами на его кошь.
Стан на Хупте был быстро снят, и воеводы уже через два дня стояли во всеоружии восточнее Скопина на реке Верде. Тут к ним прислал Скопинский воевода, который, узнав об их приходе, писал: «Чанибек-калга с ратью немалой пришёл, но послов слал к царю Василью и по Заоцким городом, де пришол в Русскую землю не воевать, а пришол в помочь царю на литву и на ляхов, де и стеречися ево не надо ти…». Получив это известие Беззубцев и Ляпунов немного успокоились, но решили держать ухо востро. На крутом берегу Верды их люди устроили гуляй-город.
Так прошло несколько дней. Казалось, что наступило затишье. Рать Чанибек-калги медленно шла к Туле. Ногайские татары не подавали о себе знать. В это время у Прокопия Ляпунова началась оживлённая переписка с братом Захарием, который в то время был в Москве и, казалось, верно служил Шуйскому.
На южных подступах к Нижнему Новгороду оживились «воровские» шайки. Под их властью оставался Арзамас. В апреле – мае они опять подступали к Нижнему и пытались взять его посад. Однако, возвращение из-под Москвы домой нижегородских служилых людей позволило дать отпор противнику. Городовой совет города запросили помощи у Москвы для окончательного разгрома воров. Присланные Москвой войска, соединившись с нижегородцами. К середине июня 1610 года нижегородцы взяли Арзамас приступом и последние силы повстанцев были разгромлены. Однако, надежды нижегородцев на восстановление мирной жизни не оправдались…
Жаркое лето текло медленно, словно воды в реке Верде. Воинский люд в гуляй-городке Беззубцева выспался, распрягся и стал помалу бражничать. Люди мирно пасли коней в ночном, ходили по грибы, заводили невод, ловили рыбу, варили уху, гнали горилку и медовуху. Лето шло к своей макушке. Ляпунов же чуть ли не через день отписывал брату в Москву, ждал от него гонцов, и получал письма.
Вскоре до воевод дошли известия, что Чанибек-калга вместе с главными силами орды стал «кошем» (лагерем) за Окой под Серпуховом. Татары вели себя довольно мирно, не грабили, не озорничали. Василий Шуйский из Москвы отправил посольство под руководством князя Бориса Лыкова с богатыми дарами в татарский табор для переговоров.
Как-то вечером Беззубцев и Юрлов зашли к Ляпунову в шатёр, чтобы выпить и повечерить вместе. Застав Прокопия за чтением последнего письма, Беззубцев стал расспрашивать его, что за переписку тот ведёт. Рязанский воевода поначалу скупо отвечал, что шлёт письма брату Захарию на Москву. Они выпили водки и вскоре язык Прокопия развязался. Тот перешёл на шёпот и стал рассказывать про брата.