у заключения мира с Литвой и Польшей. Борьба за Ливонию, ускользавшую, несмотря на величайшие усилия завершить так удачно начатое дело, становилась для Грозного настолько больным вопросом, что уже всякое возражение в этой области он готов был принять за измену.
Допросив с пристрастием захваченных новгородцев в казематах Александровской слободы, опричники под началом Скуратова выявили, что за дьяком Висковатым числилась и более серьезные вины, чем одно только открытое противоречие по поводу продолжения войны с Ливонией. Висковатова обвинили в том, что он связался с королем на предмет передачи ему Новгорода и Пскова. Заодно Висковатого обвинили также в несанкционированных связях с крымским ханом, он-де хотел, чтобы крымский хан захватил Москву и забрал Русскую землю.
Незадолго до этого был казнен окольничий Михаил Колычев, вместе с ним были жестоко убиты и трое его сыновей. Они пострадали за то, что были родственниками несговорчивого, не давшего благословения царю митрополита Московского Филиппа (в миру Федора Степановича Колычева), известного своими публичными обличениями опричных злодейств Ивана Грозного. А уже 25 июня 1570 года в присутствии Грозного царя и царевича Ивана были казнены дьяки Висковатый, Фуников, Степанов и Шапкин с семьями. Опричники хотели заставить Висковатого публично признать свои преступления и просить царя, дружившего с ним во времена «избранной рады» просить о помилования.
Поскольку дьяк Иван Михайлович Висковатый как бы попал в ступор и не реагировал на слова опричников, то к нему обратился царевич Иван:
– Слушай, тёзка Иван, покайся и попроси отца помиловать тебя… Отец ведь любил тебя… Царь милостивый, неужели ты упустишь возможность обратиться с нижайшей просьбой подарить тебе жизнь?
– Будьте вы все прокляты, кровопийцы, вместе со своим царём-иродом, кровопийцей…
– И меня проклянёшь, Иван Михайлович, за что? – царевич глядел прямо Висковатому в глаза. – Меня-то за что, дьяк?
– За то, что ты сын кровопийцы-царя, – не отводя гневных глаз от взгляда царевича, прохрипел Висковатый. – Отец твой кровопийца, знай это.
– Зачем ты так? – простонал царевич. – Так словами не бросаются. Не проклинай – попусту, без прав на проклятье.
– Проклинаю!
Казначея Фуникова, отказавшегося считать себя виновным, казнили изощренным способом, попеременно обливая, то крутым кипятком, то холодной, почти ледяной водой. Царь, заставивший исполнять роль палачей земских бояр и глав опричнины, с удовольствием пояснял ничего не понимающему сыну-царевичу Ивану:
– Смотри и учись наводить порядок в стране, выметать измену изменников дьяков и главных приказов государства. Видишь, дьяка Шапкина казнит боярин, князь Тёмкин…
– Вижу, отец…
– А дьяка Булгакова казнит земский боярин Иван Петрович Захарьин, между прочим главный член опекунского совета, что тебя, сын, от изменников охранял… Видишь, как исполнительный боярин управился с поручением царя?
– Да, вижу, отец…
– А теперь Малюта, покажет тебе с главным злодеем нашего государства… Злодей великий и коварный, но он даже не догадывается, за что он сейчас будет казнён…
– Но он проклял нас, тебя и меня, отец…
– Главную тайну своей казни он унесёт с тобой… Но не от тебя, мой наследник на престоле… Ему были предъявлены смешные обвинения… А главное ты узнаешь, когда с ним покончат… О его тайне в Русском государстве знаю только я, а в Польше ещё один человек, мой агент… А теперь опасную для всех государственную тайну будешь знать и ты, Иван, и хранить её, как зеницу ока, от чужих глаз и ушей… Договорились?..
– Договорились, отец…
Дьяка Висковатого повесили на крест и живьём разрезали на кровоточащие части тёплой человеческой плоти. Казнь начал Малюта Скуратов, он вспотел, когда резал человечье мясо, позвал на помощь двух опричников трезвого подьячего Реутова и пьяного подьячего Бугаёва. Приказал хриплым голосом:
– Режьте помельче, бродячим собакам скормим…
Когда они остались на некоторое время одни вдвоём, царь, криво усмехнувшись, сказал:
– Ведь когда-то я Ивану Висковатому по гроб жизни был обязан. Он был моим доверенным лицом во время моей неизлечимой смертельной болезни. Именно он в деле о престолонаследии подал мне мысль о назначении наследника крошечного Дмитрия. И сам поддержал кандидатуру Дмитрия против его противника Владимира Старицкого, за которого поначалу большинство бояр выступило, подняв опасную дворцовую смуту. Именно он производил крестоцелование князей и бояр, держа перед ними святой царский крест. За что и получил от меня чин печатника, соединив в своём лице хранение царской печати с руководством посольским приказом, со всеми моими послами к королям всех стран. Ни одно моё послание не могло быть отправлено без его прочтения содержания на русском языке и иноземных языках, без его печати на документе… Понял?.. Если что не понял, спрашивай…
– Понял, отец…
– А теперь пойдёт самое тайное и необычайное, сынок, тёмная мистика, в которой чёрт ногу сломит. На церковном соборе, собранном владыкой Макарием против разновидности жидовской ереси Матвея Башкина, дьяк Висковатый неожиданно выступил против западных канонических нововведений в иконописи, в частности, против изображения Бога-Отца, Софии Премудрой и иных основополагающих аллегорических изображений. Как следствие, собором ретивый дьяк был обвинён в жидовском возмущении народа православного и на три года отстранён от причастия, должен был каяться в своей хуле на святыни и в своих хулительных помышлениях. Но связь Висковатого с еретиками жидовствующими, с тем же еретиком Башкиным не была доказана ни собором, ни потом… Проскользнул Висковатый между дождевыми струями, посольством Адашева руководил в переговорах с ливонскими, литовскими, шведскими и датскими послами. К тому же он хранитель посольского архива, опись которого он сделал по моему поручению… Всё понимаешь о главе посольского приказа?
– Пока всё понимаю… Но ему же представили обвинения, что он сносился с королем, обещая ему передать Новгород, а также сносился с султаном, чтобы тот взял под свою руку татарскую Казань и Астрахань, призывал в письмах хана идти воевать Москву и опустошать все южные земли Руси…
– Всё верно, – усмехнулся с горькой усмешкой и тяжело вздохнул, – а сейчас самое главное услышишь, сын. Все эти письма королю, султану и хана он посылал не непосредственно первым лицам, а одному важному лицу, посреднику между королём, ханом и султаном, считай, еретику жидовствующему, возглавляющую иудейскую партию в Литве и Польшу… Только Висковатый не знал что жид Илья – это мой агент с давних времён и работает на меня… Разумеется, за большие деньги работает денно и нощно… Ему, Висковатому, были предъявлены чёткие обвинения за государственную измену – не мог же я ему рассказать, откуда ноги растут у его разоблачения. Жид Моисей, что у хана советником был, поставлен был ещё моим дедом Иваном, когда у него дружеские отношения сложились с ханом Менгли-Гиреем… который помог Москве на Угре освободиться от ордынской зависимости Волжской орды… Теперь у хана племянник старого Моисея в советниках ходит… С иудеем Ильёй дружит… Вроде все они Моисеи, Ильи мне помощники, но не спокойно сердце моё… Ведь казнив Висковатого, я поставил себя, Илью на опасную грань, приблизил к краю пропасти, хан может переиграть меня, и ему не понравилось, что отравлена царица Мария.
– Вон, отец, как всё завязалось в тугой узелочек…
– Для печатника чему хуже в стране, тем лучше для врагов А ты как думал, по идее я должен был бы взаимодействовать с агентом Ильёй через Висковатого. Я все концы на себя замкнул, потому и разоблачил изменника.
– Что-то много у нас с тобой, отец, изменников…
– А ты как думал, сын, если бы мы с тобой только на печи лежали, могли бы и с королём, и с ханом дружить и миловаться… Пока они нас с тобой с печи не согнали и не заняли престол в Москве… А мы с тобой, царевич, к морям рвёмся, а это хлопотное дело…
– И так долго будет?
– Пока к морям не выйдем… Только дальше пойдут морские дела с войнами и блокадами на море… Не будет спокойно жизни у московских царей – от восшествия на престол до смерти – пока династию Московских Рюриковичей злодеи не придавят ногтём, а то и сковырнут, как прыщ на здоровом теле…
– Могут сковырнуть?
– Могут царевич, поэтому я и опричнину ввёл, чтобы власть централизованную укрепить, войска особые обученные специального назначения устроил – спецназ…
– Так они воровать и грабить только могут, отец, ты же сам видел в Новгороде… А против настоящей армии короля или хана не выстоят, побегут опричники… кромешники…
– Потому и опричнину царь чистит, гнилое семя от здорового отделяет среди опричников государь-батюшка. От старых друзей-воевод и их сыновей приходится избавляться, чтобы опричнина не сгнила раньше времени… Понимаешь?..
– Понимаю, тяжело тебе, отец…
– Ещё как тяжело. Расставаться и бросать в пыточные Малюты на дикие нечеловеческие пытки. Того же первого воеводу Афанасия Вяземского, воевод Плещеевых Захария и Иону…. Вот недавно казнили по приказу царя, – Грозный даже не заметил, что говорить о себе в третьем лице. – Боярина и воеводу-героя Алексея Басманова велел казнить, его сына, моего любимца тоже хотел казнить, но передумал царь казнить Фёдора Басманова и просто сослал в обитель северную иноком. Царь подумал с нежностью: «Моего дорогого любовника-красавца Федьку, к которому даже жена-юница ревновала до ужаса, готова была Федьке глаза выцарапать. Федька мне пожаловался, что боярин Дмитрий Овчина-Оболенский попрекнул его, мол, я и мои предки государям служили всегда с пользой, а ты служишь царю гнусной содомией. И ведь защитил царь своего любовника Федьку с чувством, толком и расстановкой. Пригласил на пир царь Овчину вино за здоровье вино, а тот отказался выпить за здоровье царя, боясь, наверное, отравления. И тогда царь приказал отвести оскорбителя Федьки в подвал и придушить там, чтобы царю дальше миловаться с красивым любовничком Федькой». – Ещё как тяжело, сын, – сказал он, отгоняя тяжёлые думы о смерти, вообще и смерти своей и сына, в частности.