Юровский велел снова разжечь костер и сжечь в нем уже не одежду, а сами трупы. Более глупого решения быть не могло. Свежеомытые и промороженные тела, чадили, дымили, шипели, но не горели.
Юровский и «специалист по сжиганию» Д.М. Повлушин оседлали коней и поехали осматривать шахты на Московском тракте. По дороге думали думу и придумали, что часть тел они все же попытаются сжечь, а остальные обезобразят серной кислотой и сбросят в разные шахты: так труднее будет их опознать.
Взять на себя столь радикальное решение Юровский не мог. Присмотрев шахты, он и Повлушин явились в Исполком. Идея была одобрена. Но возникло новое осложнение. Пока Юровский сидел «у тов. Войкова на счет керосина и серной кислоты, которую не так уж просто было добыть», Повлушин поскакал куда-то по другому делу, упал с лошади и повредил ногу. Участвовать в деле он не мог. «Между тем вся работа по сжиганию возлагалась на него, как человека якобы имеющего так сказать некоторый опыт в операциях более или менее сложных»[316].
Под покровом ночи одиннадцать тел снова погрузили в кузов машины и повезли к шахтам на Московской дороге. Теперь все было чин-чинарём: гробокопатели прихватили с собой лопаты (первой ночью об этом не позаботились), три бочонка с бензином, три банки с серной кислотой.
Шахты, намеченные Юровским и Повлушиным, были действующие и охранялись. Охранники могли стать нежелательными свидетелями захоронения. Но этот вопрос решался просто. Поехали не на одной машине, а на двух, в сопровождении отряда чекистов. Их задача — под выдуманным предлогом арестовать всех охранников и увезти их на время: для диктатуры пролетариата это не составляло проблемы.
Словом, все теперь было предусмотрено — кроме одного. Юровский забыл проверить, сможет ли проехать по грунтовой дороге к намеченным шахтам тяжелый грузовик.
Медведев (Курдин): «Сложили в кузов грузовика все одиннадцать тел (из них четыре обгорелых), выехали на коптяевскую дорогу и повернули в сторону Верх-Исетска»[317].
Один из грузовиков скоро увяз в грязи. Его с трудом вытолкали, но через какое-то время он снова застрял. Чтобы снова вытолкать, пришлось выгружать трупы…
Дорога спустилась в хлюпающую низину — Поросенков Лог. Такого названия он удостоился потому, что здесь почти всегда было много грязи — эльдорадо для поросят и свиней. Грузовик опять застрял. Выбившаяся из сил команда билась с ним два часа, но тщетно…
«Мелькнула мысль, которую мы и осуществили, — вспоминал участник той эпопеи И.И. Родзинский. — Мы решили, что лучшего места нам не найти. Мы сейчас же эту трясину расковыряли <…> разложили этих самых голубчиков и начали заливать серной кислотой, обезобразили все, а потом все это в трясину. Неподалеку была железная дорога. Мы привезли гнилых шпал… <…> Разложили этих шпал в виде мостика такого заброшенного через трясину, а остальных на некотором расстоянии стали сжигать». «Тут же развели костер и пока готовилась могила, мы сожгли два трупа: Алексея и по ошибке, вместо Александры Федоровны, сожгли, очевидно, Демидову»[318].
Поблизости был железнодорожный переезд № 184, там штабелем лежали старые подгнившие шпалы. Их привезли, видимо, на лошадях.
Пока копали неглубокую яму, да доставляли шпалы, два трупа сожгли: один, самый маленький, царевича Алексея, второй — женский.
Остальные девять тел, обезображенные серной кислотой, закопали в хлюпающую трясину, положив сверху настил из старых шпал. По настилу несколько раз проехал грузовик, вмятые в грязь шпалы создавали впечатление, что этот мосток был здесь всегда…
Часть IVСто лет — упокоя нет
Сторож при морге говорил:
«Вы мертвых не бойтесь.
Они вам ничего не сделают.
Вы бойтесь живых».
Тройка генерала Дитерихса
25 июля 1918 года передовые части белых вошли в оставленный большевиками Екатеринбург.
Офицеры сразу же бросились к Ипатьевскому дому, где и обнаружили плохо замытые следы недавнего побоища. Бестолковые попытки найти трупы привели к тому, что многие следы преступления были уничтожены. Офицерам, обрабатывавшимся черносотенной пропагандой, было ясно только одно: во всем виноваты евреи.
Следователя по особо важным делам А.П. Намёткина, которому было поручено расследование царского дела, «патриотическая» версия офицеров не вдохновила, и он был отстранен — якобы из-за недостаточного рвения. Затем полгода расследование вел И.С. Сергеев. Он и добыл львиную долю вещественных доказательств и свидетельских показаний. Но так как он был занят раскрытием преступления, а не еврейского заговора, то тоже был отстранен — как якобы тайный еврей и чуть ли ни большевистский агент.
Главную роль в перемене декораций сыграл генерал М.К. Дитерихс. В начале февраля 1919 года И.С. Сергееву было приказано передать ему материалы неоконченного следствия, после чего Дитерихс нашел «правильного» следователя, Н.А. Соколова, который направил расследование в «патриотическое» русло.
Одна из проблем для «патриотической» версии состояла в том, что решение о расстреле царя и его близких было принято Президиумом Уральского Совдепом во главе с Александром Георгиевичем Белобородовым. Ведущая роль Белобородова мешала национал-патриотам тогда и продолжает мешать до сих пор. Крайние из них пытались его объевреитъ, перелицевав в Вайсбарда (на идише — Белая борода), но таково достижение «патриотической мысли» более позднего времени. Первопроходцы до этого не додумались.
Первопроходцами я называю авторов трех первых книг о гибели царской семьи. Каждый из них располагал материалами незавершенного следствия, вывезенными из Екатеринбурга после развала армии Колчака. Это британский журналист Роберт Уилтон, генерал М.К. Дитерихс и следователь Н.А. Соколов. Англичанин, чех и русский: полный черносотенный интернационал![319] Им пришлось задвинуть Белобородова в тень Филиппа Голощёкина, ибо о еврейском происхождении «товарища Филиппа» в следственном деле имелись шаткие сведения. Один из трёх экземпляров следственного дела хранится в архиве Гарвардского университета — я его просматривал. В нём имеются показания свидетеля, который в течение двадцати минут ехал с Голощёкиным в поезде. Этот свидетель показал, что у Голощёкина волнистые волосы с рыжеватым оттенком, из чего он вынес впечатление, что тот похож на еврея. Имея такую зацепку, первопроходцы наградили «товарища Филиппа» еврейским именем и передали ему первую скрипку, отобрав ее у Белобородова. Но сговориться между собой они не успели: у одного из них «товарищ Филипп» стал Исааком, у второго — Исаем Исааковичем, у третьего он Шая.
А.И. Солженицын знал, что «Шая-Филипп Голощекин славы не искал, всю её перехватил долдон Белобородов»; и что «в 20-е годы так все и знали, что это он [Белобородов] — главный убийца царя; даже в 1936 г. гастролируя в Ростове-на-Дону на какой-то партконференции, он еще похвалялся этим с трибуны. (Всего за год перед тем, как расстреляли его самого)» (т. II, стр. 92).
Но и похвальба Белобородова не помешала Солженицыну, в унисон с тремя первопроходцами, наделить ролью закоперщика Шаю-Филиппа, резонерски воскликнув по этому поводу: «О, как должен думать каждый человек, освещает ли он свою нацию лучиком добра или зашлёпывает чернью зла» (т. II, стр. 92).
Полагаю, что каждый человек должен, прежде всего, думать о том, освещает ли он добром или зашлёпывает злом самого себя. Если он об этом не думает, то о нации и подавно не озаботится. Да и не так всё однозначно в многоцветном нашем мире. Сплошь и рядом творящий зло уверен, что делает добро. Не только Белобородов гордился тем, что избавил народ от «Николая Кровавого». Между членами расстрельной команды разгорелась борьба — кому из них считаться прямым убийцей царя. Яков Юровский утверждал, что это он застрелил Николая, М.А. Медведев (Кудрин) приписывал эту честь себе, и у обоих её оспаривал Петр Ермаков. Никто из них не считал екатеринбургское побоище грязным пятном на своей совести; напротив, считали его делом добрым и доблестным.
Следствие об убийстве царской семьи во многом напоминало расследование убийства Андрюши Ющинского, ставшее делом Бейлиса[320].
Как в Киеве в марте 1911 года, сразу после нахождения трупа мальчика, стали распространяться листовки, утверждавшие, что он убит евреями, так и в Екатеринбурге в июле 1918 года, сразу после вступления в город передовых отрядов армии белых и чехословацкого корпуса, до начала какого-либо расследования, пошла гулять версия, что расправу над царем учинили евреи. В Киеве ее распространяла черносотенная молодежная организация «Двуглавый орел», в Екатеринбурге — черносотенное офицерство. В Киеве, один за другим, были отстранены три следователя по делу об убийстве Андрея Ющинского, после чего уголовное дело передали охранному отделению, то есть политической полиции, где оно и было превращено в ритуальное дело Бейлиса. Менделя Бейлиса арестовал глава киевской охранки полковник Кулябко — тот самый, который вскоре после этого прошляпил — если не спровоцировал — убийство премьер-министра П.А. Столыпина. В Екатеринбурге неугодные следователи тоже отстранялись до тех пор, пока оно не попало в руки угодного — «патриота» Н.А. Соколова.
«Еврейская» версия цареубийства была настолько распространена, что дошла до сведения главы британской военной миссии при правительстве Колчака генерала Нокса, а тот сообщил о ней в свое военное министерство. Попав в печать, она обеспокоила еврейскую общину Великобритании. Для выяснения обстоятельств, она направила в Омск (столицу Колчака) делегацию. Ее принял министр юстиции С.С. Старынкевич. Он объяснил, что генерал Нокс был введен в заблуждение военными кругами. Однако следствие проводится