Встречающиеся здесь имена позволяют предположить, что арамейская версия этой истории V века до н. э. основывается на ассирийском оригинале VII века до н. э. (действие разворачивается при дворе царей Синахериба и Ассархардина), но жанр загадок относится к более раннему времени.
Появление в Притчах текстов, аналогичных рассказам Ахикара, можно объяснить тем, что они внесены после Соломона, или в свете давних отношений между Вавилоном и Египтом восходят к общему египетскому источнику. В любом случае форма, интонация и использование притч в обучающих целях было повсеместным.
Упомянутые сборники предназначались не для маленьких детей, а для юношей. Отсюда и существенная разница между отдельными их частями: некоторые из них – простые наставления быть послушным и прилежным, в других содержатся практические указания, как следует вести себя «во взрослой жизни», в третьих снова упоминается о предстоящих серьезных жизненных испытаниях и бытовых сложностях. И все вместе они складываются в слова утешения в случае возможных разочарований.
Соблазны городской жизни, описанные с необычайным мастерством, как следует из вступительных слов, предназначались для юноши, а не для мальчика. Видимо, отрывок, где лаконично, но очень точно и живо описывается город, относится к более раннему времени, чем эпоха Соломона. Портрет женщины «в наряде блудницы, с коварным сердцем», обвиняемой в нарушении супружеской верности, появится гораздо позже, уже после изгнания (Притч., 7: 10).
Антропоморфный образ Премудрости, построившей дом и пригласившей гостей на праздник (Притч., 9: 1, 6), также указывает на то время, когда стало привычным размышлять о сущности Божественного. Мудрость сама рассказывает: «Господь имел меня началом пути Своего» (Притч., 8: 22).
Подобные идеи могли появиться только в период утверждения монотеистической религии, когда складывалась концепция единого Бога. Именно в это время сложилось противопоставление духовного и телесного начал. Мудрость Притчей Соломоновых открыла путь для богословских построений об отношениях Господа с миром путем медитации. Об этом известно и в христианской традиции, и из Каббалы. Но все подобные дополнения основываются на том первоначальном содержании, которое сложилось в эпоху Соломона.
Притчи позволяют прояснить приведенный в предыдущей главе рассказ о том, как Соломону приснился в Гаваоне сон и как он молился, чтобы Бог сделал его мудрее. В обоих случаях «мудрость» означает умение и возможность различать хорошие и дурные поступки. Но владеть мудростью одновременно означало обладать и божественной властью, получить частичку божественного знания. В более поздние времена намек на это был обнаружен в Третьей книге Царств: «И говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах» (3 Цар., 4: 33). В еврейской традиции существовало мнение об особой магической силе Соломона. Иосиф Флавий, например, писал, что сам наблюдал за удивительным действием секретного средства Соломона, повсюду распространилась слава о «ключе Соломона», еврейский текст которого восходит к XVII веку. В Коране (2: 96) содержится предостережение, чтобы люди не верили в священные письмена, поскольку они были написаны «не Соломоном, а Сатаной» и, как следует из комментария, были распространены при дворе Соломона. Христианские богословы писали, что Соломон построил Храм с помощью демонов.
Содержащаяся в Притчах фраза «начало мудрости – страх Господень» (1: 7; 9: 10), кажется, принадлежит Соломону, хотя ни одна из этих частей не относится к старейшим разделам книги. Если эта новая форма еврейской литературы начала развиваться при Соломоне и вдохновляла других сочинителей на протяжении многих столетий, то компиляции фольклора и заимствований использовались как образцы для ее создания. В этой фразе отразилось главное свойство монотеизма – соотнесенность человеческой мудрости с мудростью Господа.
В Книге Притч, которая основывается на «страхе перед Господом», а не на требовании проявления воли человека, не считая культовых обрядов, в которых осуществляется поклонение Господу, содержатся только советы духовного свойства, полезные человеку в его общении с себе подобными.
Пророки и Иов провозглашают равенство перед Господом, в книгах Моисея содержится обязательство, вытекающее из Завета, содержится призыв познать все самому, чтобы сделать жизнь как можно более счастливой, защититься от опасностей, обрести внутреннее равновесие и добиться общественного уважения.
И здесь, как и в случае создания сборников у египтян и у ассирийцев, была сделана попытка создать общее руководство для каждого человека, независимого от личных исторических воспоминаний и не зависящее от национального чувства. Столь масштабный замысел мог быть реализован только Соломоном, хотя развитие событий вскоре после его смерти заставило уделять больше внимания законам, а не общеэтическим правилам.
Действительно, только в эпоху Соломона Израиль наслаждался миром и спокойствием и смог достичь духовных высот, не отрицая, а иногда и отбрасывая собственные национальные и религиозные особенности. Даже беглого взгляда на содержание нееврейских притч оказывается достаточно, чтобы показать принципы компиляций Соломона. Хотя в них нет упоминаний об отношении Господа к человечеству, влияние монотеистической культуры проявляется и в этических акцентах, и в подборе соответствующей лексики.
В мире, управляемом несколькими божествами, человек отдавался на их милость. Амен-эм-опет, самый глубокий из всех древних языческих авторов, призывает поклоняться клюву Ибиса, глазу Ра и обезьяне, стремясь умилостивить каждого. Боги назначали судьбу человеку в соответствии с собственным разумением. Вдобавок в каждой провинции имелся свой собственный бог, и, поскольку человеку приходилось путешествовать по многим городам и весям, ему оставалось только устроить свою жизнь так, чтобы можно было сохранять добрые отношения с не заинтересованными в его участи, но влиятельными богами. Ему оставалось только надеяться, что после жизни, полной страданий, ему будет позволено наслаждаться в обители мертвых.
В монотеистической системе Израиля Господь не связывается с земными событиями, человек просто живет «перед ним». Но внутри ограничений, предусмотренных законами и обязательствами, остается широкое поле общественной жизни, которое человек может устраивать по своему усмотрению. В этой сфере только вероучение помогает осознать присутствие Господа. Именно здесь, где человек не связан особенными правилами, где он может выбирать и в этом мире способен реализоваться, доказывается, что он может выстоять. Поэтому еврейская мудрость так оптимистична в своем восприятии жизни.
В египетских притчах особое значение придается страху перед властью, прежде всего перед фараоном как сыном Бога; социальная иерархия носит религиозный характер, и все зависит от способности занять выгодное место. Амен-эм-опет не противопоставляет мудрого человека глупцу, как это делается в Притчах Соломоновых, подчеркивая не разум человека, а его готовность приспособиться к другим.
В еврейском монотеизме превалирует демократизм, основанный на религии, царь только отвечает за порядок, но должен выполнять те же моральные обязательства, что и его подданный, находящийся на низшей ступени общества. Призывы быть добродетельным, честным, готовым оказать помощь, верным своему слову и ценить добродетели других основываются не на догме, что человек является творением Господа, а на чисто рациональном убеждении в целесообразности соблюдения этих заповедей. Как и в языческих притчах, нет различия между нормами человеческой этики и божественными предписаниями.
На монотеистическое учение времен Соломона и периода до Исхода не оказала влияния эффектная египетская концепция иного мира с ее богатой символикой. В Притчах Соломоновых предпринята попытка указать путь к праведной жизни с помощью внутренних ресурсов самого человека.
Важно, что концепция «пути», на который в нееврейских притчах только содержится намек, играет важную роль в Притчах Соломоновых: «Слушай, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь» (23: 19). Концепция «пути» содержит монотеистическую интерпретацию истории как движения человека к Богу, а весь мир – движение Бога к человеку. Только так можно понять вышеприведенное высказывание Мудрости (стихов более позднего времени), что она была создана Богом уже в начале его пути, еще до создания мира.
Притчи являются итогом жизненных наблюдений; приподнимаются над повседневной действительностью, они превращаются в обобщение, справедливость которого подтверждается новыми наблюдениями.
Притчи нельзя принять как готовое руководство к исполнению, их следует применять к собственному жизненному опыту после определенных размышлений. Советы эти можно принять, если убеждаешься в точности содержащихся в них наблюдений. Убедимся в их афористичности: «Без откровения свыше народ необуздан, а соблюдающий закон блажен» (Притч., 29: 18). Может быть, эти слова стоит воспринять как эпиграф к истории всей нации. Ведь здесь говорится, что, пока народ не устремится к осуществлению великой цели, он будет деградировать, но добавляется, что сам по себе идеал недостаточен, если не будет закона, охраняющего права личности. Какие же знания необходимы, чтобы понять всю глубину мысли, заключенной в этой притче! Такие произведения могли появиться только в монотеистическом государстве, в той нации, которая впервые восприняла историю как воплощение идеала, как путь к Господу и человечеству.
Авторов притч называли «мудрецами» (Притч., 1:1). Такой человек, без сомнения, являлся носителем «мудрости», толкователем, комментатором притч. Если Ахикара, ассирийского автора, называют «мудрым писцом» и если в Египте «искусный писец», в чем мы уже успели убедиться, назначался на высшую административную должность при дворе, то можно утверждать, что на Востоке мудрец – это автор, «писатель», человек, знакомый с литературами разных стран. Возможно, он, как носитель духовных ценностей, осуществлял миссию Учителя людей.