Этот фонд – крупнейшая в истории США ассоциация, ориентированная на конкретную болезнь, – вдохнул в исследования полиомиелита новую жизнь. Не прошло и года после основания фонда, как актер Эдди Кантор организовал в его пользу “Марш медяков” – широкомасштабную и прекрасно организованную кампанию по сбору средств: каждому гражданину предлагалось послать Рузвельту 10 центов на поддержку просвещения и исследований в области полиомиелита. Голливудские знаменитости, звезды Бродвея и самые популярные радиоведущие вскоре присоединились к движению – и оно увенчалось оглушительным успехом. Всего за несколько недель Белый дом получил 2 миллиона 680 тысяч десятицентовиков[236]. Повсюду распространялись информационные листки и плакаты, и вместе с вниманием общественности в исследования полиомиелита потекли деньги. К концу 1940-х Джону Эндерсу, частично финансируемому всеми этими кампаниями, почти удалось вырастить полиовирус в своей лаборатории, а Сэбин и Солк, взяв за основу труды Эндерса, уверенно шли к изготовлению первой полиовакцины.
Фарбер мечтал о подобной кампании по поводу лейкемии – или даже рака в целом. Он грезил о фонде борьбы с детским раком, который возглавил бы общие усилия. Однако для основания такого фонда ему требовался союзник, причем лучше не из больницы (такого там еще надо было поискать).
Фарберу не пришлось долго разыскивать единомышленников. В начале мая 1947 года, когда испытание аминоптерина еще шло полным ходом, его лабораторию посетили члены благотворительной организации Variety Club из Новой Англии во главе с Биллом Костером. Variety Club основали в 1927 году в Питтсбурге ii представителей шоу-бизнеса – продюсеры, режиссеры, актеры, артисты эстрады и владельцы кинотеатров, – взяв за образец светские клубы Нью-Йорка и Лондона. Однако всего через год клуб невольно перешел на более активную социальную повестку.
Зимой 1928 года, когда город балансировал на краю бездны Великой депрессии, какая-то женщина оставила ребенка у дверей кинотеатра на Шеридан-сквер. В приколотой к одеяльцу записке было сказано:
Пожалуйста, позаботьтесь о моей малютке. Ее зовут Кэтрин. Сама я больше не могу заботиться о ней. У меня их еще восемь. Мой муж безработный. Она родилась в День благодарения. Я не раз слышала о великодушии шоу-бизнеса и молю Господа о том, чтобы вы за ней приглядели[237].
Кинематографическая мелодраматичность этого эпизода и проникновенное воззвание к “великодушию шоу-бизнеса” произвели глубокое впечатление на членов новоявленного клуба. Неофициально удочерив сироту, клуб собирал средства на оплату ее воспитания и образования. Девочку назвали Кэтрин Вэрайети Шеридан: среднее имя – в честь клуба[238], а фамилия – в честь кинотеатра, у которого ее нашли.
Растиражированная журналистами история Кэтрин Шеридан привлекла к клубу неожиданно большое внимание. Представ в глазах широкой общественности филантропической организацией, клуб решил и впредь заботиться о нуждающихся детях. В конце 1940-х волна послевоенного кинематографического бума принесла шоу-бизнесу еще больше денег, и по всей стране начали открываться филиалы клуба. В каждом из них на видном месте висели фотография Кэтрин Шеридан и рассказ о ней. Так девочка стала неофициальным талисманом, символом клуба.
Приток денег и общественного внимания заставил членов клуба пуститься на поиски новых благотворительных проектов. Билл Костер приехал в Бостонскую детскую больницу разведать, нет ли там чего-то подходящего. Его провели по всей больнице, по лабораториям и вотчинам ведущих врачей. На вопрос о насущных потребностях больницы глава отделения гематологии с типичной осмотрительностью ответил: “Ну, мне не помешал бы новый микроскоп”[239].
Зато в лаборатории Фарбера Билл Костер обнаружил воодушевленного, красноречивого, глобально мыслящего ученого – этакого мессию в шкатулке. Фарберу требовался совсем не микроскоп – он вынашивал смелый дальновидный план, сразу же пленивший Костера. Патолог попросил клуб помочь ему организовать фонд для строительства крупной исследовательской клиники, которая специализировалась бы на детских онкозаболеваниях.
Фарбер и Костер не стали откладывать дело в долгий ящик. В начале 1948 года они основали Фонд исследований детского рака – для поддержки научной работы и привлечения внимания к этой проблеме. В марте они устроили лотерею для сбора средств и сумели набрать свыше 45 тысяч долларов – весьма впечатляюще для начала, но все же гораздо меньше, чем надеялись Фарбер с Костером. Исследования рака, считали они, нуждаются в более эффективном послании общественности, в стратегии, которая поможет им снискать широкую известность. Той весной, памятуя об успехе с малюткой Шеридан, Билл Костер загорелся идеей найти живой символ и для исследовательского центра Фарбера – условную Кэтрин Шеридан для рака. Костер и Фарбер отправились в палаты детской больницы и в импровизированную амбулаторию Фарбера искать ребенка, подходящего на роль лица фонда.
Ожидать многого от этих поисков не приходилось. Фарбер уже лечил нескольких детей аминоптерином, и в палатах наверху лежали обезвоженные, изнуренные тошнотой от химиотерапии страдальцы, еле способные держать голову и тело в вертикальном положении, не то что публично выставляться в качестве оптимистичного символа лечения рака. Лихорадочно просматривая списки пациентов, Фарбер и Костер нашли единственного ребенка, здорового достаточно, чтобы нести великое послание, – худенького, голубоглазого, светловолосого, ангелоподобного мальчика по имени Эйнар Густафсон. Его лечили не от лейкемии, а от редкой разновидности лимфомы кишечника.
Густафсон был тихим и серьезным, не по годам уверенным в себе ребенком из городка Нью-Свиден в штате Мэн[240]. Внук шведских иммигрантов, он жил на картофельной ферме и посещал крохотную деревенскую школу. В конце лета 1947 года, когда отошла черника, он начал жаловаться на мучительные грызущие боли в животе. Льюистонские доктора, удаляя предположительно воспаленный аппендикс, обнаружили у мальчика лимфому. Выживаемость при этой болезни составляла менее 10 %. Решив, что химиотерапия даст пусть и малый, но все же шанс на спасение ребенка, врачи отправили Густафсона на лечение к Фарберу.
Выговорить “Эйнар Густафсон” не для всех было посильной задачей, поэтому в порыве вдохновения Фарбер и Костер переименовали мальчика в Джимми.
Не мешкая, Билл Костер принялся раскручивать Джимми. Теплым субботним вечером 22 мая 1948 года Ральф Эдвардс, ведущий радиопрограммы “Правда или последствия”[241], прервал обычное вещание из Калифорнии и, соединившись с радиостанцией в Бостоне, сделал небольшое вступление: “Одна из целей нашей программы состоит в том, чтобы дарить это старинное салонное развлечение тем, кто не в состоянии прийти к нам в студию. <…> Сегодня мы с вами отправимся к парнишке по имени Джимми. Фамилию его называть нет смысла, потому что подобных мальчиков и девочек, томящихся в домах и больницах по всей стране, тысячи. Джимми страдает от рака. Он славный малый, и хотя не понимает, отчего не может играть на улице с другими детьми, он очень любит бейсбол и отслеживает каждый шаг своей любимой бейсбольной команды «Бостон брэйвз». А теперь волшебная сила радио перенесет нас через всю ширь Соединенных Штатов прямо к больничной кровати Джимми, в один из великих американских городов, Бостон, штат Массачусетс, и в одну из великих американских клиник, Бостонскую детскую больницу, персонал которой занят таким выдающимся делом, как исследование рака. Джимми до сих пор нас не слышал. <…> Дайте нам Джимми, пожалуйста”.
И вот сквозь треск помех донесся голос Джимми.
Джимми: Здрасьте.
Эдвардс: Привет, Джимми! Это Ральф Эдвардс из радиопрограммы “Правда или последствия”. Говорят, тебе нравится баскетбол. Это правда?
Джимми: Ага, это мой любимый спорт.
Эдвардс: Твой любимый спорт! А как ты думаешь, кто в этом году выиграет вымпел?
Джимми: Надеюсь, “Бостон брэйвз”.
После легкой болтовни в том же роде Эдвардс проделал обещанный салонный трюк.
Эдвардс: А ты сам когда-нибудь встречался с Филом Мейзи? Джимми: Не-а.
Фил Мейзи (входя в палату): Привет, Джимми. Меня зовут Фил Мейзи.
Эдвардс: Что? Кто там, Джимми?
Джимми (ахает): Фил Мейзи!
Эдвардс: Где?
Джимми: В моей палате!
Эдвардс: Подумать только, Фил Мейзи из города Берлина, штат Иллинойс, прямо у тебя в палате! Ну а кто лучший отбивающий в команде, а, Джимми?
Джимми: Джефф Хит.
(Хит входит в комнату.)
Эдвардс: Кто это, Джимми?
Джимми: Джефф… Хит.
Пока Джимми охал да ахал, в палату один за другим вошли все игроки: Эдди Стэнки, Боб Эллиотт, Эрл Торгесон, Джонни Сейн, Элвин Дарк, Джим Рассел и Томми Холмс. Спортсмены принесли с собой футболки, подписанные бейсбольные мячи, билеты на игру и кепки. В палату вкатили пианино, и “Бостон брэйвз” затянули песню в сопровождении Джимми, который громко и с энтузиазмом фальшивил:
Отведите меня на бейсбол,
Отпустите меня поскорей раствориться в потоке людей,
Грызть попкорн и арахис – и пусть
Я уже никогда не вернусь…
Аудитория в студии Эдвардса оживилась. Кто-то отметил многозначительность последней фразы. Иные чуть не плакали. Бостон отключили, а Эдвардс, выдержав паузу, понизил голос: “Так я вот что хочу сказать… Джимми ведь нас сейчас не слышит, правда? Мы не используем его фотографии, не называем его полное имя, и он ничего не узнает об этом. Давайте поможем Джимми и тысячам других мальчишек и девчонок, страдающих от рака, стать счастливыми. Надо поддержать исследования, помочь найти способы лечения детей от рака. Изучением рака у детей мы автоматически помогаем и взрослым, помогаем остановить его в самом начале. Маленький Джимми больше всего хочет телевизор – чтобы не только слушать репортажи с бейсбольных матчей, но и смотреть их. Если вы со своими друзьями сегодня отправите на адрес Джимми в Фонд исследований детского рака ваши четвертаки, доллары и десятки – и если мы наберем на это благое начинание не меньше 200 тысяч, – Джимми обязательно получит свой телевизор”