Гримм записал и добавил по-немецки:
— Думаю, это возможно.
— И, наконец, право, — сказал Саша. — Я много читал на эту тему, но мне бы хотелось привести знания в систему.
— Мы поищем достойного преподавателя, — пообещал Гримм.
— И ни одного военного предмета! — заметил Гогель по-немецки.
Володька хмыкнул.
— Военные предметы мне и так навяжут, — заметил Саша. — Без всякого желания с моей стороны. Ну, что ж поделаешь, если теорема Вейерштрасса мне интереснее устава сухопутных войск.
Когда Гримм ушёл, Саша немного поразмышлял на тему, стоило ли привлекать его в союзники. Ладно! Посмотрим, что из этого получится.
Утром было купание в мелком и тёплом море с песчаным дном, потом занятия фехтованием, музыкой, гимнастикой и танцами, а после обеда Никса взялся показать Саше сад.
— Помнишь, когда мы приехали сюда впервые? — спросил брат.
— Мы здесь были? — удивился Саша. — Я совсем не помню этого места.
— Да, — кивнул Никса, — первый раз семь лет назад. И останавливались в этом же доме. Потом была Восточная война, и мы сюда не ездили. А в 1855-м приехали снова. И ещё два года подряд: в 56-м и 57-м. Только прошлый год пропустили. Пойдём, я покажу тебе одно интересное место.
Они оказались в дубовой роще с совсем молодыми деревцами.
— И что здесь интересного? — спросил Саша.
— Совсем не помнишь?
Саша помотал головой.
Тогда Никса нагнулся и раздвинул траву у корня одного из молодых дубков.
В траве стояла деревянная табличка с надписью: «Саша».
— Этот дубок сажал ты, — объяснил Никса.
— Что ж, значит осталось родить сына, построить дом и написать книгу, — усмехнулся Саша.
— По поводу книги ничуть не сомневаюсь, — вздохнул брат.
Встал и сделал знак идти за собой.
— Это не всё, — сказал он.
Они подошли к маленькой решётке, за которой был огород с рядами широких грядок. Никса открыл низкую калитку, и они вошли. Саша уже знал, что увидит.
У начала одной из грядок была воткнула в землю такая же табличка с такой же надписью.
— Это моя грядка? — спросил Саша.
Никса кивнул.
— Да, твоя. Тоже не помнишь?
— Почти. Возможно чуть-чуть.
Врать Саша счёл неразумным. Никса мог его привести ещё к какому-нибудь памятному месту, которое Саша никогда не видел, и быстро вывести на чистую воду.
— Я надеялся, что ты уже совсем поправился, — вздохнул Никса.
— Я вспомню, — пообещал Саша. — Ты показывай.
Следующим объектом оказался домик для кур, с желтыми, недавно вылупившимися цыплятами.
— Я разводил цыплят? — спросил Саша.
— Нет, — сказал Никса, — это Володькино.
Вечером экскурсия продолжилась в порту. Брат подвёл его к яхте с надписью «Никса».
— Ух ты! — восхитился Саша. — Твоя?
— Да, — кивнул Никса, — и мы много раз поднимались с тобой на борт и выходили в море.
Яхта была двухмачтовой, гребного колеса не имела и в длину была метров двадцать. Просто курам на смех для уважающего себя олигарха 21 века.
Они поднялись на корабль, команда приветствовала цесаревича криками «Ура». Никса провел брата по палубе и показал каюты, они были отделаны примерно, как на «Штандарте» — дорогим деревом.
Рядом с «Никсой» была пришвартована ещё одна шхуна под названием «Нева».
— Чья «Нева» помнишь? — спросил Никса.
Судно было трехмачтовым, но по длине примерно таким же, как «Никса». Паровой машины «Нева» тоже не имела. Зато на палубе стояли пушки. Саша насчитал 12 штук.
— Константина Николаевича? — предположил он.
Дядя Костя, правда, уплыл в Англию на «Стрельне» с паровой машиной, гребными колёсами и двумя трубами, но мало ли у него яхт…
— Нет, — сказал Никса, — хотя тепло.
— Николы?
Предположение казалось довольно безумным, учитывая, что Николаю Константиновичу минуло 9 лет.
— Горячо, — сказал Никса, — но пока неправильно.
Из царских детей в моряки прочили ровесника Николы Алексея.
— Алёши? — предположил Саша.
— Да! — обрадовался Никса. — Это Алёшкин трёхмачтовый люгер. Угадал или вспомнил?
— Угадал, — честно признался Саша.
Никса вздохнул.
Они ещё успели пройтись по променаду, той самой изогнутый набережной, которую они видели с моря.Скоро в воде отразились длинные закатные облака, и зажглись жёлтые газовые фонари.
И они вернулись в графский дом.
Прежде чем удалиться в свой флигель, Никса спросил:
— Пойдёшь со мной завтра на охоту?
Саша было интересно принять участие в сём дворянском развлечении, хотя с пионерского детства он усвоил, что охотиться можно только с фоторужьём, и пока не понимал, как будет решать это моральную дилемму.
— Пойду, — кивнул он.
— Рихтер пойдёт с нами.
— Хорошо, — сказал Саша. — Во сколько встаём?
— Как обычно. Охота вечером, на закате.
Это, прямо скажем, радовало.
— На кого будем охотиться?
— На куликов. Точнее лесных куликов, то есть вальдшнепов.
Гогель отнёсся к идее охоты в компании Никсы и Рихтера вполне одобрительно. Более того выяснилось, что Гогель прихватил с собой в Гапсаль ружьё, которое отдал Саше.
Солнце ещё стояло над вершинами деревьев, а Никса, Рихтер и его сеттер Флай уже ждали у ворот особняка. Рыжая псина крутилась и прыгала вокруг хозяина, явно предвкушая удовольствие от предстоящего мероприятия. Саша, вообще-то не любивший собак, к некоторым породам относился вполне терпимо. И ирландский сеттер входил в их число, наряду с колли, корги и спаниелем.
Когда они вышли из города, было ещё жарко, но на дорогу пали длинные тени, предвещая скорый закат.
— Я вряд ли буду охотиться, — сказал Саша, — просто посмотрю.
— Тебе раньше нравилось, — заметил Никса.
— Я раньше охотился? — удивился Саша.
— Ещё бы, — сказал Никса. — и много.
— Но в прошлом году мы сюда не приезжали, — заметил Саша, — а два года назад мне было всего двенадцать. Как я мог охотиться?
— Причём тут два года назад? — спросил Никса. — Ты уже охотился, когда мы здесь были впервые.
— Ты хочешь сказать, что винтовку доверили семилетнему мальчику?
— Охотничье ружьё, — уточнил брат.
— Не суть.
— А что такого? — удивился Никса. — ты уже неплохо стрелял.
— И попадал в вальдшнепов?
— Ты даже в воробьёв попадал.
— Не может быть! — поразился Саша.
И перевёл взгляд на Рихтера.
Тот кивнул и добавил:
— Меня примерно в том же возрасте начали брать на охоту.
— В будущем не охотятся? — спросил Николай.
— Охотятся. Есть любители. Но не с семилетнего возраста. В семь лет охотничий билет никто не выдаст.
— Это вроде права на охоту?
— Угу! А ещё нужно разрешение на оружие. Это отдельная песня: документы, медкомиссия.
— А без разрешения?
— На свой страх и риск. Может, конечно и прокатит, а можно и сесть.
— А с каких лет дают разрешения?
— С восемнадцати.
Никса хмыкнул.
— Строго у вас там в будущем. За лауданум каторга, за ружьё тюрьма.
Рихтер был, видимо, в курсе Сашиных пророчеств, так что лишних вопросов не задавал.
Дошли до большой поляны на берегу лесной речки, поросшей ольхой, черёмухой, орешником и рябиной.
— Здесь, — сказал Никса.
Солнце коснулось вершин деревьев. С реки потянуло прохладой и запахом болотных цветов.
Никса снял с пояса грушевидный предмет, судя по цвету, сделанный из серебра, и украшенный выпуклым изображением охотника с собакой под деревом и оленя по другую сторону от него.
Поставил ружьё вертикально на приклад и вытряс из предмета порох в дуло.
— А ты взял пороховницу? — поинтересовался брат.
— А она у меня есть?
— Точно есть.
Саша забыл поинтересоваться у Гогеля.
— Да я не собираюсь стрелять.
— Заряди на всякий случай.
И Никса протянул пороховницу брату.
И Саша засыпал порох.
За порохом следовал пыж, а потом дробинки.
— А почему не бумажный патрон? — поинтересовался Саша.
— Потому что дробь, — объяснил Никса.
— А почему не сделать патроны с дробью?
— Потому что патроны делают для армейских винтовок.
— А почему не сделать патроны для охотничьих ружей?
— Ну-у…
Встали перед деревьями, не скрываясь.
— Вальдшнеп не видит человека, если он стоит неподвижно, — объяснил Оттон Борисович.
— Так что тихо, — добавил Никса, — не распугай.
Сеттер Флай тоже застыл рядом с хозяином, словно был не собакой, а статуей собаки. Даже не рычал.
Над лесом появились облака, стал накрапывать дождик.
— Это хорошо, — заметил брат. — Низко будет тянуть.
— «Тянуть»? — переспросил Саша.
— Брачный полёт вальдшнепа называется «тягой», — объяснил Никса.
— Именно, — кивнул Рихтер. — Вальдшнеп же не просто так летает, он ищет подругу, которая ждёт его на земле. Утром будут летать вместе.
— Угу! — усмехнулся Саша. — У них любовь, а мы — дробью.
— Зато вкусный, — возразил брат.
— Поздно уже, — заметил Рихтер. — Июль. Так что, может, и не подстрелим никого, Александр Александрович. И ваше моральное чувство не пострадают. Буквально последние дни, когда есть надежда его добыть.
Солнце опустилось за деревья и приглушенно светило из-под облаков, а потом скрылось за горизонтом, только верхушки елей выделялись на фоне светло-синего неба.
Вдруг собака насторожилась и повернула морду к лесу. С неба послышался странный звук: что-то среднее между хрюканьем и скрипом.
Никса с Рихтером разом вскинули ружья, и раздались выстрелы. Саша едва успел заметить над лесом силуэт птицы прежде чем она камнем сорвалась вниз.
— Ищи! — скомандовал Рихтер собаке.
И указал рукой туда, куда упал вальдшнеп.
Флай бросился к лесу и вскоре вернулся с пестрой птичкой в зубах и положил её в траву. Вальдшнеп был размером примерно с голубя. У него был круглый темный глаз, длинный тонкий клюв и следы крови возле крыла.
Охотники были счастливы и только Саша мрачно смотрел на результат.