Туро вышел на тропу, а Лейта наложила стрелу на тетиву.
– Привет, чужестранец, – сказал Туро.
Всадник остановил коня.
– Принц Туро?
– Да.
– Меня послали найти тебя.
– Так сойди с коня и обнажи свой меч.
Лейта не собиралась допустить, чтобы Туро вступил в бой, и послала стрелу. В ту же секунду с ветки спорхнула сова, вороной прянул вбок, и стрела Лейты пронзила ему шею. Конь упал, сбросив всадника в куст у тропы. Туро пришел в ярость. Он бросился вперед, помог незнакомцу встать и только тут заметил, что перед ним калека. Лейта выпрямилась, готовясь пустить вторую стрелу.
– Да провались ты! – закричал Туро. – Чтобы я тебя больше не видел! – Он подошел к бившемуся в судорогах коню и охотничьим ножом перерезал ему яремную жилу. – Я сожалею, – сказал он хозяину коня. – Я этого не хотел.
– Хороший был конь. Самый лучший из всех, какие у меня были. Но, может, у тебя много лошадей?
– Нет.
Незнакомец вздохнул.
– Боги дали, боги взяли.
– Где твой меч? – спросил Туро.
– А зачем мне меч?
– Чтобы сразиться со мной, а то зачем же? Или ты думал обойтись луком?
– Меня послал Мэдлин, чтобы ты вернулся со мной домой. Меня зовут Прасамаккус. Я гостил у Викторина.
– Туро! – воскликнула Лейта. – Погляди!
Ниже по склону несколько десятков всадников двигались по следам вороного жеребца.
– А вот и твои друзья! – сказал принц.
– Они мне не друзья. То, что я тебе сказал, – чистая правда.
– Ну, тогда иди за мной, – сказал Туро. – Дай-ка я понесу твой лук.
Прасамаккус отдал ему свое оружие, и они сошли с тропы и начали подниматься по склону. Солнце уже почти закатилось, и сумерки сразу скрыли их. Шли они дольше четверти часа, чтобы хромающий Прасамаккус мог держаться наравне с ними.
До хижины они добрались, когда из-за облака выплыла луна. Кулейн выбежал им навстречу.
– Кто он?
– Говорит, что его послал Мэдлин, – ответил Туро, – но охотники Эльдареда всего в нескольких минутах позади нас.
Кулейн выругался.
Лейта охнула, и трое мужчин обернулись к ней. Она подняла руку – браслет на ее левом запястье чуть светился.
– Воры душ! – прошептал Туро.
– Нельзя ли мне получить назад мой лук? – осведомился Прасамаккус.
Кулейн вытащил серебряный нож и слегка прижал его к горлу бриганта, потом достал из кармана камешек Сипстрасси и приложил его ему к виску.
– Скажи мне, зачем Мэдлин послал тебя?
– Он велел доставить принца в круг камней у Пинната-Кастры. И тогда он перенесет нас обоих домой.
Кулейн убрал нож в ножны.
– Отдай ему его лук, а стрелы дай-ка мне. – Воин Тумана прикоснулся камушком к наконечнику каждой стрелы и отдал колчан Прасамаккусу.
Тот наложил стрелу на тетиву. Наконечник засиял голубовато-белым светом.
– А красиво! – заметил бригант. Из-за деревьев выскочила темная тень, и Лейта еле успела ее заметить, как Прасамаккус уже пустил стрелу. Она поразила убийцу в грудь; черный плащ всколыхнулся и упал на землю рядом со стрелой.
– В Круг! – закричал Кулейн. Из-за деревьев появились новые темные тени. Прасамаккус и Лейта пустили в них по стреле, а Кулейн кинулся вперед, подхватив свое копье с земли возле золотой проволоки. – Войдите в центральный квадрат, – скомандовал он.
Туро, Лейта, и Прасамаккус перебрались через проволоку, а Воин Тумана повернулся как раз вовремя, чтобы отразить удар серого меча и вонзить наконечник Ланса в горло. Все больше теней устремлялось к Кругу. Кулейн перепрыгнул проволоку, но холодный нож погрузился в его плечо. Его тело сковал паралич, но он успел выкрикнуть одно слово. Круг заполнился золотистым светом, оттеснившим тени-убийцы. Он стал ярким, как полуденное солнце, а когда угас, Круг был пуст, золотая проволока исчезла, земля дымилась.
Кулейн очнулся в кольце разбитых камней на склоне высокого холма над покинутой римской крепостью.
Он сел и некоторое время глубоко дышал, пока магическое оцепенение покидало его тело. Крепость внизу частично обрушилась, и несколько хижин неподалеку были сложены из тесаных камней какого-то здания.
Кулейн поглядел на небо. Оно было ясно, и в нем висела единственная луна. Он обозрел звезды. Да, он все еще в Британии.
Кулейн громко выругался.
Сбоку от него возникло сияние, и он выжидающе взял копье наперевес. Из сияния появился Мэдлин.
– А, это ты! – сказал волшебник. – Где мальчик?
– Отправился искать отцовский меч.
– Один?
– Нет. С ним девушка и калека.
– Чудесно! – сказал Мэдлин.
Кулейн не без труда поднялся на ноги.
– Но это лучше, чем погибнуть.
– В какой-то мере, – согласился Мэдлин. – Что произошло?
– На нас напали воры душ. Я послал Туро и этих двух сквозь врата.
– Какие?
– Я сотворил их сам.
– Сотворил? Кулейн, это была большая глупость!
– Хуже, чем ты думаешь. Я вынужден был отправить их ночью.
– Только этого не хватало! – Мэдлин громко фыркнул и откашлялся. – Ты выглядишь постаревшим, – добавил он. – Тебе нужен камень?
– У меня есть свой. А постаревшим я выгляжу, потому что сам захотел. Пора умереть, Мэдлин. Я зажился на земле.
– Умереть? – прошептал Мэдлин, и его глаза расширились. – Что за вздор! Мы бессмертны.
– Только пока хотим этого. А я больше не хочу.
– А что говорит Афина?
– Ее зовут Горойен. С греческой чепухой мы покончили века и века назад. И я уже сорок лет как не видел ее.
– Тут холодно. Давай вернемся в мои дворец, поговорим там.
Кулейн последовал за ним в сияние, и они вместе спустились с холма в Эборакум, к перестроенной вилле у южной стены. Внутри в богато украшенном очаге пылал огонь. Мэдлин всегда терпеть не мог римское центральное отопление, утверждая, что он из-за него тупеет и не может сосредоточиться.
– Прежде ты не считал это чепухой, – заметил волшебник, когда они сели с согретым вином у огня. – И ты был чудесным Аресом, истинным богом войны. Ну и мы как-никак помогли грекам: дали им философию и алгебру.
– Ты всегда вмешивался, подчиняясь очередной прихоти, Мэдлин. И как ты еще сохраняешь интерес к этому?
– Люди – дивные создания, – сказал волшебник. – Такие изобретательные! Мне никогда не приедаются ни они, ни их великолепные войны по мелочным поводам.
– Я когда-нибудь упоминал раньше, что терпеть тебя не могу?
– Раза два, как припоминаю, Кулейн, хотя не понимаю, в чем причина. Ты знаешь, что я пожертвовал бы жизнью, чтобы спасти Алайду.
– Не говори о ней!
Мэдлин откинулся в глубоком кожаном кресле.
– Старение тебе не идет, – сказал он.
Кулейн усмехнулся, но в этом смешке не было и тени веселости.
– Старение? Я же стар, стар, как само время. Нам следовало бы погибнуть в волнах, которые уничтожили Балакрис.
– Но мы не погибли, слава Истоку! Почему ты расстался с Горойен?
– Она не могла понять моего желания стать смертным.
– В этом никакой загадки нет. Если помнишь, она влюбилась в героя Гильгамеша и видела, как он превращался в старика. Что-то такое с его кровью, от чего Сипестрасси помочь не мог. Но я легко представляю себе, что она предпочла не наблюдать тот же процесс вторично.
– Он мне нравился, – сказал Кулейн.
– Хотя он и отнял у тебя Горойен? Ты странный человек!
– Преходящее увлечение. И вообще это древняя история и в прямом, и в переносном смысле. Каковы твои планы теперь, хитроумнейший фокусник? Теперь, когда кто-то еще играет в твою игру?
– Волшебник, волшебник, с твоего позволения! И меня это не заботит. Кто бы он ни был, со мной ему тут не сравниться. Тебе ли не знать этого, Кулейн. Ты же наблюдал мой гений на протяжении веков. Не я ли стоял за постройкой Трои? Не я ли подвел Александра к господству над миром? Если упомянуть хотя бы два моих скромных свершения. И ты думаешь, что ничтожный колдунишка Эльдареда сможет мне противостоять?
– Как всегда, созерцать твою чванливость – чистое упоение. Ты как будто забыл, как она подводила тебя в прошлом. Троя пала, как ты ни тщился ее спасти. Александр схватил лихорадку и умер. Ну а Калигул… что ты нашел в этом мальчишке?
– Он был на редкость смышленым – и очень оболганным. Но я понял твою мысль. Так кто же, по-твоему, стоит за Эльдаредом?
– Понятия не имею. Пендаррик мог бы, но смертные ему надоели давным-давно. Разве что Бригамартис.
– Она играла в игры богов со скандинавами, но ее более там нет. Я свыше ста лет ничего о ней не слышал. Ну а Горойен?
– Она никогда бы не прибегла к ворам душ.
– По-моему, ты забыл, на какую беспощадность она способна.
– Вовсе нет. Но не ради ничтожного властителя вроде Эльдареда. Ему не хватит, чем заплатить. Впрочем, теперь это твои трудности, волшебник. Я к этому больше отношения не имею.
– Ты меня удивляешь. Если у Эльдареда хватило могущества вызвать воров душ и открыть врата в твоих горах, значит, у него достанет могущества послать убийц за мальчиком, где бы он ни был. Насколько понимаю, ничего из вещей принца ты в горах не оставил?
Кулейн закрыл глаза.
– Я оставил его старую одежду в сундуке.
– Значит, они его разыщут. Если только ты их не остановишь.
– Так что ты предлагаешь?
– Узнай, кто скрывается за Эльдаредом, и убей.
Или убей Эльдареда.
– А что будешь делать ты, отправив меня рыскать по долам и весям?
– Воспользуюсь вот этим! – Волшебник взял в руки пожелтевший кожаный футляр с пергаментным свитком. – Это самое ценное из всего, что принадлежало Туро. Труды Плутарха. В свитке сохранилось многое от его Гармонии. Я последую за ним сквозь Туман.
Прасамаккус озирался по сторонам. Местность изменилась: стала суровей и более открытой, за лесистой долиной горы уходили в неизмеримую даль. И было так светло… он взглянул вверх, и у него оборвалось сердце. В небе висели две луны! Одна лиловато-серебристая, огромная, другая маленькая и белая. Бригант опасался, что знает смысл подобного знамения, и ничего хорошего оно не сулило. И никаких следов воина с глазами, как грозовые тучи.