Весьма интересную версию о местонахождении Офира предложил Александр Снисаренко, поместивший его на территории современной Эритреи. «Известно, что часть северовосточного побережья Африки — Эритрея с прилегающим архипелагом Дахлак — называлась „страной Афер“ (здесь возможна этимологическая связь со словом Африка), а ее жители — аферами или афарами (народность данакиль). Не это ли Офир Соломона, Пунт египтян? Здесь была одна из самых крупных перевалочных баз для товаров, привозившихся со всех концов света. Другим таким же международным рынком были Бахрейнские острова, расположенные точно так же относительно Аравии, как Дахлак — относительно Африки…»[77]
Снисаренко так же пытается найти ответ на другой, не менее важный вопрос: а что же везли для обмена на золото корабельщики Соломона и Хирама — ведь было бы наивным предполагать, что они получали его даром? Причем в данном случае версия Снисаренко выглядит весьма убедительно.
«Известно также, — пишет он, — что древние предпочитали строить корабли из кедра; на это есть много указаний в памятниках Востока… В Африке кедра мало — он растет преимущественно в горах Атласа, на другом конце континента. А он был нужен: наивно было бы думать, что жители Пунта (или Офира), морской страны, сидели бы на своих сокровищах и дожидались бы, когда кто-нибудь явится за ними из-за моря. Аферы нуждались в кедре, чтобы строить корабли для связи со своими островными владениями и для торговли. Торговлю кедром в Северо-Восточной Африке можно уподобить торговле водой в пустыне!»[78]
Вода, как известно, ценится в пустыне на вес золота — вот и купцы Соломона и Хирама в обмен на доставленный в Офир лес получали золото.
Сегодня большинство библеистов считают, что Офир располагался в современном Сомали, бывшем в ту эпоху одним из крупнейших центров международной торговли. На это указывает и набор привозившихся из Офира товаров, характерных именно для Восточной Африки — золото, серебро, слоновая кость, павлины, обезьяны. Что касается продолжительности экспедиции, то слова о том, что корабли приходили из Фарсиса раз в три года, не следует понимать буквально. Келлер приводит по этому поводу мнение профессора Олбрайта, считавшего, что «…флот мог отплывать из Ецион-Гавера в ноябре или декабре и возвращаться на третий год в мае или июне. Это давало возможность избежать летней жары. Путешествие, таким образом, длилось не больше восемнадцати месяцев».
Немалые споры шли (и идут до сих пор) и по поводу местонахождения Фарсиса. Одни исследователи полагали, что он находился на западной оконечности Испании, другие, опираясь на Иосифа Флавия, располагали его в Киликии, на территории современной Турции. Известный исторический географ Рихард Хенниг считал, что Фарсис и Офир — это одно и то же место, причем высказывал предположение, что далеко не все путешествия в Офир были для кораблей Тира и Соломона одинаково удачными. «Только экспедиция при царе Соломоне принесла неисчислимые богатства; о других плаваниях ничего подобного не сообщается»[79], — констатирует Хенниг.
Как мы увидим дальше, отношения между Соломоном и Хирамом отнюдь не были безоблачными. Но Хенниг, безусловно, прав, когда говорит, что это был подлинно взаимовыгодный союз: Соломон, благодаря тирянам, начал постепенно превращать свое еще очень молодое государство в морскую державу, а Хирам, благодаря Соломону, получил свои порты на Красном море, к которому раньше у него не было выхода. И не только порты, но и возможность беспошлинного подвоза к ним товаров.
В еврейских народных сказках добрые отношения Соломона со своими «коллегами» — царями различных государств — объясняются тем, что он не только принимал их у себя в Иерусалиме, но и всегда был готов услужить им и прийти на помощь.
Такова, к примеру, сказка о том, как однажды тяжело заболел царь Персии и врачи объявили, что вылечить его может только львиное молоко. Но у кого хватит смелости подоить львицу? Поняли придворные царя, что невозможно достать это лекарство, и стали ждать его кончины.
Узнав об этом, царь Соломон призвал к себе главнокомандующего своей армией, верного богатыря Ванею. Царь научил его, как достать львиное молоко, и тот отправился в путь вместе с несколькими слугами и стадом коз.
Обнаружив в пещере львиное логово, в котором молодая львица кормила своих детенышей, Ванея спрятался между деревьями и выпустил первую козу. Львица тотчас же выскочила из пещеры, разорвала козу и довольная унесла ее к себе.
На следующий день Ванея приблизился к логову на несколько шагов и снова выпустил козу — к вящему удовольствию львицы. Так он каждый день подходил к логову все ближе и ближе, постепенно приучая к себе львицу, пока, наконец, та не стала есть с его рук и давать себя гладить, а затем позволила себя и подоить.
С флаконом львиного молока Ванея поспешил к Соломону, и тот немедленно послал гонца с лекарством к царю Персии. В пути гонец заночевал, и приснилось ему, что разные части его тела поспорили о том, кто важнее.
— Мы важнее всех! — заявили ноги. — Ведь если бы не мы, кто бы принес царю львиное молоко?!
— Нет, мы важнее всех, — сказали руки, — ведь это мы несем молоко для царя!
— А как бы вы без нас увидели, куда надо идти?! — вмешались глаза.
Так они спорили и спорили, пока вдруг не произнес язык:
— Что тут обсуждать?! Разумеется, важнее всех — это я! Все вы от меня зависите. Ведь это я скажу царю, что именно находится во флаконе!
Тут все органы начали громко возмущаться языком.
— Да кто ты такой?! — закричали они. — Сиди себе во рту и не высовывайся.
— Что ж, — ответил язык, — завтра вы все убедитесь в моей правоте.
На следующий день гонец прибыл во дворец персидского царя, и когда он сообщил, что является посланником Соломона, его немедленно допустили в тронный зал.
— Ваше величество! — сказал гонец. — Царь Соломон велел передать вам… сучье молоко.
Разумеется, гонец хотел сказать «львиное молоко», но язык его почему-то не слушался.
Между тем персидский царь пришел от этих слов в такую ярость, что велел немедленно повесить посланника Соломона.
Схватила его стража и поволокла на виселицу. Тут руки и ноги его задрожали, в глазах потемнело, и взмолились все органы к языку:
— Сделай же что-нибудь! Спаси нас от смерти!
— А вы признаете, что я важнее всех вас? — спросил язык.
— Признаем, признаем! — завопили все части тела, а тем временем гонца уже поставили на эшафот.
— Ваше величество! — закричал посол, обращаясь к царю Персии. — Я прошу последнего слова!
— Хорошо, говори! — смилостивился царь.
— Ваше величество, я хотел бы узнать, за что вы меня казните?
— Как за что?! Как посмел ты принести мне собачье молоко?!
— Да оно не собачье, а львиное! — закричал посол. — Просто у нас и львицу, которая только окотилась, тоже называют «сукой»!
Тут же царь велел отменить казнь, выпил львиное молоко — и выздоровел. А выздоровев, щедро наградил посла и с богатыми подарками отправил в Иерусалим, к царю Соломону.
Вот откуда поговорка «и жизнь, и смерть — от языка»[80].
То, что все рассказанное выше — не более чем сказка, очевидно.
Но не является ли тогда сказкой или, если угодно, мифом и весь остальной рассказ Библии о царе Соломоне? Уже цитировавшиеся нами израильские историки Исраэль Финкельштейн и Нил Ашер-Сильверман убеждены, что так оно и есть.
По их мнению, в X–IX веках до н. э. подобный размах международных связей для древнего Израильского царства был попросту невозможен. Более того — мы не знаем, как на самом деле звали царя Тира в этот период, и нет никаких сведений о его союзе с Израилем.
Зато, утверждают далее Финкельштейн и Ашер-Сильверман, подлинный экономический расцвет и резкая интенсификация международных торговых связей произошла при другом еврейском царе — Манассии (Менаше, 698–642 годы до н. э.). Именно при Манассии оживилась торговля с Египтом и Передней Азией; именно в период Манассии Тиром правил царь по имени Хирам. Наконец, Манассия был известен своим либерализмом по отношению к идолопоклонству, а этот грех также приписывают Соломону.
Таким образом, следует вывод, все библейские тексты, рассказывающие о Соломоне, были написаны гораздо позже и прототипом Соломона послужил царь Манассия. При этом версию своих оппонентов, что Хирамами звали многих тирских царей, и потому монархи, правившие этим городом в период Соломона и в период Манассии, были тезками, Финкельштейн и Ашер-Сильверман считают натянутой[81].
Но, тем не менее, существует и немало археологических находок, подтверждающих правдивость этих страниц Библии. Кроме того, Флавий в «Иудейских древностях» приводит выдержки из переписки Хирама и Соломона и далее пишет: «И до сего дня сохранились копии этих писем не только в наших (священных. — П. Л.) книгах, но и в летописях жителей Тира, так что если кто захочет убедиться в этом воочию, то ему стоит лишь вступить по этому поводу в соглашение с казенными хранителями архива в Тире, и он найдет, что их данные вполне соответствуют нашим»[82].
То есть Флавий утверждает (и никакого смысла придумывать это у него не было), что документальных доказательств союза между Соломоном и Хирамом в его эпоху было более чем достаточно. Другое дело, что за два разделяющих нас от Флавия тысячелетия над миром пронеслись такие суровые бури, что эти доказательства попросту не дошли до наших дней.
Таким образом, последняя точка в споре между сторонниками так называемой библейской критики и приверженцами историчности библейского повествования еще не поставлена. А потому давайте пока продолжим рассказ об основных достижениях царя Соломона так, как их представляет Библия.