— В надежде, что князь будет лучше сторожить крепости, чем эту дверь! — заметил Кутайсов. — Я совершенно ясно слышу, что в комнате у ее высочества кто-то есть, а судя по голосу, это — Нелидова. Да, так оно и есть! Наверное, князь вздремнул на минуточку, а Нелидова, которая скачет, словно горная серна, воспользовалась этим, чтобы перескочить через массивное сиятельное тело!
Несвитский разозлился.
— Молчи, не забывайся, мальчишка! — окрысился он на Кутайсова. — Как ты смеешь издеваться над почтенным, заслуженным стариком! Да и хорош бы я был, если бы дал перехитрить себя каждой девчонке!
— Вот как? — с глубокой иронией ответил Кутайсов. — Вы именуете Нелидову девчонкой, князь? Ну, в таком случае я могу совершенно свободно проглотить «мальчишку», потому что если вы решаетесь награждать своим эпитетом столь достойную особу, как девица Нелидова, то мне уж ровно ни на что претендовать и рассчитывать не приходится!
И Кутайсов грациозно раскланялся.
— Князь Несвитский, — с выражением неудовольствия сказал Павел Петрович, — вы сделали бы лучше, если бы не спали на своем посту и не оскорбляли в моем присутствии достойной дамы двора ее высочества и дворянина, состоящего при моей особе!
Князь даже рот раскрыл от неожиданности этого замечания, поразившего его словно ударом грома.
Павел Петрович отстранил его в сторону и толкнул дверь ногой.
В ответ на этот шум в комнате послышались слабый, испуганный крик и громкий, задорный смех. Смеялась Нелидова, которая подскочила к дверям, чтобы узнать, кто это ломится к ним.
Столкнувшись нос к носу с великим князем, она не на шутку перепугалась и остановилась посреди комнаты в величайшей растерянности.
Великая княгиня, сидевшая на подоконнике, встала и ласково поклонилась супругу.
Павел Петрович ответил ей тем же и продолжал насмешливо смотреть на перепуганную Нелидову.
— Ваше высочество пришли сюда, чтобы отворить двери нашей темницы? — чуть слышно пролепетала в конце концов смущенная фрейлина.
— Скажите-ка лучше сначала, как это вы попали в темницу, сударыня? — сухо ответил вопросом на ее вопрос Павел Петрович.
Нелидова еще гуще заалелась и ответила с комическим смущением:
— Очень извиняюсь, ваше высочество, но я знаю, что ее высочество нуждается в моих услугах — ведь я осчастливлена в этом отношении предпочтением ее высочества, и никто другой в некоторых вещах никак не может заменить меня…
— Этому я охотно верю, — заметил Павел Петрович. — Ну-с, дальше?
— Вот я и стала разузнавать, где находится ее высочество. Но когда я наконец добралась до этой комнаты, то натолкнулась на препятствие, показавшееся мне с первого раза совершенно непреодолимым. Князь Несвитский лежал у порога и спал. При этом его сиятельство так отчаянно храпел и выделывал носом такие рулады, что мне не на шутку стало страшно. Вот мне и пришло в голову перескочить через это препятствие. Князь свистел и храпел самым отчаянным образом именно в тот момент, когда я перескакивала через него, но, по счастью, его сиятельство все-таки не проснулся. А как я боялась! Я казалась себе птичкой, перелетающей через кита…
Она с умиленным видом посмотрела на великого князя и склонилась в глубоком реверансе.
Павел Петрович молча любовался ею.
Мария Федоровна подошла к супругу и сказала с ласковой улыбкой:
— Очень прошу, ваше высочество, не сердиться на добрейшего князя Несвитского и мою Нелидову. Ни тот, ни другая не хотели нарушать долг повиновения.
— Я должен просить ваше высочество, — сказал Павел Петрович, — немедленно приняться за сборы. Ее величество императрица желает завтра с утра видеть меня с вами, и рано утром мы выезжаем.
Великая княгиня улыбнулась.
— Но ведь срок моего ареста истекает только завтра днем! — сказала она. — Как же тут быть? Или, может быть, мне будет разрешено досидеть недостающие часы по возвращении из Петербурга?
Павел Петрович вспыхнул и с большой резкостью ответил на этот вопрос:
— Попрошу ваше высочество не тратить времени на пустую болтовню и приняться за сборы. Времени осталось не так много, а надо всем распорядиться. И вообще замечу вашему высочеству, что легкое и шутливое отношение к налагаемой мною справедливой карательной мере кажется мне дерзким и неуместным. Рекомендую вашему высочеству не избирать меня мишенью своего немецкого остроумия. Потрудитесь немедленно же отправиться в свои покои!
Последние слова великого князя были произнесены незаслуженно обидным и резким тоном, но Мария Федоровна нисколько не смутилась и не лишились своего добродушно спокойного настроения. Все с той же милой улыбкой и выражением покорности она поклонилась великому князю.
— А ведь она и в самом деле очень хороша! — шепнул Кутайсов великому князю, когда женщины удалились.
— Кто? — удивленно спросил последний.
— Да, конечно, Нелидова! Ей-Богу, всякий, кто хоть что-нибудь понимает в этом деле, должен согласиться, что она удивительно привлекательна. А что она очень любит ваше высочество, в этом тоже никаких сомнений быть не может! — шепотом ответил Кутайсов.
— Ты должен сегодня же устроить мне все! — тихо сказал Павел Петрович и продолжал вслух — Завтра ты едешь со мной в Петербург, Иван, и вы тоже, князь, последуйте за мной в Петербург! — обратился он к Несвитскому. — Вы отправитесь в моем экипаже вместе со мной. Не думайте, что вы впали в немилость у меня, вы — верный друг нашего дома. Кроме того, я не отменяю распоряжений, которые однажды дал. Вы остаетесь единственным спутником великой княгини Марии Федоровны и ответственны передо мной во всех ее поступках.
Сказав это, великий князь поспешно удалился, сопровождаемый вновь надувшимся, как индюк, Несвитским.
Кутайсов с комическими ужимками последовал за великим князем.
Поздним вечером того же дня, когда во дворе уже все спало, по коридору осторожно, словно кошка, кралась какая-то тень. По временам она останавливалась, прислушивалась и затем снова продолжала подвигаться вперед по направлению к покоям великого князя. Наконец она остановилась около одной из дверей и застыла в волнении, подкашивавшем ее ноги.
Кое-как собравшись с силами, она осторожно постучала два раза тихо и три раза быстро.
В ответ на этот условленный стук дверь распахнулась, и в полосе света показалось лицо великого князя.
— Наконец-то! — шепотом сказал он.
Он протянул руку и привлек к себе подкравшуюся женщину.
Когда она попала в полосу света, то на мгновение мелькнуло ее бледное, взволнованное лицо с горящими страстью глазами.
Это была Нелидова…
Дверь снова захлопнулась…
Снова угас свет, и коридор опять погрузился в темное и мрачное молчание.
VI
По случаю возвращения императрицы в Петербурге давались празднество за празднеством. Вскоре прибыл австрийский император Иосиф II, с которым императрица Екатерина вела дипломатические переговоры в Могилеве и который после пребывания в России инкогнито теперь явился официально ко двору. Когда же Иосиф уехал, то Пруссия поспешила прислать к русскому двору кронпринца, которому надлежало парализовать попытки австрийцев в ущерб прусским интересам заключить союз с Россией. Конечно, прибытие Фридриха Вильгельма тоже было отмечено рядом пиров и празднеств.
Вся эта показная официально-пышная жизнь была очень не по душе великому князю, любившему простоту и безыскусственность. Он всеми силами души стремился подальше от большого двора, и вскоре ему представился удобный случай для этого.
В последнее время между державной матерью и сыном установились довольно хорошие отношения, что надо было приписать главным образом той, хотя и случайной, но в высшей степени соответствовавшей намерениям императрицы, позиции, которую занял Павел Петрович по отношению к кронпринцу.
Срок русско-прусского договора истекал, и каждый раз, когда кронпринц поднимал вопрос о его продлении, ему давали самый неопределенный и ничего не говоривший ответ; происходило это оттого, что Россия явно склонялась к союзу с Австрией, но не хотела преждевременно порывать и с Пруссией. Великий князь, сторонившийся Фридриха Вильгельма только как родственника великой княгини Марии Федоровны, тщательно избегал каких-либо разговоров с кронпринцем, чтобы не выдать тайны своей молодой любви к Нелидовой, и отделывался при обязательных встречах с ним лишь пустой, ничего не значащей, формальной любезностью.
Императрица была так довольна сыном, что подарила ему новое имение — Гатчину, и великий князь поспешил при первой же возможности уехать туда, чтобы деятельно заняться стройкой на новом месте.
Гатчина была когда-то мызой, подаренной Петром Великим царевне Наталье Алексеевне, и после смерти последней стала дворцовым имением. При вступлении на престол Екатерина II подарила Гатчину и Ропшу князю Орлову, который выстроил здесь по рисункам знаменитого Ринальди дивный замок (нынешний императорский дворец). Впоследствии императрица выкупила Гатчину у наследников Орлова и подарила ее своему сыну, великому князю Павлу Петровичу.
Павел Петрович уже давно носился с идеей выстроить городок, который должен был бы служить образцом всем прочим.
Павел не выносил пестроты и художественного беспорядка. Он не раз твердил сопровождавшему его во время свадебного путешествия принцу Генриху, что пестрая, расшитая галунами и отделанная цветными лентами одежда членов депутаций, приветствовавших его, высокого путешественника, кажется ему неприличной, уродливой и даже непочтительной по отношению к монарху.
«У подданных должен быть только один цвет — этого вполне довольно!» — говорил он.
С такой же строгостью Павел Петрович относился к планам городов. Будучи врагом роскоши, он искренне возмущался, что русские вельможи лезут друг перед другом из кожи вон, чтобы выстроить палаццо со всевозможными «завитушками да финтифлюшками». Улицы, по мнению великого князя, должны были быть очень прямыми, очень ровными и очень однообразными. В благоустроенном городе дома должны быть одинаковыми по архитектуре и цвету, а то от излишней самостоятельности в архитектурных вкусах может породиться опасная самостоятельность суждений о делах государственных, а там и до открытого возмущения недалеко. Что же касалось красоты, то, по мнению великого князя, главная красота замечалась в порядке.