В столице ударили в набат, посадские люди Москвы взялись за оружие. Им удалось захватить пушки, которые поляки хотели увезти в Китай-город и в Кремль, построить на улицах Москвы завалы из возов и брёвен. Развернулись ожесточённые бои. С крыш домов, из-за заборов, из окон в литву, ляхов и немцев стреляли, бросали камни. Польский гарнизон Москвы насчитывал тогда 7 тысяч воинов под началом гетмана Гонсевского. Среди них было 2 тысячи пеших немецких наемников. Всё это была немалая сила. Но на помощь москвичам подоспели передовые отряды Ополчения, возглавляемые князем Пожарским, Бутурлиным и Колтовским. Отряд Бутурлина сражался у Яузских ворот, отряд Колтовского – в Замоскворечье.
Особенно упорными были схватки на Никитской улице и на Сретенке. В полдень, в самый разгар боя, здесь появились воинские люди из отряда князя Пожарского. Зарайский воевода, в числе первых подошедший к столице, и сумевший скрытно от поляков расположить своих воинов в слободах, выслал дозоры в Москву и внимательно следил за ходом событий. Услышав набат в городе, он с небольшим конным отрядом поспешил на помощь москвичам. Его отряд первым из Ополчения вошёл в Белый город. Мгновенно оценив обстановку, воевода отправился в стрелецкую слободу, расположенную неподалеку. Собрав стрельцов и охочих посадских людей, Пожарский дал бой наемникам, появившимся на Сретенке возле храма Введения Пресвятой Богородицы. Вслед за тем он послал своих людей «на Трубу» на Пушкарский двор. Пушкари тотчас пришли на подмогу, и привезли ополченцам несколько легких орудий. С их помощью воевода отбил наступление немецких наёмников и «втоптал» их в Китай-город. Сказался немалый боевой опыт и ратная выучка зарайцев. Сам князь Дмитрий бился в первых рядах. Но идти на приступ Китай-города сил не доставало. Пожарский вернул своих людей в Белый город, на Сретенку.
В разных концах Московского посада главными узлами сопротивления захватчикам стали стрелецкие слободы. Против Ильинских ворот стрельцы под началом воеводы Ивана Бутурлина не позволили Гонсевскому прорваться в восточные кварталы Белого города и не пропустили врага к Яузским воротам. На Тверской улице роты наемников были отброшены от Тверских ворот. В Замоскворечье сопротивление возглавил воевода Иван Колтовский. Здесь восставшие, соорудив высокие бревенчатые заборы у наплавного моста, обстреливали Водяные ворота Кремля.
Князь Димитрий решил укрепиться на Сретенке в перекрестье нескольких улиц, примыкавших к каменным укреплениям Белого города. Здесь же находилась его городская усадьба, и эта часть города была хорошо знакома ему. Сретенка и прилегающие к ней переулки, были перегорожены бревенчатыми заплотами и под руководством Пожарского превращены восставшими в крепость. Пожарский приказал построить острожек у храма Введения Богородицы и усилить его пушками. Быстро был вырыт ров и насыпан вал. Из бревен и досок сбили стены, где-то поставили частокол.
Польский гетман вывел из Кремля всю оставшуюся пехоту. Часть поляков была спешена. Эти силы вновь соступились с восставшими. Отряд зарайского воеводы сражался целый день с численно превосходящим его противником.
О том, как шли боевые действия засвидетельствовано польским шляхтичем Маскевичем: «Московиты жестоко поражали нас из пушек со всех сторон. По тесноте улиц мы разделились на четыре или на шесть отрядов; каждому из нас было жарко; мы не могли и не умели придумать, чем пособить себе в такой беде, как вдруг кто-то закричал: “Огня, огня, жги дома!” Наши пахолики[83] подожгли один дом – он не загорелся; подожгли в другой раз – нет успеха, в третий раз, в четвертый, в десятый – все тщетно: сгорает только то, чем поджигали, а дом цел. Я уверен, что огонь был заколдован. Достали смолы, прядева, смоленой лучины – и сумели запалить дом, так же поступили и с другими, где кто мог. Наконец занялся пожар: ветер, дуя с нашей стороны, погнал пламя на русских и принудил их бежать из засад, а мы следовали за разливающимся пламенем, пока ночь не развела нас с неприятелем. Все наши отступили к Кремлю и Китай-городу». Так, не имея иных средств одержать победу над неприятелем, поляки зажгли Белый город, Земляной город и Замоскворечье.
Беззубцев, Юрлов и их люди вошли в Москву с отрядом Бутурлина. Местами город уже горел. Особо сильно дымило в Замоскворечье. Когда ополченцы и москвичи отбили очередной приступ ляхов на Яузские ворота, здесь наступило временное затишье. Однако, все хорошо слышали, как идёт жестокий огненный бой западнее – там, где дрался князь Пожарский. Бутурлин собрал своих воевод и начальных людей на совет.
– Не иначе, худо князю Дмитрию и его людям. Наседает ворог – литва, ляхи, немцы, – произнёс Бутурлин.
– Помочь бы! Зелья, пищалей, мушкетов ему бы поболе. Чай посацкие-то люди, что к ему примкнули, огненого бою не имают, – добавил Беззубцев.
– Возы-то есть и посацкие проводят. Но кто ж охотою возьмётся? – спросил Бутурлин.
– Яз проведу! – вызвался Юрлов.
– А ты Москву-то и улицы Московские ведаеши? Да и глаз-то у табя един лишь – молвил Бутурлин.
– Всё он ведает, воевода! Язык до Киева доведёт! – отвечал за Юрлова Беззубцев.
Через полтора часа два воза, нагруженных бочонками с порохом, пищалями и мушкетами были доставлены Юрловым на Сретенку. Стемнело. Однако, отряд Пожарского усиленный девятьюстами москвичей и несколькими сотнями стрельцов, продолжал крепить свою оборону. Стучали молотки и кувалды, слышны были звон и удары топоров и секир. Плотники и посадские люди, раскатывали жилые и хозяйственные бревенчатые постройки и достраивали острожные укрепления. Мушкеты, пищали и порох доставлены были людям Пожарского вовремя. Весенняя, звёздная ночь была довольно холодна. Огненные сполохи метались над Москвой, и дым порой застилал звёздное небо. Но в крепости Пожарского люди жгли костры, грелись близ огня. Многие точили, сабли, ножи, секиры, рожны копий, чистили огнестрельное оружие. Варили, кто кулеш, кто сбитень. Мало кто спал хотя бы и четыре часа.
«Видя, что исход битвы сомнителен, – писал вечером 19 марта Гонсевский королю, – я велел зажечь Замоскворечье и Белый город в нескольких местах». Исполнителями этого страшного решения (в условиях в основном деревянного города) стали немецкие наемники, взявшие на себя обязанности факельщиков. Ветер гнал огонь на повстанцев, те отступали. Вслед за пожаром шли вражеские солдаты. В деревянной Москве в обстановке уличных боев пожар принял громадные размеры и выгнал из засад и заплотов защитников города. Это помогло Гонсевскому сломить сопротивление горожан на Кулишках и подле Тверских ворот. Польское воинство и наёмники, проигрывая битву за Москву, призвали на помощь огонь.
В тесноте охваченных пожаром московских улиц, по словам гетмана Жолкевского, «происходило великое убийство; плач, крик женщин и детей представляли нечто подобное дню Страшного суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших…». В горящей Москве русские не могли долго обороняться и многие бежали из города навстречу ополчению, подходившему к Москве.
Как только рассвело, из-за дымовой завесы со стороны Большой Лубянки по Сретенским укреплениям ударили пушки. Ляхи били дробом и каменными ядрами. Картечь и мелкие ядра расщепляли доски, секли брёвна, рикошетили от каменных стен Белого города и стен храмов. Каменные ядра при столкновении с преградами разбивались на части, превращаясь в осколки, несущие смерть. Вражеские снаряды жутко свистели в воздухе, крутились, убивая, раня и калеча людей, лошадей и прочий скот. Обстрел длился около часа. За это время отряд Пожарского потерял около сотни людей убитыми и тяжело ранеными. Но никто из защитников не отступил. Начался приступ. Сначала немецкие наёмники дали ружейный залп по заплотам ополченцев и москвичей. Однако, нежданно для себя они получили в ответ залп такой же силы. В рядах нападавших потери оказались более значительными, чем у оборонявшихся. Но это не остановило ляхов. Их пехота и спешенные латные кавалеристы пошли на приступ. Встречены они были рогатинами, копьями и секирами. Тут на заплотах и заборолах началась жуткая сеча.
– Князь Димитрей! Отступись, оставь сечу! Не вместо табе тут-то! – орал во всё горло Юрлов Пожарскому, стоя сверху на брёвнах, и отбиваясь длинной казачьей саблей от спешенного латного кавалериста с пикой.
Он дрался всего в пяти шагах от князя. Но Князь Пожарский словно и не слышал Юрлова. В железном шеломе с бармицей, облитый кольчугой, в нагрудном панцире, он, с мечом, зажатым в обеих дланях, крушил врагов в первых рядах защитников. Уже латный гусар и оруженосец-пахолик рухнули наземь под ударами его меча. Ляхи и литва били по москвичам и ополченцам в упор из мушкетов и ручниц, кололи пиками. Но защитники Москвы отвечали им ружейными залпами, пускали меткие стрелы, ссекали руки и ноги, врагам, пытавшимся подняться на их бревенчатые укрепления. Схватка с переменным успехом длилась около часа. Ляхи то вновь напирали, то откатывались от укреплений. В тот раз их всё же отбили с большой кровью и немалыми потерями. Но князь Дмитрий не уберегся. Лихая вражеская пуля пробила ему панцирь ниже правого плеча, ближе к груди. Падая на брёвна, он получил ещё два удара саблей. Но эти удары не просекли доспехов, а лишь контузили князя. Алая кровь залила его доспехи. Юрлов с помощью трёх ополченцев побил ляхов, пытавшихся пленить князя. Затем он вынес Пожарского из боя и с его слугами донёс до усадьбы. Там с Пожарского сняли доспехи. Осмотрели рану. Пуля прошла насквозь и застряла в кольчуге у спины. Рану омыли водкой и перевязали. Князь дышал, но был без сознания. Решено было немедля отправить его в Троице-Сергиев монастырь под защиту стен и на излечение.
Юрлов стал готовить воз, коней и охрану для сопровождения князя Димитрия. Решил, что повезёт Пожарского в Троицу сам. А уличные бои 20 марта продолжались в Москве то здесь, то там целый день.