Глава 21
'Мы взяли плесень из палаты, где лежат пациенты с гнойными ранами, — писал Пирогов, — пока пытаемся её вырастить. Будем испытывать бактериях, которые выделил из гноя Склифосовский.
Но говорить о результатах пока рано.
Однако у меня есть новость, которая, возможно, вас заинтересует.
11 октября в здании Киево-Подольского уездного дворянского училища мы собираемся открывать воскресную школу для взрослых, чтобы учить их грамоте и арифметике.
Это идея профессора Павлова. Обучение будет бесплатное. Учителя тоже готовы работать бесплатно. Нужно только помещение.
Школу основали 17 студентов Киевского университета святого Владимира и один студент Киевской духовной академии. Она предназначена для мальчиков из детей ремесленников и рабочего класса, не имеющих ни времени, ни средств посещать обыкновенные училища.
Я знаю, что вы мечтали о всеобщем начальном образовании и всеобщей грамотности. Нам еще до этого далеко, но пытаемся сделать шаг в эту сторону'.
В тот же вечер Саша был у Елены Павловны в Ораниенбауме. Гогель взялся сопровождать.
Она обняла внучатого племянника, Григорий Федорович поклонился и поцеловал её руку.
Саша показал письмо Пирогова.
Принцесса Свобода прочитала, посмотрела вопросительно.
— Плесень — это наши с Николаем Ивановичем дела, — объяснил он. — Пытаемся создать лекарство от… много чего. Там про школы. Я думаю, что по воскресеньям помещение школы имени Магницкого будет всё равно пустовать, и там можно открыть такую же школу.
Елена Павловна задумалась.
— Конечно, это будет очень простая публика, — признался Саша. — Может быть, даже крестьяне, не только ремесленники и рабочие. Но, наверное, не очень много. В школе Магницкого всего-то десять человек.
— Я согласна, — сказала Мадам Мишель. — Даже, если их будет сто. Но нужно разрешение попечителя учебного округа.
— Кто сейчас?
— Иван Давыдович Делянов, я могу ему написать.
— Я бы хотел с ним познакомиться, — сказал Саша. — Думаю, всё равно придётся взаимодействовать.
Елена Павловна написала попечителю записку и отправила с лакеем.
И села с гостями пить чай.
— Кто такой Делянов? — спросил Саша. — Что о нём известно?
Саша подумал о том, что хорошо бы заказывать досье сразу у Третьего отделения. Нет, ничего плохого. Но надо же понимать, что за человек, с которым ты собираешься вести дела. Он уже год занимается кустарщиной, расспрашивая знакомых. А так бы сразу папочка.
Но он оставил эту мысль при себе.
— Делянов — армянин на русской службе, — сказала Елена Павловна.
К армянам Саша относился с симпатией, как к древней христианской нации, склонной к интеллектуальной деятельности. Да и в 179-й армяне водились.
Но информации было маловато, и фамилия незнакома.
— Что окончил? — спросил Саша. — Где служил?
— Юридический факультет Московского университета, если не ошибаюсь, — сказал Гогель.
— Звучит достойно, — прокомментировал Саша.
Общая альма-матер, значит.
— Служил во Втором Отделении, — добавил Гогель.
— Кодификация законов? — поинтересовался Саша. — Под началом Сперанского?
— Точнее не знаю, — сказал гувернёр. — Но возможно. Мог застать.
— Весьма образован, — добавила Елена Павловна, — кроме немецкого, французского и латыни, знает английский.
Ответ от Делянова Саша получил только вечером: Мадам Мишель переслала его в Царское село. Попечитель писал, что очень польщён и будет безмерно счастлив принять Великого князя на следующий день в субботу 10 октября или, когда Его Императорскому Высочеству заблагорассудится.
— Утром делать визиты не вполне прилично даже для Великого князя, — поучал Гогель. — Так что лучше после двенадцати.
Попечитель жил на Невском проспекте в доме номер 40, что напротив Гостиного двора, рядом с армянской церковью Святой Екатерины. Дом был двухэтажным с высоким полуподвалом, и попечитель занимал квартиру на первом этаже.
Хозяин встретил в передней, раскланялся, пригласил на чай.
Он был невысокого роста, в возрасте папа́, но уже с обширной лысиной на голове, крупными чертами лица, большими выпуклыми глазами и типичным армянским носом. Лицо было гладко выбрито и казалось спокойным и добродушным.
— Чем обязан столь высокому вниманию, Ваше Императорское Высочество? — поинтересовался Делянов.
Саша протянул письмо Пирогова.
— Вначале там о нашем с Николаем Ивановичем медицинских делах, — объяснил Саша, — а потом о воскресной школе. Я хочу открыть такую же в помещении школы имени Магницкого. Моя тётушка Великая княгиня Елена Павловна не имеет ничего против такого использования её флигеля, но послала меня к вам за разрешением.
Делянов пробежал глазами письмо, и его лицо отразило внутреннюю борьбу. Смысл её был совершенно очевиден. С одной стороны, просьба исходила от Великого князя — четвёртого человека по статусу после государя, государыни и цесаревича. И, если послать, как бы чего не вышло. С другой стороны, дело было уж очень новым, спорным и одобренным таким неоднозначным персонажем, как периодически впадавший в немилость Пирогов. И, если не послать, как бы чего не вышло.
— Если я правильно понял, Петербургские студенты в этом не участвуют? — поинтересовался Делянов.
— Пока нет, — признался Саша.
— А кто же будет у вас преподавать?
— Я, — улыбнулся Саша.
Использовать преподавателей, которых он набрал в свою физмат школу, для обучения чтению и письму было явно нерационально: алмазами дороги мостить.
Делянов чуть не открыл рот. Гогель, ко всему привыкший, и тот посмотрел с удивлением.
— Вы? — переспросил попечитель.
— У меня не всё идеально с расстановкой ятей на правильные места, — скромно заметил Саша, — но для наших целей — это слишком высокое искусство. Букварю научить смогу. Арифметике — тем более. Так что, думаю, потяну.
Его преподавательский опыт ограничивался несколькими уроками в математическом кружке при 542-й школе при МИФИ, в бытность его студентом. Но здесь не иррациональные неравенства, которыми он тогда мучил бедных физмат школьников.
— Думаю, у студентов Киевского университета тоже не очень много учительской практики, — заметил он.
— Они несколько старше, Ваше Императорское Высочество, — сказал Делянов, — и среди них нет Великих князей.
— Не думаю, что Великих князей учат хуже, — улыбнулся Саша, — с академиком Остроградским мы как раз начали университетский курс.
— Мне кажется, вам надо сначала посоветоваться с государем, — сказал попечитель.
— По поводу школы или по поводу меня в качестве учителя?
— По поводу всего, — вздохнул Делянов.
— У папа́ много лишнего свободного времени? — поинтересовался Саша. — Он должен заниматься воскресными школами для бедных? А сами никак? Пирогов выдал разрешение. Следовательно, это в вашей компетенции.
Гогель бросил на воспитанника грозный взгляд.
— Поскольку Его Императорское Величество в отъезде, я хотел бы посоветоваться с министром Просвещения, — резюмировал Делянов.
— Хорошо, — сказал Саша, — с Ковалевским я и сам могу посоветоваться. Пошлите к нему лакея, надеюсь он не откажется меня принять.
Делянов, кажется, был смущён, но слугу послал.
Министр народного просвещения Евграф Петрович Ковалевский жил в служебной квартире в здании Министерства народного просвещения на углу Чернышевской площади и Театральной улицы. Что было куда ближе, чем от Ораниенбаума до Петербурга.
Так что лакей обернулся за четверть часа.
Ковалевский писал само собой, что безмерно счастлив, польщён, и тому подобное.
До Министерства Просвещения можно было дойти пешочком, но Саша с Гогелем всё же сели в экипаж, ибо небо было затянуто тучами и начал накрапывать депрессивный осенний дождик.
— Откуда такая странная идея учить грамоте крестьян и мастеровых? — поинтересовался Гогель.
— Что в этом странного? — удивился Саша. — Ликвидация неграмотности — важнейшая государственная задача.
— Но вы? Зачем это делать вам?
— Ну, это же очевидно, — вздохнул Саша. — У меня есть некоторая известность и авторитет, и благодаря статьям в «Колоколе», и происхождению. А это значит, что за мной пойдут другие. Сколько сейчас население России? Миллионов семьдесят? Сколько из них неграмотных? Процентов семьдесят в среднем?
— Где-то так, — кивнул Гогель. — Точнее не скажу.
— То есть миллионов пятьдесят, очень грубо, — сказал Саша. — Даже, если в школе будет по 1000 человек, нам нужно пятьдесят тысяч школ. Это минимум. И мы не собираемся платить преподавателям. То есть это чистое волонтёрство. Если в классе по 20 человек, нужно по 50 учителей на школу, ну ладно, 25, если каждый берёт по два класса. Итого миллион с четвертью преподавателей. Тут и моего авторитета не хватит.
— Тут ничьего авторитета не хватит.
— Не за один год, — сказал Саша, — но надо использовать все возможности.
— Николай Васильевич Зиновьев в сороковые годы служил директором Пажеского корпуса, — сказал Гогель. — Связи у него сохранились, так что, думаю, можно будет организовать ваше выступление перед воспитанниками.
— Пажеский корпус, — с сомнением повторил Саша. — Там же одни аристократы! Кто там пойдёт лапотников и картузников учить?
— Вы же рвётесь, Александр Александрович, — заметил Гогель.
— Я — это совсем другое дело, — возразил Саша.
— Я тоже окончил Пажеский корпус, — сказал гувернёр. — Вот и посмотрите, пойдут ли за вами.
— Вызов бросаете? — улыбнулся Саша. — Так я его принимаю.
Елена Павловна обещала познакомить с Ковалевским ещё в августе прошлого года, но Сашу сослали в кадетский лагерь, потом загрузили учёбой, потом посадили на гауптвахту — так что было совершенно не до того.
Министерство народного просвещения располагалось в жёлтом трехэтажном здании с арочными окнами на первом этаже и колоннами на втором.
Министр вежливо встретил гостей у основания мраморной парадной лестницы с пилястрами на стенах и литым металлическим ограждением. Гогель представил Ковалевского Саше.