1
Добид шёл через лес остаток дня и всю ночь, которая вставала перед ним непроглядной стеной. Идти было страшно. Нога могла сорваться с тропинки в глубокую расщелину, острые растопыренные ветви грозили выколоть глаза. Невидимый хищник мог внезапно броситься из тьмы, и не исключалась опасность наступить на ядовитого аспида или «рогатую» гадюку.
Наконец, возникнув изнутри серебристого облака, выплыла бледная луна. Тропинка прихотливо извивалась, обрываясь под тенью скал в бездонную пропасть ночи. Но Добид стремился удалиться как можно дальше от пределов колена Бениаминова, от селений Юды и Дана, где он был легко уязвим для мести царя, мести несправедливой, но понятной. Далеко остались счастье и слава победы над Галатом, над другими врагами. Как в полузабытом сне, брезжило воспоминание о юной страсти смуглой Мелхолы, братская дружба Янахана, приветливые и лестные слова пожилых людей, кокетливые улыбки девушек. Сейчас ему следовало скрываться, точно оленю от безжалостных стрел охотников. Впрочем, теперь у беглеца была в изобилии пища и имелось отличное оружие.
На рассвете он различил переливчатое бормотание ручья. Узкий, бурный поток делал извилистое русло белым от пены, он шуршал в густой тени кустов, словно млечный змей. Далеко слышался дребезжащий крик козерога. Замолк к восходу солнца назойливый плач шакалов.
Добид спустился к ручью. Осторожно, чтобы не оступиться, умылся и с наслаждением пил горстью. Сытно позавтракал освящённым хлебом. Снова впрок напился ледяной влаги.
Ну что ж, следовало продолжить путь в сторону пустынных равнин, в сторону вечно плещущей прибоем Великой Зелени и цветущей страны за горой Кармил — страны высокобашенных городов пелиштимских князей.
Ближе всех, у края пустыни, стоял крепкостенный Гет. Кажется, его возвели когда-то те же люди, которые создали потом далеко на севере великую державу хеттов (гетов). Но, по слухам, доходившим до бедного Бениамина и захолустной Юдеи, эта держава уже распалась, её захватили пришлые племена. А всё из-за распрей хеттских князей и несогласия среди воинственного народа. Такие же междоусобия часто происходят среди правителей пелиштимских городов. И это счастье для Эшраэля, для других людей Ханаана и Заиорданья. Если бы пеласги были дружны между собой и управлялись единым царём, сопротивляться им не решился бы никто в здешних местах. Хананеи называют их иногда народ «рош», что означает либо «светлые» (среди пелиштимцев много светловолосых), либо «красные» — то есть кровавые, непобедимые бойцы.
Пробираясь между колючих зарослей, прыгая с камня на камень, карабкаясь по кремнистым откосам и обрывистым скалам, Добид мысленно рассуждал о своей жизни, то по воле бога возвысившей его, то превратившей в бездомного бродягу, бегущего от расправы. Однако мудрецы советуют праведным и богомольным «Будь в этом мире, как странник в пути, не создавай прочно! жилище, не копи богатства и на душе у тебя будет спокойно».
Несмотря на бескорыстие и послушание, он всё равно обречён стать жертвой обезумевшего царя либо... Вспомни, о чём говорил ширококрылый прекрасный ангел. И вот сердце твоё утратило кротость, оно неистово и отважно. Ты, возможно, достигнешь высот власти и долговечной славы. Это не придумано тобой, а предопределено отцом миров, хозяином всякого существа на земле.
Приблизительно так рассуждал юный Добид обо всех этих высокоумных, сложных и неверных вещах, держа путь в страну белокурых пеласгов. А почему у него, эшраэлита, хебрая, тоже белокурые волосы? Ведь никто из братьев на него не похож. Сам он не напоминает ни отца своего, остролицего, с синими щеками, крутокурчавого, как чёрный овен, ни на мать, горбоносую, темнокожую дочь Юдеи. Может быть, когда-то в незапамятные времена ворвавшийся в шатры ибрим синеглазый насильник в шлеме с красными перьями овладел девушкой, закатившей в ужасе агатовые очи трепетной газели. Прошли века, и вот юдейский пастушок Добид сияет на солнце червонно-золотой головой.
Горы стали сужаться, синея узкими ущельями и продолжаясь чередой волнообразных холмов, поросших жёсткой травой. В укромной пещере Добид спрятал большой меч Галата, при сыпал тайник щебнем и сделал опознавательный знак особым расположением трёх белых камней. Он собирался забрать меч в нужное время, надеясь на свою безошибочную память. Впереди виднелась суровая, каменистая страна. Солнце пекло нестерпимо, холмы в этих местах были тысячелетиями истоптаны подошвами прошедших здесь племён и народов.
Возникла наконец дорога со следами скотьего навоза, а на ней путники, сидевшие на ослах и в повозках, запряжённых мулом. Всё больше оказывалось пеших странников: хананеи, идумеи и арамеи двигались группами и в одиночку. Люди бедные, истощённые голодом. Головы их были обвязаны серыми тряпками, чресла прикрывали грязные и рваные набедренники. Они редко переговаривались и не отвечали на вопросы.
Случайно Добид нашёл среди этих бедняков какого-то унылого шимонита, который объяснил, что все они идут к городу Гету. Только здесь разрешается войти в страну Пелиштим. А дальше — одни собираются предложить свои руки на строительстве новых крепостных стен. Другие хотят наняться матросами на купеческий корабль. Есть и такие, что могут пойти к богатым пелиштимцам пахарями и стригалями овец. Женщин и детей на дороге не замечалось — только мужчины, готовые на любую работу. В процветающей стране пеласгов требовались рабочие руки. Рабов не хватало. Вся молодёжь, населявшая города и прибрежные посёлки, прежде всего пополняла отряды воинственных и гордых князей.
Во вспомогательные войска пеласги без боязни брали чужеземцев: хананеев, эшраэлитов, евуссеев и кочевников Заиорданья. Но, конечно, с особым удовольствием — близких по расе и языку хеттов и галатов — укротителей бешеных коней, удивлявших быстротой бега.
По приближении к Гету воины из этих отрядов вышли к дороге. Они конвоировали пришедших с востока разноплеменных наёмников до самой пограничной заставы. Если кто-нибудь из чужаков пытался войти в страну минуя заставу, его могли убить без предупреждения.
Вспомогательные пограничники были в безрукавных рубахах травянистого цвета, в разбитых сандалиях и выцветших наголовниках. Они выстроились попарно, вскинув на левое плечо кожаные щиты, держа наперевес длинные копья.
Пришельцев опрашивал высокий чернобородый хананей в синей накидке. На его кидаре, над самым лбом, блестела медная рыбка, означавшая, что это княжеский служащий. Около него прохаживался пелиштимец лет сорока, с бритым лицом, в белой военной рубахе, перетянутой поясом. На поясе, с левой стороны, висел меч. Пелиштимец опирался на посох с острым концом. У него было золотое кольцо в правом ухе и коралловое ожерелье на шее.
— Это помощник самого князя Анхуса, — шепнул Добиду худой, немного испуганный шимонит лет семнадцати. Оказалось, он приходил наниматься в пограничный отряд полгода назад. Но у него обнаружили чесотку. Вытолкали из помещения, где осматривают будущих стражников, и пригрозили проткнуть копьём его тощий живот, если он срочно не уберётся. Пришлось возвращаться домой в Беер-Шабию и лечить проклятую чесотку.
— Ну, теперь-то вылечил? — спросил парня Добид.
— Да вылечил, — горячо забормотал тот, робко оглядываясь по сторонам. — Лишь бы не придирались. Этот длинный хананей такой змей ядовитый, нарочно не разрешит.
— Если ты здоров, возьмут, — ободрил его Добид, сам будучи настороже. — Им молодые, крепкие люди, видать, нужны.
Прибывших в этот день опросили, куда кто собирается поступить. Потом приказали всем раздеться и тщательно осмотрели. Особенно придирчиво проверяли здоровье тех, кто предлагал себя в стражники. Добида одобрительно похлопали по спине. Осматривая дрожащего шимонита, поморщились. Однако высокий хананей в кидаре с рыбкой всё-таки записал его имя на вощёной дощечке. Добид назвался шимонитским именем Яхо.
К вечеру развели отобранных людей по отдельным помещениям. Тех, кто по какой-либо причине не понравился, прогнали обратно на дорогу, а по ней заставили бегом вернуться на каменистую пустую равнину. Неповиновение каралось смертью незамедлительно.
Будущим наёмным воинам принесли в обширную хижину, крытую соломой, по миске поджаренного ячменя. Затем доставили глиняные кувшины с водой, подкрашенной кислым вином. Пить дали вволю, указали, где спать ночью. Бритый пелиштимец с мечом на поясе объявил, что завтра князь Анхус лично будет принимать каждого в пограничный отряд.
Утром пришли копейщики в рубахах травянистого цвета и подняли пришельцев для окончательного отбора. Появились и пеласги в белых рубахах с красной нашивкой на груди, с мечами на поясе. Некоторые в яйцеобразных египетских шлемах, другие с ремённым ремешком вокруг головы, придерживающим длинные волосы. Большинство пеласгов были рослые голубоглазые люди. Их бритые лица загорели на солнце и обветрились морскими ветрами.
Они стояли, посмеиваясь и переговариваясь между собой. Неожиданно один из них издали сказал что-то, обращаясь по-видимому к Добиду. Может быть, из-за светлых волос принял за своего.
Юноша сделал вид, что не расслышал или не воспринял обращение пелиштимца на свой счёт. Приметивший его воин пренебрежительно пожал плечами. Он произнёс ещё несколько слов, кивком указав в сторону Добида соседу. Тот слегка сощурил глаза и стал всматриваться, будто что-то припоминая.
Добид помертвел от леденящего страха. А если эти пеласги были в Долине дуба и наблюдали за его поединком с Галатом? Сейчас они признают в нём убийцу своего любимого великана... И тогда смерть неминуема. Его будут мучить, допрашивать, выставят к всеобщему обозрению на площади Гета и казнят каким-нибудь изощрённым способом. Голову его повесят в храме или над городскими воротами. Стоило ли скрываться и бежать от Саула? Лучше уж быть пронзённым копьём безжалостного Абенира или самого царя.
Украдкой попятившись за спины ожидавших окончательного отбора, Добид присел у стены. Он быстро взвесил в уме способы и возможности спасения, собрал немного земли и вымазал попричудливей лицо. Волосы взлохматил и тоже испачкал, стараясь изменить их цвет.
Тем временем раздались звуки большого воинского бубна, по которому ударили деревянными колотушками.
Из ворот Гета вышел высокий человек в красных одеждах с суровым и хмурым выражением на бритом лице. Его сопровождали: вчерашний чернобородый хананей, державший вощёные дощечки для письменных знаков, помощник князя с посохом, золотым кольцом в ухе и коралловым ожерельем, ещё один пелиштимец, молодой, щеголевато украшенный золотым шитьём на груди, и просто одетый седой старик.
За знатными следовали воины в медных доспехах, с круглыми бронзовыми щитами. На их шлемах колыхались красные гребни. Копья этих пеласгов имели отточенные до белизны железные наконечники, у пояса висели мечи в узорчатых ножнах. Вернее всего, это красовались лучшие княжеские дружинники. А сам хмурый человек в красном и был гетский князь Анхус.
По слухам, Анхус являлся самым опытным и влиятельным из пелиштимских вождей. Он прославился отвагой в сражениях. Его воинские отряды, как свирепые хищники, чаще других совершали нападения на области Эшраэля. Делались Эти нападения не только из обычной корысти. В походах и схватках пеласги приучали к войне молодёжь, воспитывали привычку к опасности и равнодушно-презрительное принятие смерти.
Осматривая и выбирая новых наёмников, Анхус приблизился к тому месту, где находился Добид.
— Это что ещё? — произнёс князь сердито, увидев сидевшего на земле оборванца с чумазым лицом и всклокоченными грязными волосами. Оборванец не поднялся при его приближении. Он бессмысленно водил руками по шершавой каменной кладке стены.
На безобразном лице князь различил закаченные под лоб глаза. Сидевший на земле что-то невнятно бубнил и пускал слюни, стекавшие по бороде.
— Вчера этот парень походил на вполне разумного человека, — с недоумением сказал хананей, учитывающий принятых во вспомогательное войско.
— Не похоже, — также сердито, но без особенной злобы возразил Анхус. — Он явно сумасшедший. Зачем оставили его? У нас своих слабоумных хватает, чтобы брать со стороны, — добавил князь язвительно и почему-то усмехнулся.
— Такова воля богов, — вмешался старик с седым клоком волос на темени и достававшими до груди вислыми усами. — Вчера разум принадлежал бедняге, а сегодня покинул его. Он не виноват. Великие боги облагодетельствовали человека по желанию своему, лишив его стремления к выгоде и понимания земного порядка. Он грязен, но сердце его очистилось. Нельзя обидеть этого человека, не пробудив гнева богов.
— Дайте ему хлеба и несколько смокв. Проводите обратно на дорогу. Пусть возвращается туда, откуда пришёл, — сказал князь Анхус и перевёл взгляд на следующего новичка.
Добид оказался на дороге с хлебом и узелком со смоквами в руках. Он продолжал прикидываться дурнем: ковылял, раскачиваясь, лопотал что-то несуразное и глупо хлопал глазами. Рядом шагал копейщик-арамей в короткой тунике травянистого цвета. Это был сутулый, кривоногий человек, настолько волосатый, что походил на животное, покрытое шерстью. Своё угрюмое низколобое лицо он брил, подражая белокожим пеласгам. Как часто случается с особенно некрасивыми людьми, арамей любил себя украшать, будучи о своей внешности весьма высокого мнения. У этого стражника был несоразмерно большой нос, толстогубый рот и сросшиеся на переносице брови. На лбу его волнистой полосой краснела татуировка, в ушах болтались фаянсовые подвески, а в левой ноздре кольцо. Когда они отдалились от города, наёмный воин отобрал у Добида хлеб и смоквы. Потом пнул юношу пыльным башмаком, процедив сквозь зубы:
— Выметайся отсюда прочь, ослиная голова, грязный урод.
Добид покорно побрёл дальше. Но пройдя шагов двадцать, крикнул вслед уходящему арамею:
— Эй, алчный и наглый пёс! Ты пожалеешь, что так поступил со мною. Я тебя запомнил. Мы с тобой ещё встретимся.
Добид прибавил скорости, припустившись почти бегом. Через плечо он видел, как воин сначала стоял с оторопелым видом. Потом яростно заорал и взмахнул копьём. Однако сообразив, что юношу ему не догнать, плюнул злобно и отправился к рубежной заставе.
2
И снова шёл Добид серой каменистой долиной. Миновав неподвижное море холмов стал подниматься в горы. Он возвращался в родную страну. Спрятаться от Саула у заклятых врагов-пелиштимцев не пришлось. Значит, надо было искать другой выход, раз ангел пообещал ему долгую жизнь. Добид брёл своим путём и раздумывал, как быть дальше.
Впереди высилась гора, обрывистая, горбатая, местами с гривой дикого леса. Сивая, с голубыми прожилками, она тонула в синеве небосклона. Где-то неподалёку находился его милый городок, небогатый, уютный Бет-Лехем. Там жила его семья, и Добид очень беспокоился о её участи. Ведь Саул, не догнав зятя, мог перенести свой гнев на его родных.
Встретил юноша двоих охотников, промышлявших в предгорье с луками и силками. Они уже подстрелили куропатку, вытащили из западни с десяток перепелов и дроздов. Поначалу Добид опасался вступать в откровенный разговор. Однако через час общения с ними убедился в их доброте. Это были люди простодушные и правоверные. Они оказались почти соседями, жителями укреплённого местечка близко от Бет-Лехема. Один даже знал его отца и говорил о нём с большим уважением.
Тогда бывший тысяченачальник рискнул открыть им своё имя, рассказал о немилости царя и просил сообщить об этом отцу. Узнав, кто стоит перед ними с просьбой о помощи, охотники-земляки пришли в восторг. Они уверили его, что найдут почтенного Ешше и передадут ему привет от сына. В их глазах Добид рисовался гораздо большим героем и защитником народа, чем грозный Саул. Оба были молоды, смелы, жизнерадостны и гордились заслугами бетлехемца, прежде всего, как юдеи.
— Эх, господин наш Добид, ты такой доблестный боец и радетель своих людей, что ничем не хуже бесноватого бениаминца из Гибы. А по правде говоря, лучше, — заявил один из них, по имени Хамул. — Не унывай. Раз праведный прозорливец Шомуэл полил на тебя освящённым маслом, всё и пойдёт как по маслу. Сегодня царём Саул, а завтра выберут тебя. Давай-ка, Немуэл, разжигай костёр. Зажарим птиц и угостим нашего Добида ужином. А я сбегаю к ручью, зачерпну воды.
На другой день охотники поспешили в Бет-Лехем. Добид сказал им про труднодоступную Адолламскую пещеру. Там он хотел дождаться родных.
Через двое суток на гребне холма, где пролегала тропа, показались путники в бурнусах и накидках, белых от пыли. Это прибыл весь род Добида: отец, мать, четверо братьев и прочие родственники — мужчины, женщины, подростки. Они осторожно вели ослов, груженных скарбом, продовольствием, кувшинами с водой и вином, корзинами на перекидных ремнях, в которых везли маленьких детей и ягнят. Гнали небольшое стадо коз и овец. Седобородые старики и женщины окружили Добида, прикасаясь к его одежде, целуя его в плечо и в бороду, хотя она едва пробивалась.
Таким образом, он без обсуждений был утверждён шейхом и военным вождём. Два старших брата с рабом-аморреем угнали основные отары рода на дальние неприметные пастбища. Из дома в Бет-Лехеме забрали всё ценное, а двери заколотили.
Разместились частью в пещере, остальные в палатках и шалашах. Женщины шили одежду и готовили пищу. Мужчины сторожили становище, мастерили оружие, охотились неподалёку. Подростки пасли стадо и упражнялись в метании из пращи.
Постепенно к Адолламской пещере стали сходиться все притеснённые судьями, все разорившиеся от нападения пелиштимцев, все должники и огорчённые душой из-за преследований ставленников Саула. Некоторые бежали в поисках вольной жизни и даже из-за потери возлюбленной. Таких добровольных пришельцев накопилось около четырёхсот человек.
Пришёл однажды скорбный измождённый юноша. Он назвал себя Абитаром и рассказал Добиду, как Саул приказал убить его отца Ахимелеха и ещё восемьдесят пять священников-левитов. Спустя некоторое время Абитар узнал, что идумей Доик, посланный царём, вырезал всё население города Номбы, где погибли его мать, сёстры, братья и родственники.
Добид помрачнел. Он сидел перед затухающим костром. Угли в костре рдели, как кровь, и невольно наводили мысли на то, что жестокость Саула может вполне настигнуть и родителей Добида, других домочадцев и близких людей. Надо было принимать решение об их спасении.
— Да, друг мой, горе твоё понятно и неутешно, — сказал Добид юному левиту Абитару. — Я догадывался в тот день, когда находился в Номбе и разговаривал с твоим отцом, что Доик непременно донесёт Саулу. Мне нужно было предупредить Ахимелеха об этом. Следовало обратить его внимание на опасность. Тогда я сам бежал от смерти из Гибы. Я виновен, друг Абитар, в гибели твоего отца и всех душах дома твоего.
— Мой отец был человек честный и добрый, но упрямый. Он вряд ли послушал бы тебя, не считая себя виновным перед царём. Он не понимал, что Саулу не нужны доказательства и правдивые основания для удовлетворения своей жестокости. К тому же злой дух терзает царя и требует жертв. Саул стал беззаконным убийцей. Бог не простит ему крови невинных.
— Садись к костру, — со вздохом предложил юноше Добид опечаленный тяжким известием. — Кто ищет моей души, будет искать и твоей. Не ходи один, останься у меня. Здесь ты в безопасности, пока я и мои люди живы.
3
С восходом солнца Добид назначил сборы и выступил походом в пустынные земли за Ярдоном, подальше от Гибы. Он решился сделать рискованный шаг.
Среди засушливых степей, травянистых холмов и редких поселений дальнего Заиорданья продолжал существование народ мохабитов. В начале своего царствования Саул пресёк дерзкий набег верблюжьих всадников с синей татуировкой на щеках. Он внезапно окружил и уничтожил их лагерь. Мохабиты были частично перебиты, частично рассеяны. Этот подвиг, так же как и другие победы, прославил Саула в глазах всего Эшраэля.
Впоследствии также случались вооружённые столкновения с мохабитами. Затем основные воинские усилия Саула переместились на защиту от нападений пелиштимских князей, чьи войска были очень хорошо вооружены и обучены. Они представляли для Эшраэля более значимую опасность, чем беспорядочные набеги бедуинских племён.
После нескольких дней скитаний, перейдя бурую равнину, иссечённую руслами высохших ручьёв, караван бетлехемцев приблизился к крепости, стоявшей на каменистой возвышенности. Неподалёку стадо одногорбых верблюдов жевало пустынные растения. А дальше, на голубоватых холмах, пёстрыми пятнышками ползали овцы. Это был главный город страны Машшит Мохабитский. Добит остановился перед крепостью. Вместе с отцом и несколькими седобородыми родственниками он смиренно приблизился к древним стенам, склонил голову и, сняв поясной ремень, повесил его на шею. Этим жестом он предавал себя и своих людей в полную волю хозяина.
Окованные потускневшей медью ворота медленно отворились. Появилось пятеро мужчин в ярких полосатых халатах. Белые наголовники держались с помощью войлочных колец, открывая нижнюю часть лица. Из-под наголовников настороженно смотрели чёрные колючие глаза. Позади начальников полукругом выстроились воины с тонкими копьями, луками, сделанными из турьих рогов, и с кривыми кинжалами, заткнутыми за матерчатые пояса.
— Мир этому городу, владельцу его и всем жителям, — размеренно и негромко произнёс Добид. — Меня зовут Добид из Бет-Лехема. Я бывший тысяченачальник царя Эшраэлева. Сейчас я ищу убежища и защиты.
— Я слышал о тебе. Ты убил в поединке великана из страны Пелиштим, — сказал один из мужчин в наголовниках. — Если ты спасаешься от Саула, я готов помочь тебе. Саул мой враг. Он приходил сюда и сжёг мои города. Тот, кого преследует Саул, может рассчитывать на моё гостеприимство. Пусть твои родичи ставят палатки. Место для выпаса скота им укажут. А ты войди с отцом и братьями в город. Я приму тебя в своём доме, будь гостем сколько захочешь.
— Гостеприимство простирается на гостя три дня. После этого оно становится милостыней, а нам нужна только помощь, — вежливо напомнил умный, опытный Ешше.
— Благодарю тебя за приглашение, — сказал Добид, складывая на груди руки и низко кланяясь. — Пусть отец мой и мать моя побудут здесь, доколе я не узнаю, как бог распорядится мной.
— Делай, что тебе требуется, — согласился мохабитский царь.
Через три дня Добид простился с родителями. Во главе шестисот мужчин он вернулся к пещере Адолламской.