незадолго до гибели с ним был припадок, причём ему несколько покривило рот, то по другим это опровергается.
Если правление Павла Петровича было гибельно для России и вызывало общее недовольство, то причина была не в безумии императора, ибо он не был душевнобольным, хотя его характер был достаточно полон нетерпения, вспыльчивости, подозрительности и переменчивости, чтобы сделать его несносным для тех, кто имели с ним ежедневное общение.
Обыкновенно, в доказательство безумия императора Павла приводят донесения сардинского посланника Бальбо в марте 1800 г. («l’empereur de Russie est fou»), английского посланника Уитворда, что Павел «в буквальном смысле лишился рассудка», и письмо лейб-медика Роджерсона к графу С. Р. Воронцову, что император «не способен отличать добра от зла». Покойный профессор А. Г. Брикнер, в книге своей «О смерти Павла», вышедшей на немецком языке в 1897 г. и ныне переведённой на русский, находит, «что если будет когда-нибудь написана история царствования императора Павла, то главным источником для неё должен служить «Архив князя Воронцова». В нём высказываются министры, посланники и придворные». «Их откровенные письма, — утверждает профессор Брикнер, — доказывают, что на престоле находился душевнобольной монарх и что в интересах всего государства неотложною необходимостью было устранить его и сделать безвредным. Если такие сановники, как Панин, Кочубей, Воронцов, Завадовский, Бутурлин, такие наблюдатели, как Николаи, Роджерсон, Гримм, Алексей Орлов, Татищев и др., сходятся в этом пункте, то это действует уничтожающим образом на жертву катастрофы и смягчает вину её зачинщиков. Патологическому состоянию, в котором находились императорская фамилия, двор, правительственная машина и всё государство, должен был быть положен конец». И далее Брикнер лиц, исполнявших повеления императора Павла, прямо называет «палачами душевнобольного злодея». Профессор Брикнер приводит и находит «вполне верным» замечание Адама Чарторыйского, что «припадки ярости и неожиданные скачки мыслей Павла мешали всякой правильной функции правительственной машины». «Революционный характер капральского режима» Павловой эпохи профессор Брикнер характеризует словами гвардейца Тургенева: «Весь государственный и правовой порядок был перевернут вверх дном; все пружины государственной машины были поломаны и сдвинуты с мест; всё перепуталось». Далее приводятся без малейшей критики такие отзывы: «Оставалась одна альтернатива — избавить мир от чудовища», с целью «вернуть счастье 20 миллионам людей угнетённых, измученных, сосланных, избитых и искалеченных» (Ланжерон). Время Павла было «источником беспорядка, дезорганизации, хаоса», «другая страна наверное должна была бы погибнуть при таких обстоятельствах» (граф Кочубей). «Непрерывный ряд ошибок и глупостей, который в истории будет носить имя» царствования Павла (Бутурлин)...
Вот ходячие взгляды на царствование императора Павла, усвоенные не только русским обществом, но и всей Европой и господствовавшие в умах и науке с непререкаемым авторитетом целое столетие, так что ещё в 1897 году, как видим, учёный профессор-немец на них основывает всё своё исследование.
Однако за немного лет, протёкших с тех пор, появилось несколько научных работ, которые значительно пошатнули вышеизложенные ходячие анекдотические и памфлетические представления о царствовании Павла Первого.
Эти исследования не давали веры «откровенным письмам» современников Павла потому лишь, что всё это «министры и посланники». Они постарались изучить военную и гражданскую систему императора Павла, и тогда картина представилась совершенно иная, хотя этому изучению только лишь положено начало и много остаётся сделать. «Мы не имеем возможности, — говорит г. С. Панчулидзев во втором томе «Истории кавалергардов», — представить здесь полную картину всего, что сделано Павлом I относительно вооружённых сил России. Подобного рода работе должен был бы предшествовать целый ряд исследований отдельных вопросов из разных сфер жизни армии; но, насколько нам известно, до сих пор ничего подобного не сделано. В общих чертах мы можем лишь засвидетельствовать, что многое из заведённого Павлом I сохранилось с пользою для армии до наших дней, и если беспристрастно отнестись к его военным реформам, то необходимо будет признать, что наша армия обязана ему весьма многим» (С. 203. Значение военных реформ Павла I). Одиночного обучения строю до императора Павла I почти не было. До Павла I «одиночное строевое образование солдат не было подчинено никаким определённым правилам и совершенно зависело от произвола частных начальников» (Дирин. История лейб-гвардии Семёновского полка, I, 344. Цитата Панчулидзева). При Екатерине пороками армии были: произвол командиров, откуда вытекало казнокрадство, жестокое, превышающее требования закона, обращение с нижними чинами, притеснение обывателей, несоблюдение строевых уставов. Стремление Павла было дать прочную организацию армии.
Павел, по мнению г. Панчулидзева и других военных историков, ясно видел зло и безошибочно находил средства к его уничтожению. Он именно завёл инспекторов. Система, им проводимая, была взята им с Запада и там в своё время считалась образцовой. Значит, за её недостатки Павел не ответствен. Во всяком случае, эта система в основах сохранялась и в два последующие царствования. Что касается жестоких телесных наказаний и «экзерцирмейстерства», то «гонение сквозь строй» при императоре Павле не только было урегулировано уставом, но было несравненно менее жестоко, нежели в последующие времена. «Экзерцирмейстерами» при Александре I и Николае I были старые павловские «гатчинцы» Аракчеев и Клейнмихель (при Николае). Но Ланжерон, столь беспощадно отзывавшийся о царствовании Павла I, свидетельствует, что и при Румянцеве «строгость русских полковых командиров и офицеров была доведена до самой ужасной степени жестокости, в особенности в полках мастеров, желавших сделать танцоров или вольтижёров из бедных крестьян, которых приводили к ним в качестве рекрут». Отзыв графа Ланжерона о гвардии в последние годы царствования Екатерины таков: гвардия — «позор и бич русской армии». Что касается кавалерии вообще, то граф Ланжерон характеризует её так: «кавалерия отвратительна», «лошадей дурно кормят», «русские кавалеристы едва умеют держаться в седле», «старые и изнурённые лошади не имеют ни ног, ни зубов», «русские кавалеристы никогда не упражняются в сабельных приёмах и едва умеют владеть саблею», «все лошади без исключения дурно взнузданы». «Наконец я полагаю, — удостоверяет граф Ланжерон, — что в России достаточно быть кавалерийским офицером, чтобы не уметь ездить верхом. Я знал лишь четырёх полковых командиров, умевших ездить верхом на лошадях». Конечно, можно возразить на эти указания недостатков екатерининской армии, что и при них она побеждала. Да, но не вследствие же этих недостатков побеждала. Устранение недостатков и хотя бы обучение кавалеристов верховой езде, кажется, не может вредить делу? Но помимо несовершенства военной техники, по армии чинились вопиющие злоупотребления и кражи. «Всем известно, — рассказывает А. Т. Болотов, — что во время обладавшего всем князя Потёмкина за несколько лет был у нас один рекрутский набор с жёнами рекрутскими и что весь он был как им, так креатурами и любимцами его разворован». Павел, едва вступил на престол, об этом вспомнил и кому следовало напомнил. Итак, разворовали целый рекрутский набор с жёнами! И вообще, рекрут разворовывали и обращали в собственность — в своих крепостных. По словам Безбородко, «растасканных» разными способами из полков людей было в 1795 году до 50 000 при 400 000 армии (Панчулидзев, II, с. 214). Вопиющие злоупотребления по гвардии и борьбу с ними Павла живописует Болотов.
Перемена формы имела дурную сторону. Павел ввёл опять пудру, пукли и штиблеты. Пудра и пукли вызывали головную боль. Штиблеты — «гной ногам», по выражению Суворова. Но надо отметить и положительную сторону реформы — она прекращала роскошь гвардейских офицеров. При Екатерине гвардейский офицер должен был иметь шесть или четверик лошадей, новомодную карету, много мундиров, из которых каждый стоил не менее 120 руб, — приняв ценность денег тогда, — огромная сумма; несколько модных фраков, множество жилетов, шёлковых чулок, башмаков, шляп и проч.; много слуг, егеря или гусара, облитого золотом и серебром; роскошь вела к неоплатным долгам и разорению. Павел начал борьбу с этой роскошью. Введённый им мундир не стоил более 22 рублей. Шубы и дорогие муфты он совсем запретил носить. Представьте себе в наше время офицера с муфтой! Но под камзолы Павел предлагал надевать фуфайки, а камзолы подбивать мехом и крыть стамедом; кроме того, мундиры были широкие и застёгивались сверху по пояс, «а не по-прежнему разнополые и петиметрские». Мундирами Павла все возмущались. Александр обрезал полы мундиров по пояс, зато воротники поднял под самые уши, и все не знали, как похвалить явно неудобный наряд!..
«Монархиня у нас была милостивая и к дворянству благорасположенная, — говорит Болотов, — а господа гвардейские подполковники и майоры делали, что хотели; но не только они, но даже самые гвардейские секретари были превеликие люди и жаловали кого хотели за деньги. Словом, гвардейская служба составляла сущую кукольную комедию. В таковом-то положении застал гвардию государь... он прежде всего начал... пробуждением всех гвардейцев из прежнего их дремания и сна, так и неги и лени. Все должны были совсем забыть прежний свой избалованный совсем образ жизни, но приучить себя вставать очень рано, быть до света ещё в мундирах... наравне с солдатами быть ежедневно в строю» (Любопытные деяния и анекдоты. М., 1875, с. 65). Известно, что при Екатерине не столько служили, сколько «записывались» в службу. Унтер-офицеров и сержантов «набилось в гвардию бесчисленное почти множество», — в одном Преображенском полку насчитывалось их до нескольких тысяч, а во всей гвардии тысяч до двадцати. Кроме дворян, начали записывать в гвардию детей купцы, секретари, подьячие, мастеровые, духовенство и т.д. «чрез деньги и разные происки»; можно было записывать не только взрослых, но и грудных младенцев, записывали и совсем ещё не родившихся и получали на них паспорта с оставленными для имени пустыми местами. Итак, были гвардии унтер-офицеры «имярек», в утробах матерей и неизвестного ещё пола!.. Из взрослых большая часть вовсе не служила, а все жили по домам и «либо мотали, вертопрашили, буянили, либо с собаками по полям только рыскали», однако «чрез происки и деньги» добывали легко чины поручика и капитана; их выпускали этим чином в армию, и эти тунеядцы и недоросли перебивали у действительных служак линию и старшинство; каждое первое января целыми сотнями выходили они из гвардии; не знали в армии, куда их девать; не было волка, в котором не было бы их множество сверх комплекта И, несмотря на то, получающих жалованье Что же делает Павел Петрович? «К. числу первейших и таких деяний нового монарха, которые наделали всего более шума и движения в государстве, — говорит Болотов, — принадлежало и созывайте его всех отлучных гвардейцев. Слух о сём повелении распространился как электрический удар, в единый почти миг, по всему государству. Не было ни единой губернии, ни единого уезда, и не единого края