По дороге в Крым, удовлетворенный своим губительным для Москвы походом послал грамоту следующего содержания:
«Жгу и пустошу всё из-за Казани и Астахани, а всего света богатства применяю к праху, надеюсь на величество Божие. Я пришел к тебе, город твой сжёг, хотел венца твоего и головы. Но ты не пришёл и против нас не встал, а ещё хвалишься, что-де я московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришёл против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию а дружбе быть, так отдай наши юрты – Астрахань и Казань. А захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать – не надобно. Желание наше – Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал.
В результате московского похода Девлет-Гирея, сродни нашествию адскому, хан получил прозвище «Взявший Трон». В этом аду убиты десятки тысяч русских, более 150 тысяч уведены в рабство. Видя, что положение критическое, очухавшийся Грозный, ставший вдруг вежливым и покладистым в переписке с победившем его сопернике, предложил передать Девлет-Гирею в личном письме: «Ты в грамоте пишешь о войне, и если я об этом стану писать, то к доброму делу не придём. Если ты сердишься за отказ по Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить. Однако, хан, почувствовав слабость опричного царя в несчастливый для него май 1571 года, отказался от «незначительной уступки» Грозного, считая, что теперь можно подчинить Крымскому ханству всё Русское государство целиком в следующем походе на Москву крымчаков.
24Конец опричнины и победная битва при Молодях
После ухода войск Девлет-Гирея и возвращения в Москву опричного царя-беглеца, тот с ужасом для себя, усидевшего чудом на престоле, стал оценивать погром и разор с невероятными людскими потерями в стране, не защищенной опричным и земским войском – сами по себе, без единения. Больше всего царя возмутило, что разложившаяся опричнина, умеющая только жировать и наживаться в грабительских битвах с собственным населением Новгорода и Пскова, продемонстрировала полную неспособность в войне с сильным врагом, при нашествии крымского хана. Опричники под начало-командование первого воеводы Михаила Черкасского в своём большинстве не явились: из ожидаемых трёх полков набрали только один государев полк – против собранных пяти земских полков. Отсюда и бешенство царя на первого воеводу единственного опричного полка, своего шурина Михаила Черкасского. Даже если бы тогда Грозный царь моментально разобрался, что в войске хана нет князя Темрюка с его людьми, а есть другой кабардинский князь, вечный соперник Темрюка за верховенство власти в Большой Кабарде, – что Грозный простил бы Михаила за то, что тот вместо трёх полков опричников с трудом собрал государев полк?
Как объяснить и своим подданным и иноземцам своё позорное бегство в Ростов Ярославль из отданной на сожжение Москвы, какие главные аргументы привести опричному царю, серьёзно задумавшемуся о скорой отмене опричнины? Естественно виноваты крамольники-изменники из близкого окружения опричнины, как Михаил Черкасский да земские бояре, давно точащие зуб на православного государя, желающие прервать династию последних Московских Рюриковичей, смести Грозного царя, самим на трон запрыгнуть. В беседе с польским посланником, сообщившим царю весть о смерти короля Сигизмунда-Августа царь, недвусмысленно высказал свои обоснованные подозрения о предательских действиях земских бояр-воевод:
– Ваши подданные своих государей, даже таких, как бездетный, больной король Сигизмунд-Август, любят, а мои на меня навели татарское войско, вынудили бежать, а сами палец о палец не стукнули, чтобы спасти Москву от сожжения ханом…
– Как будто бояре-воеводы отомстили отцу за унижение земства и земской думы во время опричнины, – заметил царевич Фёдор.
Когда послы удалились в полном недоумении от положения царя, казавшимся им довольно устойчивым и стабильным, царь дал волю своим гневным чувствам:
– Опричнину я отменяю, а с боярами поквитаюсь… Возможно, кто-то из них и головы лишится…
– Отец, скажи спасибо, что эти бояре тебя хану не выдали, останься ты с ними во главе земского войска, – выдохнул накопившееся царевич Иван.
– Хорошо, отец, накажешь, казнишь бояр-воевод, – тихо, но уверенно осадил пыл отца царевич Фёдор, только скажи, что через полгода или год встанет против войск хана? Ведь хан предупредил тебя, ты же сам рассказывал, что ему не нужна Астрахань, даже Казань не нужна… Ему нужно всё твоё царство… Хан с новым избранным королём Речи Посполитой могут закрыть последнюю страницу книги Руси и выбросить её в печку, сжечь Русь, как хан сжёг Москву…
Хотел царь сказать ему, что именно Фёдора хотя видеть на троне Речи Посполитой местные православные люди, да и некоторые представители шляхты, но раздумал пугать своего богобоязненного сына-молитвенника такими мрачными для него перспективами, только махнул обреченно рукой.
Но с отменой опричнины царь захотел разобраться с боярской земской изменой на финише уходящего в небытие опричного времени. Вернувшемуся к исполнению своих обязанностей царю доложили, что в застенке пытаемый перебежчик-татарин «царевич Барымский» сознался в том, что его послал к хану главный воевода земского войска, глава Боярской думы Иван Мстиславский, а опальный воевода боярин Михаил Воротынский знал о сговоре Мстиславского с Девлет-Гиреем.
Грозный решил не расправляться с князем Воротынским, с родом которого некогда породнился можайский беглец в Литву князь Иван Андреевич Можайский ослепивший Василия Тёмного. Грозный рассудительно подумал: «Хватит князю Воротынскому прежней моей опалы, ссылки с семьёй на Белоозеро, конфискации княжеского имущества. Может, нерасторопность и неудача князя Михаила при отражении набега Девлет-Гирея на Мценск десять тому назад сослужит ему добрый урок для отражения нового набега хана, ведь хан обещал вернуться в Москву. Ведь в десятилетней опале князя главным обвинением его был, якобы тайный сговор Девлет-Гирея с Воротынским, земли которого хан почему-то щадил, а смежные земли и народы карал. Пригодится мне воевода Воротынский, если мне агенты Илья и Моисей помогут раздобыть маршрут движения ханского войска в окрестностях Москвы… А с Мстиславским нечего церемониться, выставим его крайним, погубившим своей изменой Москву во время нашествия войска хана…»
Князя Ивана Мстиславского после его ареста представили народу как главного виновника военной трагедии, завершившейся сожжением Москвы и разором Русского государства. Но вместо полагающейся за такие преступления казни боярина, дело царем, разочарованным опричниной и думающим над укреплением земщины, было спущено на тормозах. Униженный и прощенный царем Мстиславский был назначен Грозным главным наместником Новгородским восстанавливать разгромленный опричниками Новгород. Более того, несмотря на опалу, за Мстиславским осталось главенство в Боярской думе, где опальный глава думы не имел ничего против опалы и репрессий против старомосковской боярской партии Захарьиных. И партии Захарьиных при этом уже ничего оставалось, как использовать своё влияние на наследника престола Ивана, сильное ещё со времён начала действия опекунского совета после смерти царицы Анастасии.
Вести о конфликтах и даже публичных ссорах отца-царя с сыном-царевичем Иваном Ивановичем, науськиваемым партией Захарьиных, дошли в искаженном виде до Речи Посполитой, откуда папский нунций Портико направил в службу папы Римского письмо следующего содержания: «Между отцом-государем и его старшим сыном возникло величайшее разногласие и разрыв, и многие пользующиеся авторитетом знатные люди с благосклонностью относятся к отцу, а многие – к сыну, и сила в оружии».
Только Грозный знал цену слов «и сила в оружии», ни сном, ни духом не зная о содержании письма нунция папе, но из донесений агента Ильи прекрасно информированном о том, что партия Захарьиных специально раздувает пламя престольного конфликта между отцом-царем и старшим сыном-престолонаследником. И последуют репрессии царя в отношении зарвавшихся родичей по первой жене, царице Анастасии, ко многим представителям партии Захарьиных-Романовых, словно чуял царь, кто копает под трон последних Московских Рюриковичей, уничтожить старую династию, чтобы посадить на престол какого угодно представителя новой династии Захарьиных-Романовых (через отравление престолонаследников Ивана Ивановича, Федора Ивановича, да и самого царя Грозного Ивана Васильевича).
Получив, наконец-то от своих агентов Ильи и Моисея сведения, что злокозненный хан Девлет-Гирей готовит на Москву новый финальный поход, царь срочно назначил Воротынского главным воеводой земского войска и призвал того к активным оборонным действиям и быть готовым к наступлению в кульминации сражения. Объяснил суть донесений своих агентов: получив финансовую и материальную – оружием – поддержку от султана Османской империи, Девлет-Гирей собрал для нового похода на русские земли 120-тысячную армию. В этой сильной армии хана было около 80 тысяч крымских татар и ногайцев, 33 тысячи турок и 7 тысяч турецких янычар. «Прощенному» Воротынскому за прошлый учиненный ханом погром Москвы царь поручил ему организовать первоначальную оборону на Оке и следовать его инструкциям в оборонных перемещениях по следованию противника уже в подмосковных землях, где надо устраивая ловушки и засады.
Когда опытный и битый воевода Михаил пожаловался царю, мол, в его распоряжении ныне находится сильно поредевшее и, в основном, не обученное войско, в котором не хватало опытных бойцов из служилых дворян заняться обучением доставшегося воеводе полков без переброски значительного подкрепления из земель Ливонии и пограничных полоцких земель на северо-западе. Царь лично присутствовал на смотре войска Воротынского в Коломне и приободрил воеводу:
– Не дрейфь, воевода, где наша правда, там наша сила не пропадала!
– И не пропадёт, князь Михаил, – поддержал отца царевич Иван Иванович. – Вот хотел остаться с тобой на бой с ханом, так царь не отпускает…