— Нет, — односложно ответил Оттон Борисович.
— Мне, — сказал Саша. — Господин, Каплун, извините, как вас зовут? Буква «А» может обозначать разное.
— Абрам, ваша милость, — улыбнулся портной.
— А по отчеству?
— Это лишнее, — сказал хозяин, — но, если хотите, Абрам Енохович.
— Абрам Енохович, мне нужен мундир штабс-капитана Лейб-гвардии Преображенского полка, — объяснил Саша.
Каплун на минуту подвис.
— Штабс-капитана? — переспросил он. — Нас вас?
— Я молодо выгляжу, — заметил Саша.
— Может, вернемся хотя бы к Брунсту, Александр Александрович? — предложила Тютчева. — Экономия — это хорошо, но всему есть предел.
И тут ашкеназские мозги хозяина, видимо, пришли в движение, провели некую химическую реакцию и сказали: «Эврика!»
— Ваше Императорское Высочество? — несмело спросил он.
Саша улыбнулся.
— Я не очень люблю этот официоз, — сказал он, — так что можно просто по имени-отчеству.
— Брунст, конечно, хороший мастер, Ваше Императорское Высочество, — затараторил Абрам Енохович, — но вы половину заплатите за имя. А Норденштрем… вы, конечно, были у Норденштрема? Это отличный мастер, но вы две трети заплатите за имя.
— Вот мне тоже так кажется, — заметил Саша.
— А Абрам Каплун тоже умеет иголку в руках держать, Ваше Императорское Высочество. Смею заметить, не хуже Норденштрема, но за имя вы не заплатите ничего.
— И сколько без доплаты за имя? — поинтересовался Саша.
— Шестьдесят.
— О! — сказал Саша. — Звучит реалистично.
— Сейчас, сейчас, — сказал Каплун.
Исчез и материализовался вновь с карандашом в зубах, листком бумаги в руке и матерчатой портняжной лентой на шее.
Отвёл Сашу в каморку, и молниеносно снял мерку, кружась вокруг клиента, и то опускаясь на одно колено, то наклоняясь, то выпрямляясь во весь рост. И записал результаты измерения в столбик, комментируя справа налево черточками, точками и крючками языка идиш.
Когда мастер закончил свой портняжный танец, Саша взял ленту. Любопытно в каких единицах она проградуирована? Он предполагал, что в дюймах, но деления были слишком маленькими.
— Боже мой, сантиметры! — воскликнул он так, словно встретил старого друга.
— Конечно, — сказал Абрам Енохович, — она же французская. Прямо из Парижа.
Саша вернулся к своим спутникам, и тут двери ателье открылись, и в комнате появился ещё один персонаж.
Человек был невысок ростом, кряжист, стрижен под горшок и одет как мастеровой: в русскую рубаху и полотняные штаны. И даже на голове картуз. По возрасту примерно, как Абрам Енохович.
— Степа? — спросил Каплун. — Какими судьбами?
И в его голосе зазвучали недовольные нотки.
— Мимо проходил, — сказал гость. — Я слышал у тебя клиенты знатные.
— А тебе-то что?
Степа не ответил. Вместо этого он сорвал с головы картуз, поклонился в пояс и представился:
— Доронин Степан. Военный портной.
— Да какой-ты портной! — возмутился Каплун. — Ты цеховой мастер.
— Мастер, — согласился Степан, — и портняжная мастерская есть. Здесь недалеко, через дорогу. Не загляните, Ваше Императорское Высочество? Абрам — хороший мастер, слова не скажу. Но мундиры строит по полгода. Шесть месяцев! Господь Бог за шесть дней сотворил этот мир.
— А ты таки посмотри на этот мир и посмотри на мои мундиры! — возразил Абрам.
— А вы, Степан, за какое время «мундиры строите»? — спросил Саша.
— Месяц, — сказал Степан, — может даже быстрее.
— Тоже не шесть дней, — заметил Саша.
— Так я с Господом не тягаюсь!
— И почём? — улыбнулся Саша.
— Сорок рублей, — сказал Доронин. — Вместе с сукном. А ежели не понравится, то и не копеечки не заплатите, Ваше Императорское Высочество.
— Ну, кто же будет платить, если не нравится? — сказал Каплун и посмотрел на конкурента поверх очков. — И мне не заплатит.
Тогда Степан с размаху бросил картуз оземь, выпрямился и воскликнул:
— И сукно за мой счёт!
Саша глубоко задумался.
Глава 20
— Конечно сукно за счёт портного, — кивнул Абрам, — а то получается, что ты сукно испортил, а клиент платить должен?
Доронин задумался, чем бы ещё уесть конкурента, но Каплун нашёлся быстрее.
— Средняя цена на мундир у меня, конечно, 60 рублей, — сказал он. — Из-за высочайшего качества. Но всем новым клиентам сейчас скидка, так что первый мундир обойдётся в 40 рублей.
— А у меня все по 40 рублей, — заявил Степан.
Саша размышлял о том, что заказать мундир у еврея в ущерб русскому политически недальновидно. Ибо славянофильская партия сильна. С другой стороны, заказать мундир у русского вместо еврея неполиткорректно. Какой же ты нахрен либерал, если не защищаешь права меньшинств?
— В общем так, — сказал Саша. — Уговор дороже денег. С Абрамом Еноховичем мы договорились, и отступать я не собираюсь. И договорились на 60. Но и вашу мастерскую, Степан… как вас по батюшке? Посмотрю.
— Яковлевич, — с некоторым удивлением сказал Степан.
— Может, ещё закажу что, Степан Яковлевич, — добавил Саша.
«Рядом через дорогу» оказалось в нескольких кварталах. Так что пересекли в обратную сторону и Владимирский проспект, и Фонтанку.
Мастерская располагалось в подвале, и вывеска над ней отсутствовала. Вообще всё это живо напоминало мини-ателье вьетнамцев на рынке Дубровка.
Саша подумал, что немедленно потащить его обратно Анне Фёдоровне мешает только патологическое славянофильство.
Они спустились по лестнице в полутемное тесное помещение. Хозяин зажёг сальную свечу.
— Как вы здесь работаете? — подивился Саша.
— Глаз намётанный, — объяснил Степан.
С другой стороны, совсем уж бардака не было: на столе лежали отрезы тканей, сложенные относительно аккуратно, и даже присутствовала вешалка с готовыми мундирами.
Саша ещё раз окинул взглядом убогое помещение.
Сесть гостям не предложили, ибо было не на что.
— Налогов не платим? — поинтересовался Саша.
— Всё заплачу! — воскликнул Степан. — Вот те крест!
И широко перекрестился.
Саша обратил внимание, что троеперстием.
Взять портными одного еврея и второго — раскольника было бы конечно полезно для продвижения в народ идеи религиозного и национального равенства, но слишком скандально на данном уровне развития страны.
Никонианин, значит. Ну и ладно! Одной проблемой меньше.
Хотелось поддержать малый бизнес.
— Анна Фёдоровна, — сказал Саша. — Мне кажется моему мундиру лейб-гвардии Гусарского полка тоже недолго осталось. Месяц протянет, наверное, а дальше всё равно придётся менять.
В лейб-гвардии Гусарский полк Саша тоже был записан с рождения.
Мундир этот отличался особенно яркой красотой: синий с золотыми шнурами.
— Александр Александрович! — не выдержал Рихтер. — Вы хотите строить гусарский мундир? Здесь???
— А чего бы и не здесь? — проговорил Саша.
— Обшиваем господ гусар! Как же! — отреагировал Степан.
И снял с вешалки один из мундиров. И правда, гусарский. Но унтер-офицерский и полка попроще.
Качество Саша оценить не мог: во-первых, не на человеке, во-вторых, он вообще ничего не смыслил в предмете.
— Ну-у… — с сомнением протянул Оттон Борисович.
— Сорок рублей меня не устроят, — добавил Саша.
— Речь, кажется, шла об экономии? — заметил Рихтер. — Вы хотите выбросить на ветер сорок рублей!
— Я их не выброшу, — возразил Саша, — всё дерьмо за счёт Степана Яковлевича.
И он обернулся к портному.
— Так ведь?
Тот расплылся в подобострастной улыбке и с готовностью кинул.
— Ну, пойдёмте мерку снимать? — предложил Саша. — Знаете, как выглядит мундир штабс-ротмистра?
— Не извольте беспокоиться! — воскликнул Степан.
Мерку снимали за занавесочкой, что тоже напомнило рынок Дубровка. Причем вместо «парижского» сантиметра Степан орудовал длинной бумажной лентой, из которой вырезал ножницами кусочки различной формы и одному ему понятного значения.
Когда они вышли из мастерской Доронина, солнце уже было на закате, и небо приобрело коралловый оттенок, а на его фоне зажглись газовые фонари.
— Стольник за два мундира! — довольно заявил Саша. — А вы говорите: три тысячи!
— Ещё неизвестно, что они пошьют, — с сомнением заметила Анна Фёдоровна.
В конце сентября в Петербург привезли Шамиля с сыном Кази-Магома. 28 сентября Константин Николаевич принимал его у себя в Мраморном дворце. После короткого разговора водил по залам, подарил Коран и скамейку для чтения.
С императором пленный имам увиделся ещё раньше, в Чугуеве, недалеко от Харькова, куда государь заехал во время путешествия по России.
Шамиль ехал сначала верхом, под конвоем целого батальона и дивизиона драгун. Обходились с ним хорошо, даже не препятствовали мусульманам приближаться к нему и целовать руки.
Потом пересадили в экипаж.
В Чугуеве пленник попал в самый разгар царского смотра: многочисленная военная свита, блестящая обстановка. Перед государем он был бледен и дрожал. И, говорят, пал ниц. Но Александр Николаевич ободрил старика, подарил золотую шпагу, пообещал, что тот никогда не пожалеет, что сдался, и объявил, что он должен побывать в Петербурге. Окончательным местом жительства ему была назначена Калуга, куда обещали перевести и всю семью.
В Петербурге Шамиля встречали с почётным караулом, оркестром и иллюминацией, возили по балам, публиковали в газетах все его маршруты по дням и часам, спрашивали у него мнение о русских войсках и величали «Наполеоном Кавказа». Братья князя Барятинского пригласили его в театр, в свою ложу, и подарили бинокль.
Саша всячески приветствовал нежелание папа́ раскручивать маховик репрессий и его великодушие к поверженному врагу. Было бы гораздо хуже, если бы имама пытали, держали в подвале или морили голодом. Но последние эпизоды напоминали начало известной басни: «По улицам слона водили, как видно, напоказ». А бинокль прочно ассоциировался со стеклянными бусами, которыми европейцы покупают туземных владык.