я полетели во все стороны. Схватка эта происходила возле самого гнезда поморника. Лежавшие в гнезде два яйца оказались на виду у других хищников. Две большие чайки спустились в гнездо и раздавили их. Как ни был раздражен поморник, он увидел беду. Бесстыдный грабитель, он был вместе с тем храбрым воином, не знавшим страха. Отбросив от себя врага, он налетел, как безумный, на новых хищников. Чайки спустились и не знали, что им делать — сражаться или бежать. Заметив однако, что все преимущества были на их стороне, они решили драться. Первая чайка присоединилась к ним, и все вместе они свалили храброго поморника. Смятый, исколотый клювами и истоптанный ногами, он пал. Через полминуты его темное тело с истерзанным горлом неподвижно лежало под красными перепончатыми лапами победителей.
Вдруг все три чайки подняли головы и оглянулись. Они увидели жену убитого поморника, которая спешила с моря домой. Они заметили еще двух поморников, желавших посмотреть, что произошло в их владениях. Чайки не хотели начинать новый бой. Они поспешно удалились, тяжело хлопая крыльями, и затерялись среди миллионов своих крикливых соплеменниц.
Жена убитого поморника спустилась ниже, но не села на свое гнездо. Без единого крика и низко склонив голову, она долго кружилась над разбросанными остатками своего жилья и над трупом своего супруга. А неподвижные ряды тупиков, как выточенные из дерева раскрашенные игрушки, сидели на своих яйцах и торжественно разглядывали несчастную птицу.
МЕЛИНДА И РЫСИ
Глубокий снег, выпавший в середине февраля, скрыл под своим покровом все пни, торчавшие на пастбище, и окутал все извилины и отверстия изгороди, окружавшей небольшую уединенную ферму. Наезженная дорога, которая вела в ближайший поселок, бесследно исчезла. Бревенчатую хижину с низкой крышей и одной трубой снег засыпал почти до половины — до нижних стекол трех крошечных окон.
Засыпал он и бревенчатый хлев и дровяной сарай. Только края их крыш чернели из–под блестящей, волнистой белой поверхности.
Навес над колодцем посреди двора был весь покрыт сплошной белой обледенелой шапкой: стенки колодца покрылись разноцветным льдом, который, нарастая постепенно, добрался до самых краев колоды, из которой пил скот. От дверей хижины и до дверей хлева через весь двор тянулась расчищенная тропинка, утоптанная и покрытая соломой.
На солнышке против сарая жались друг к другу четыре белые овцы, а в соломе рылись куры и красный кохинхинский петух. Двери хлева были плотно прикрыты, чтобы избавить лошадь и корову от холода, которого овцы почти не чувствовали, благодаря своей густой шерсти.
В хижине была старинная высокая печь, жарко натопленная. У стола стояла худенькая, бледная девушка с белокурыми пушистыми волосами и месила тесто из гречневой муки для оладий. Тонкие руки ее были запачканы мукой. На лбу тоже белела мука, потому что девушка беспрестанно поправляла волосы, которые лезли ей на глаза.
У самой почти печки сидела в тяжелом кресле–качалке толстая старуха с раскрасневшимся от жары лицом и вязала. Вязала она как–то порывисто, нетерпеливо. Казалось, она была недовольна тем, что ее сильные старые пальцы вынуждены заниматься такой ничтожной работой.
Изредка она беспокойно взглядывала в окно. За полузамерзшим оконным стеклом виден был двор и заваленный снегом путь, который вел в поселок.
— Сегодня, Мелинда, — сердито сказала старуха, — ровно неделя с тех пор, как мимо нас проехала последняя телега. Пройдет еще неделя, пока снова проложат дорогу.
— Ну и пусть себе, бабушка! — отвечала девушка. — Какое нам дело до этого! На целый еще месяц хватит провизии.
И говоря это, она задумчиво смотрела на засыпанную снегом дорогу. Ей надоели звуки бубенчиков и постоянная езда в поселок.
Тем временем от опушки леса, который находился с другой стороны хижины, пробиралась ползком по снегу пара больших серых животных. Животные эти были похожи на кошек. Старуха их не видела, потому что они прятались за хлевом и сараем.
Широкие подбитые шерстью лапы, словно лыжи, поддерживали больших кошек на рыхлой поверхности снега. Уши, украшенные пучками волос, были подняты вверх и чутко прислушивались к малейшему шуму. Безобразные короткие хвосты беспокойно шевелились. Большие круглые глаза, бледные, зеленовато–желтые, с узкими, как щелочки, зрачками бросали кругом тревожные взгляды.
Рыси, видимо, чувствовали себя неловко, пробираясь среди бела дня по открытому полю. Но голод до того измучил их, что они забыли о всякой осторожности. Голод заставил их выйти на охоту вдвоем. Вместе они надеялись свалить такую дичь, с которой поодиночке каждая из них не в силах была бы справиться. Голод поборол их природное отвращение к близости человека. Они решились не ночью, а днем пробраться к хлеву и теперь жадно вдыхали теплый запах овец, проникавший через дверные щели.
Сидя в кустах, засыпанных снегом, они заметили, что овец из хлева выпускают только днем. И вот они, забыв все, кроме голода, двинулись прямо через поле к хлеву.
Не прошло и нескольких минут, как во дворе послышалось тревожное кудахтанье кур, испуганное блеяние и топот овечьих ног. Старуха привстала, но сейчас же снова тяжело опустилась на кресло. Она страдала ревматизмом, и лицо ее искривилось от боли. Девушка уронила на пол большую деревянную ложку и бросилась к окну. Бледное лицо ее еще больше побледнело от ужаса, затем вспыхнуло от сострадания, а большие голубые глаза сверкнули гневом.
— Рыси! — крикнула она, подымая с полу ложку и бросаясь к двери. — Набросились на овцу… терзают ее!
— Мелинда! — крикнула старуха так громко и повелительно, что девушка невольно остановилась. — Брось глупую ложку и возьми ружье!
Девушка отбросила в сторону ложку, словно обожгла себе ею пальцы, и нерешительно взглянула на ружье. Ружье висело на бревенчатой стене.
— Я не могу стрелять! — воскликнула она, качая головой. — Я боюсь ружья.
Не успела она произнести этих слов, как во дворе снова послышалось блеяние овец. Девушка схватила топор с длинной рукояткой, распахнула дверь и с жалобным криком бросилась спасать своих любимых овец.
— Чудачка! — пробормотала старуха не то с досадой, не то с одобрением. — Боится до смерти ружья, а не боится сражаться с рысями!
Корчась от боли, двинулась она вместе со стулом к открытой двери и сняла ружье, внимательно следя за тем, что происходит на дворе.
Мелинда, выбежав во двор, увидела, что одна овца лежит уже, беспомощно дергая ногами, на покрытом кровью снегу. Огромная рысь, терзавшая овцу, злобно взглянула на девушку зеленовато–желтыми глазами.
Две овцы стояли в глубоком снегу позади колодца, а четвертая, случайно отделившаяся от своих подруг, успела добежать только до колоды и находилась в каких–нибудь двенадцати шагах от хижины. Она споткнулась и, упав на колени, отчаянно заблеяла. Вторая рысь, вскочив ей на спину, старалась перекусить горло, защищенное густой шерстью.
Мелинда была робкая девушка. Но в эту ужасную минуту сердце ее переполнилось такой невероятной жалостью, что она позабыла всякий страх. Как безумная, бросилась она к огромной кошке и, подняв топор, ударила ее по голове. Но слабые руки ее не в силах были держать крепко рукоятку. Топор перевернулся и ударил кошку не острием, а плоской стороной.
Оглушенная рысь разжала когти и, злобно зашипев, свалилась на землю. Окровавленная, но не смертельно раненная овца с жалобным блеянием подбежала к своим товаркам, которые стояли, озираясь кругом с глупым видом и погрузившись чуть не по самое брюхо в рыхлый глубокий снег.
Потерпевшая неудачу рысь очнулась спустя минуту и так грозно заворчала на девушку, что та не решилась тронуться с места и стояла, держа топор наготове.
Несколько секунд смотрели девушка и рысь друг на друга. Наконец зеленовато–желтые глаза кошки, не выдержав упорного взгляда голубых человеческих глаз, забегали по сторонам. Злобно фыркнув и пронзительно взвизгнув, рысь прыгнула в сторону и бросилась за колодец. Спустя минуту она была уже подле овец, которые стояли неподвижно, окаменев от ужаса.
Недолго думая, девушка бросилась к ним на выручку. Недовольная своей минутной трусостью, она теперь действовала гораздо решительнее. С быстротою стрелы, пронзительно крича, бросилась она на врага. Рысь, услыша неожиданный крик, потеряла мужество и забыла свой голод. Она сгорбилась, сделала огромный прыжок, успев вовремя уклониться от мстительного топора, и бросилась к сараю, где другая рысь пожирала свою добычу.
Раненая овца была спасена. Но кровь девушки бурлила от гнева. Она была победительницей. Она бесстрашно встретилась лицом к лицу с врагом и обратила его в бегство… спасла одну овцу… а теперь отомстит за другую.
Она с громким угрожающим криком направилась к рысям, собираясь прогнать их.
Но положение ее теперь изменилось. Рыси были снова вместе и чувствовали себя сильнее.
Им удалось уже завладеть добычей, и они теперь считали ее принадлежащей им по праву. А право свое хищники защищают отчаянно. Шерсть на спине у них стала дыбом, маленькие хвосты–обрубки ощетинились, уши прилегли к голове, и обе они в один голос послали девушке грозный вызов. Оставив свою добычу, они поползли ей навстречу.
Им, правда, не нравился упорный взгляд ее блестящих голубых глаз, но они чувствовали, что она молода и нерешительна.
Девушка остановилась, не зная, что лучше — бежать или вступить в борьбу.
Рыси также остановились, прилегли к земле и, вцепившись когтями в утоптанный снег, внимательно наблюдали за ней, готовые ежеминутно прыгнуть.
Тем временем больная старуха, передвигая стул, добралась до самых дверей. Она сразу увидела, что случилось. Старое мужественное сердце ее исполнилось гордости при виде храбрости своей слабенькой внучки, на которую она до сих пор смотрела с некоторым пренебрежением.
Гриджсы из Некуика и с Литтль—Ривера всегда славились своими рослыми, здоровыми мужчинами и высокими женщинами. И старухе казалось, что эта худенькая голубоглазая девушка наносит своим видом оскорбление всему роду.