1
Вдали от каменистых гор волны морского прибоя набегали пи песчаный берег длинной пенистой полосой. Рядом с берегом (млели высокие башни, зубчатые стены и двухэтажные дома с минскими крышами, утопающие в зелени платанов и сикомор. Но был главный город пелиштимской страны, крепкостенный Аскалон.
В центре его возвышался резными колоннами храм, посвящённый богу Дагону — покровителю пеласгов и их кораблей. Корабли чернели просмолёнными боками, прислонившись к каменному молу сложенному из ровно обтёсанного камня.
Холм, на котором находился храм Дагона и дворец аскалонского князя, был засажен акациями, пальмами и пышными красными цвeтами. Казалось, при ярком солнце холм пылал, будто залитый потоками красного вина, и отсвечивал тёмным пламенем. До дворца доносился рокочущий гул моря, звонкие крики игравших на берегу детей и перекличка моряков, грузивших или разгружавших корабли со спущенными разноцветными парусами.
Около полудня по дороге, ведущей из Гета, города пеласгов, находившегося на границе с Ханааном, мчалась колесница, запряжённая двумя вспотевшими лошадьми. В колеснице находились возничий и человек, державший чёрную лакированную палку с прикреплённым крылом белого гуся — жезлом гонца. Въезжая в ворота, гонец что-то коротко сказал воинам в медных шлемах, колесница звонко застучала колёсами по каменным плитам, привлекая внимание горожан. Пеласги высовывались в узкие окна, появлялись на лёгких балкончиках с тростниковыми навесами и даже выбегали на плоские крыши. Те, кто находился ни улицах, смотрели вслед гонцу и обсуждали его стремительное появление.
Колесница достигла центральной части Аскалона, приблизилась к холму с храмом и дворцом правителя. Гонец соскочил на землю и по широкой каменной лестнице побежал вверх к колоннаде дворца.
У входа воины огромного роста, в панцирях, налокотниках и шлемах с соколиными перьями скрестили копья.
— Срочное известие князю Полимену от князя Анхуса, — сказал гонец.
Двое белокурых юношей в красных рубашках без рукавов подхватили гонца под руки и повели в глубину дворца.
Навстречу им вышли трое: высокий, могучего сложения человек с бритым лицом, в белой рубахе с красными нашивками на груди, седой старик лет семидесяти с длинными волосами, заплетёнными в две косы, с вислыми до груди усами, но бритым подбородком. На старике гармоничными складками струилось длинное красное одеяние, расшитое золотыми лилиями. Он опирался на посох, окованный золотом. Третий был лет тридцати, стройный и мускулистый, с упрямым и смелым лицом воина. Иссиня-чёрные волосы, собранные на затылке в узел и закреплённые ремешком, резко отличали его от других пеласгов. У него был орлиный нос, сизый после бритья подбородок, продолговатые золотисто-карие глаза, высокие, словно начерченные углем брови. Короткая туника открывала загорелые ноги в сандалиях, застёгнутых золотой пряжкой.
— Кто ты? — спросил черноволосый. — Зачем послан?
Юноши подвели гонца ближе. Гонец сделал шаг вперёд, наклонил голову, не преклоняя колен, и сказал сиплым от усталости голосом:
— Я Тимеш, десятник пограничной заставы. Князь Анхус спешит сообщить тебе, твоё благородство, о чрезвычайном. В Гибе позавчера восстали люди Эсраэля. Они напали на гарнизон перед рассветом. Стражи у ворот было недостаточно, это упущение. Эсраэлиты сумели войти незаметно. Почти никто из наших не успел вооружиться. Все двести человек убиты. В их числе начальник гарнизона Меригон и твой племянник Герта.
— Это плохое известие, десятник Тимеш.
— Я сказал только половину того, что мне приказано.
— Говори остальное.
— В Гибе восставшие захватили крепость. А в Галгале царь Саул собирает ополчение. Он отправил послов во все города Эсраэля. Наш соглядатай Клинох слышал, как народ вопит, что соскучился по священной войне.
— Пусть так, — вмешался человек в белом с красными нашивками на груди. — Будет им война. Десятника отведите в столовую галерею, накормите, напоите пивом. — Он обращался уже к юношам в красных рубашках: — Мы с князем Полименом и верховным жрецом Долоном останемся совещаться.
Слуги и десятник ушли. Трое начальников сели на высокие лавки.
— Хорошо, что ты оказался в Аскалоне, Кратос, а не уплыл с флотом на Алашию[42], — сказал человеку с нашивками молодой князь Полимен. — Я не настаиваю, но, может быть, кто-то из твоей молодёжи захочет принять участие в усмирении восставших. Ты слышал? Они вопят о священной войне. Я пошлю против них пятьсот колесниц с нашими лучшими стрелками и копьеметателями. А в Галгале соберутся чванливые эфраимиты, бедные бениаминцы, грубые юдеи, вечно голодные шимониты и запуганные аморреями козопасы из Галаада. Недавно я нанял воинов из колена Данова, пусть повоюют со своими собратьями.
— Я сомневаюсь в том, что знать северных областей Ханаана пришлёт Саулу ополчение, — произнёс старик с усами, свисавшими до груди, и расправил на коленях своё блистающее и шитом красное одеяние.
— По сведениям моих соглядатаев, отец Долон, первосвященник Эсраэля, недолюбливает Саула и не прочь его сместить, хотя и добивался его избрания. Хитрый старик надеялся поставить бессловесного и покорного сельского дурня, а сам решил править. Однако Саул пришёлся по вкусу некоторым старейшинам и торговцам южан, они его поддержали. Новоизбранным царь успешно рассеял шакалов пустыни — аммонитов в Заиорданье и повесил их главаря. Так что пастухи, пахари, ремесленники и не имеющие постоянного святилища жрецы-левиты вообразили, будто приобрели полководца, который захватит для них весь Ханаан и освободит от податей нашим князьям. — Полимен засмеялся и положил ладонь на рукоять железного кинжала, висевшего на его лакированном поясе.
— Я бы предложил нанять две тысячи хананеев из Сихема и Самарии, — проговорил Долон. — Они не могут забыть порабощения своих предков хебраями, пришедшими из пустыни.
— Хебраями? — слегка удивился мужчина с красными нашивками, которого князь Полимен назвал Кратосом.
— Это те же племена ибрим, объявившие себя потомками Эсраэля. Имя это означает «боровшийся с богом и получивший благословение», — пояснил старец Долон и обернулся на громкие звуки струн и нежные голоса, доносившиеся издалека.
2
Кланяясь, вошёл чернокожий невольник в белой тунике, держа поднос с гранатами, очищенными от кожуры, финиками, инжиром и гроздьями золотистого винограда. Он поставил поднос на столик с изогнутыми ножками. Затем прежние белокурые юноши внесли серебряные кувшины и ковши в виде утицы.
Тут же явилась дивной красоты женщина: синеглазая, с округлым лицом, с тёмно-рыжими волосами, уложенными в высокую причёску и украшенными нитью жемчуга. На ней были малиново-пурпурное платье и полупрозрачная накидка, застёгнутая на правом плече крупным сапфиром. Её сопровождали служанки, державшие за руки или нёсшие у груди маленьких детей в белых, расшитых красными цветами рубашках.
У девочек светлые и тёмные волосы заплетены в косы с красными лентами. Мальчикам головы брили, оставляя длинный клок волос ближе к правому уху. Само ухо у каждого мальчика было проткнуто золотым массивным кольцом. Позади всех шли девушки в красных и белых платьях без рукавов. Они играли на трёхструнных лирах, египетских флейтах и дудках из козьих рогов.
Юноши, принёсшие кувшины, наливали в ковши пенистый напиток. Синеглазая красавица подносила их троим мужчинам по очереди.
— Жрецу великого бога Дагона мудрому отцу Долону желаю радоваться и прошу благословить, — сказала она и подала ковш старику с вислыми усами. Служанки поклонились. Прервав извлечение звуков, поклонились музыкантши.
— Благословение да снидет на тебя по милости Дагона и всех богов, — ответил старец, принимая ковш-утицу.
— Водителю нашего непобедимого флота, славному и могучему Кратосу желаю радоваться и прошу принять это освящённое пиво. — Женщина протянула ковш высокому мощному человеку и белой рубахе с красными нашивками на груди.
— Процветать тебе, благородная и прекрасная княгиня Алесо. Желаю веселья и многократного деторождения. — Кратос наклонил бычью шею и бритую голову со светло-русым чубом на темени, принял ковш и торжественно выпил.
— И тебе, доблестный князь Полимен, муж мой, желаю радоваться и принять вместе с освящённым пивом мою преданность и любовь, — улыбаясь, произнесла Алесо.
И опять вслед за княгиней кланялись служанки с детьми и музыкантши.
— Благодарю, моя Алесо. Бесценна твоя любовь и преданность. Пусть пребудет милость богов с тобой, подарившей мне пятерых детей, — отвечал князь Полимен.
Когда ритуал закончился (прежде чем отдать ковш, княгиня отпивала глоток), музыка снова возникла приятно и благозвучно. Раздались голоса. Вошли женщины, одетые в яркие и дорогие одежды. Они смеялись и, видимо, собирались присоединиться к начинающемуся веселью. Это были подруги и родственницы княгини.
Князь внезапно хлопнул в ладони. Женщины переглянулись и смолкли.
— Прервите музыку и уведите детей, — сказал князь служанкам. — Алесо, у нас дурные новости.
— Что случилось? — обеспокоенно, но сдержанно спросила Алесо после ухода служанок с детьми. Остальные пелиштимки приблизились без стеснения. Некоторые сели на скамьи и приготовились услышать новости, о которых сказал Полимен.
— Восставшие бениаминцы истребили наш гарнизон в Гибе. Убит мой племянник Герта и начальник гарнизона Меригон. Только что сообщил об этом гонец князя Анхуса.
— Их тени да упокоятся в тихих долинах у бестелесных Навьев[43], — печально произнесла княгиня Алесо, не выражая чрезмерного горя, что было свойственно пеласгам, спокойно относившимся к смерти.
— Меригон виноват в том, что не предусмотрел ибримское нападение. Они выбрали себе царя, его зовут Саул. Это человек, способный управлять войском. Два года назад он разогнал аммонитов. Затем он собрал постоянный отряд в три тысячи воинов.
— Настало время, и племена ибрим вспомнили о своих былых победах. Их певцы-машалы распространяют старые небылицы про Шамшо[44], который будто бы побивал ослиной челюстью тысячи пеласгов. — Жрец Долон негодующе нахмурился. — Будто бы этот Шамшо обладал невиданной силой, данной ему эшраэльским богом. А заключалась сила в его длинных, никогда не стриженных волосах. Но красивая девушка нашего народа заманила, усыпила его и остригла ему волосы. Тогда только и удалось, как поют машалы, схватить Шамшо, ослепить его и заковать в цепи. Но когда волосы отросли до нужной богу Эшраэля длины, силач Шамшо, ослеплённый, разломал колонны в храме Дагона в Газе. Храм рухнул, под обломками погибло много пеласгов и сам ибримский герой.
Все сидевшие на террасе дворца слышали об этой неприятной для пеласгов легенде. Однако из уважения к старшему жрецу напоминание о Шамшо из уст Долона выслушали с терпеливой вежливостью. Только мореход Кратос спросил, усмехаясь:
— Эти старинные басни могут отражать действительные события?
— Ну, ты ведь знаешь, стычки и сражения между пеласгами и пришельцами из пустынь Синая происходили всегда. Иной раз им удавалось одержать верх, особенно если учесть постоянные междоусобицы наших князей. — Долон сделал жест, выражающий осуждение и досаду. — А храм Дагона, и правда был разрушен. Но Шамшо здесь не повинен. Просто опять проснулся под землёй дракон Рахаб. Он начал ворочаться, поднимать в море огромные волны, трясти горы и разрушать жилища. Тут сказители народа ибрим и приписали разрушение храма своему силачу.
— Почему столь пристрастные сказители оставили для детей и внуков историю о девушке-пелиштимке, укротившей и обманувшей могучего Шамшо? — удивился князь Полемен.
— Преданиям о Шамшо и красавице Далиль уже пять столетий. Может быть, и больше. Про девушку из города Газы рассказывали, что ни один мужчина не в силах был противиться её прелести и очарованию. Щёки её рдели, как роза, а уста, как степной мак весной. Говорили, будто она носила на шее янтарное ожерелье, на руках золотые браслеты, в ушах подвески с бирюзой. Таким же голубым, а возможно — зелёным, как море, блеском пленительно сияли её глаза в длинных ресницах.
Впрочем, некоторые знатоки считают, что глаза Далиль были чёрными. И многие юноши в те времена просили при встрече с ней: «Уклони очи твои, не поднимай их при свете дня, потому что голова моя из-за этого кружится, а сердце тоскует». Ноги её были прекрасны, фигура подобна изящному кувшину, сделанному руками мастера.
Долон засмеялся и добавил весело:
— Стан её казался стройным, как пальма, а грудь похожа на две половинки спелого граната...
Это считалось приевшимся сравнением и воспринималось комически. Военачальники и знатные пелиштимки тоже засмеялись, понимая, что старый жрец шутит. Тем более, рассуждения о женской красоте и её восхваление не считалось среди пеласгов чем то непристойным.
— Моя бабушка как-то говорила мне, — серьёзно сказала одна из молодых женщин, оставшихся с княгиней, — что Далиль из нашего рода. В преданиях говорилось: она была очень привлекательна и белотела. А волосы у неё светились, как бронза с позолотой. Вот такие же у княгини Алесо, нашей дорогой госпожи.
3
Настал вечер. Солнце опустилось в потемневшее море. Шум прибоя усилился, белая полоса вскипала вдоль пелиштимского побережья. Чайки бело-розовыми стаями летели на ночлег. Вороны мчались крылатыми табунами к лесистым вершинам гор.
В этот вечер люди Аскалона медленными вереницами поднимались по широкой каменной лестнице к храму бога Дагона.
Мужчины шли в безрукавных рубахах, вышитых на груди мним и жёлтым орнаментом. На одно плечо они набрасывали короткий плащ. У всех были бритые мужественные лица с твёрдыми и правильными чертами. Большинство светлоглазы, с длинными русыми волосами до плеч. У некоторых волосы собраны на затылке в пучок или полностью обриты — лишь с клоком волос на темени. Это означало принадлежность к знатному роду.
Красные платья женщин свободно ниспадали до щиколоток, на которых тихо звенели медные или серебряные ножные браслеты. На руках пелиштимки также носили браслеты с вкраплением сердолика и бирюзы. Украшения богатых были из золота, редкого нефрита, янтаря и топаза. Расшитые цветами накидки застёгивались на плече брошью в виде изогнувшейся ящерицы.
Замужние женщины предпочитали высокую причёску. Вырез на их платьях низко открывал смуглую грудь. Пелиштимки надевали по несколько ожерелий — из золотых кружков, изображений рыбок и птиц, из белого и розового коралла. Девушки заплетали длинные волосы в две или четыре косы, носили лёгкие сандалии. До замужества они могли свободно завести себе друга и вообще гулять, где вздумается в любое время. Но горе тому мужчине, который попытался бы насильно овладеть пелиштимкой или как-нибудь обидел женщину свободного племени. Такого преступника ждала смерть, кто бы он не был по положению и богатству.
Итак, пеласги толпой проходили в храм, вскидывая руки ладонями вверх перед статуей Дагона — обнажённого мужчины без бороды, опиравшегося на длинное весло. Оно сияло яркой медью при свете факелов.
Внутренность храма — огромная галерея из кирпича, подпёртая двумя рядами квадратных колонн. Уходящие в полумрак свода гладкие стены были выкрашены кроваво-алыми полосами. Поперёк них ассиметрично расположились белые ромбы, наполненные крупно начертанными чёрными крестами — символами четырёхсторонности направлений. Рисуночные символы изображали север в виде коня с развевающейся гривой, запад — ладьёй под парусом, юг отождествлял безобразный скимен — сухопутный крокодил, а восток птица: петух или фазан. Над алтарём, отделанным железняком и красноватым гранитом, искусные росписи привлекали внимание видом наполовину взошедшего солнца и серповидной луны, лежавшей рогами вверх.
У стен святилища дымились бронзовые треножники. Трепетными огнями в них горело благовонное масло. Тени людей бродили по потолку, создавая атмосферу таинственности, а золочёные свастики (символ солнцеворота) и розетки над алтарём торжественно струили брезжущий отсвет.
На высоких подставках стояли большие глиняные кувшины: раскрашенные человеческие головы. Они наполнялись освящённым жрецами пивом. В обыденной жизни пеласги, как давние жители Ханаана, чаще пили виноградное вино. Но традиционным напитком предков, употребляемым в случаях ритуальных торжеств, считалось ячменное или полбяное пиво. Кроме кувшинов-голов, вдоль широкого алтаря искрились в трепетном свете треножников дорогие египетские сосуды и вазы из порфира, зелёного шифера и желтоватополосого, полусквозящего алебастра.
Подпорки малых алтарей (по бокам центрального) были выполнены в форме мощных бычьих ног из позолоченной бронзы, а подлокотники золотого кресла, в котором сидел главный жрец Долон, изображали оскаливших пасти львов.
Вокруг Долона совершали священные действия, пели молебствия и славословия богам младшие жрецы в белых до пят одеждах. Принесение в жертву быков (пеласги не сжигали на алтарях баранов или козлят) происходило во дворе храма. После служения богам зажаренные куски жертвенного мяса обильно раздавали присутствующим и наливали в деревянные ковши-утицы пиво из глиняных кувшинов.
Князь Аскалона Полимен, его жена, рыжеволосая красавица Алесо, и начальник флота, огромный могучий Кратос, стояли в первом ряду молящихся. Остальные (знатные и простолюдины) толпились вперемежку, задевая друг друга плечами, но не придавая этому значения, и соблюдали все положенные в храме правила поведения, настроенные благоговейно и добродушно.
Когда служение подошло к концу, старик с вислыми по грудь усами поднялся из золотого кресла и воскликнул сильным, высоким голосом:
— Да вознесутся наши молитвы и жертвенные курения к лицу великого Дагона, покровителя пеласгов! Да придаст великий Дагон мощи и доблести нашим вождям и воинам, идущим ни битву с враждебными племенами, дерзнувшими ополчиться на нас! Прими, князь Полимен, священную булаву, как начальниц нашего войска, и победи врагов!
Черноволосый Полимен подступил к алтарю. Принял из рук старшего жреца бронзовую булаву с железным навершием — расходящимися, как лепестки цветка, острыми гранями. Полимен поцеловал полководческий жезл и стал прощаться с женой.
То же самое происходило и между другими, уходящими на войну мужчинами, их жёнами, матерями, сёстрами и невестами. Женщины не плакали, провожая на смерть родных.
— Вернись со славой или умри героем, — говорили они, улыбаясь и обнимая воинов.
Те, кто собирался отправиться к назначенному месту в свой отряд, уходили группами с озабоченным видом. Им предшествовали юноши-факельщики. Не участвовавшие в походе, спокойно расходились по домам с женщинами и стариками. Ремесленники и слуги, как правило, не воевали, оставаясь в городах. Не принимали участия в сухопутных сражениях и моряки. Кратос направлял иногда в помощь князьям жаждущую проявить себя на поле битвы пылкую молодёжь.
Воины пеласгов в медных шлемах и панцирях, с бронзовыми щитами и налокотниками, владели железными мечами и железными наконечниками на копьях. Они двинулись от Аскалона для соединения с отрядами князя Анхуса из Гета, и князей Касадона и Губоша из Азота. Князь Газы прислать своих бойцов не успел.
Колесницы, несущие лучников и сикироносцев, звонко поскакали на восток по мощёным дорогам страны Пелиштим.