III
Караульное кудо оживает с сумерек. Первыми гуда прибегают ребятишки, приносят хворост, дрова, лучину Посреди просторного помещения разжигают костер. Здесь нет очага, нет нар и столов. Есть место для костра, плахи.
разбросанные в беспорядке. К противоположной от двери стене пристроен небольшой помост—почетное место. На нем сидит либо лужавуй, когда надо поговорить с народом либо карт во время зимних молений, или сказитель.
Как только костер нагреет караулку, туда начинают собираться люди. Слева на плахи рассаживаются женщины: кто с прялкой, кто с вышивкой. Справа располагаются мужчины. Ребятишки — вокруг костра, прямо на подстилке из пихтовых лапок. Их дело поддерживать костер, менять в светце лучину.
Сначала в кудо было тихо. Перешептывались меж собой бабы и девки, мужики молча готовились к плетению лаптей, сумок, парни начали выстругивать стрслы. Но вот открылась дверь и появились Кори и Айвика. Кудо сразу оживилось. Весь илем считал их женихом и невестой. Корн— сын лужавуя, Айвика — дочь карта. Чем не пара? Айвика высокая, стройная, черноглазая. Язык острее ко-ппйного лезвия. Лет с двенадцати начала ходить на охоту, стрелять научилась лучше многих охотников илема. И случилось так, что после смерти матери она стала делать в доме мужскую работу, а старый отец молол зерно, пек хлеб, варил похлебку. На охоте была удачлива: белок, куниц, зайцев промышляла больше, чем иные опытные охотники. А когда завалила медведя, стали мужики пускать Айвику на сходки как равную. И сейчас она вошла в кудо в меховых сапогах из волчьей шкуры, в кожаных штанах
I обтяжку, в короткой шубке под поясом. Беличья шапка набекрень, из-под нее струятся две черные косы. Села на мужскую половину рядом с Коришкой, двинула бедром, свалила его с плахи.
— Ты бы лучше к девкам села, поучилась вышивать. Ведь ничего не умеешь. Кто тебя замуж возьмет?
— А ты чего умеешь? Стрелять не научился, лапти не плетешь, землю не пашешь. Сам иди к девкам, может на шовыр себе напрядешь.
— Я кузнец. Мастер.
— Знаем, какой ты кузнец. Араку в кузнице варить ты мастер, песни петь мастер да на гуслях бренчать. Вы знаете, девки, он жениться думает. Чем жену кормить будешь, омарта?2
В кудо хохочут, люди знают, что бранятся эти двое беззлобно, а сами, наверно, любят друг друга.
— Вот погоди, скоро Илейка-кузнец вернется...
— Откуда ты взял, что он вернется?
V
— Митька Суслопар приехал, думал, что он уже здесь. Не зря, наверно. Вот тогда...
— Что тогда?
— Женюсь сразу. Дочку его замуж возьму. Он мне обещал. Она ведь тебе одногодка. Наверно, получше тебя будет.
— Настька тебя на сажень к себе не пустит.
— Поглядим.
В кудо шумно вошли Топкай, Суслопаров, карт Ялпай и сказочник Вечный Кочай. Мужики уступили им место, Топкай указал сказителю на помост. Как рассаживались мужики, о чем говорили, Айвика не слышала. Она вспомнила детство, Настю, Илью-кузнеца. Так случилось, что лучшей подруги, чем Настя, у нее не было. За три года она научилась хорошо говорить по-русски, Настю научила своему языку. Они целыми днями пропадали в лесу: сперва собирали ягоды, грибы, орехи. Потом научились ставить силки и капканы, стрелять из лука. Ах, какое было хорошее время! Может, и не врет Кори — вернется Настя, и снова они будут вместе...
Очнулась Айвика от воспоминаний, когда зазвенели гусли Кочая. Люди притихли. Только потрескивал костер, рокотали гусли. Начался сказ о далеких временах:
— Это было так давно, что даже самые старые люди не помнят, когда. Или триста лет назад, или пятьсот, а может быть, целую тысячу. На берегах нашей реки, как и сейчас, жили черемисы. Они сеяли хлеб, ловили рыбу, ходили на охоту, собирали грибы и ягоды.
Сейчас здесь все изменилось, но сруб на роднике, где наши предки брали чистую, холодную воду, стоит как и стоял. Я верю: он помнит, как в нашем селении родился Кокша-онар, как объявил он войну злому властителю болот и лесов кею Турни...
Завороженно слушают сказание люди. Глаза их широко открыты, в мечтах они далеко-далеко: в тех лесах, о которых рассказывает старый Кочай, и видится им ясный солнечный день, поляна, заполненная народом... Тихо рокочут гусли, льются слова сказания:
— Звенит прохладная струя родника. Она заполняет сруб и через узкое замшелое отверстие падает искрящейся струей в деревянную, выдолбленную из дуба колоду. Из колоды по чистому песку ручеек впадает в реку. Она широка и могуча — тысячи таких родников и лесных речушек питают ее на протяжении многих верст.
ТахМ, где река огибает поляну, между холмом и родником слышится веселая песня:
Далеко реченька бежит, к реке бежит и рада.
Река течет, на берега глядит и рада.
Чему же рады берега? Лугам пойменным рады
Чему же рады те луга? Цветам красивым рады,
А наши матери, отцы глядят на нас и рады,
Третье лето идет, как нет Турни в этих краях. Может, подох в своем болотном царстве. Так думали люди на поляне, на празднике.
А здесь, у родника, нежданная беда. Заскрипел, закряхтел от тяжести дубовый сруб. Опустился великим грузом на него владыка болот и лесов кей Турни. На нем сапоги в виде птичьих лап, с тремя носками. Голенища выше колен, тело затянуто в зеленую кожу с желтой чешуей. Коль
чуга на груди из серебра, руки от плеч до кистей в перьях. На шлеме три змеиных головки выкидывают ядовитые жала в разные стороны. Гневом пышут глаза Турни. Совсем обнаглели людишки. Песни поют, хороводы водят. Забыли, под кем живут. Турни выбросил вперед руку, тяжелый взмах вниз — и словно клин вбит в жилу родника. Рассыпалась последними капельками струя, умолкла. Владыка болот поднял руки над головой, трижды скрестил их, появились три черные тучи и закрыли солнце. Засвистел ветер, сырой и холодный.
Люди перестали петь, остановились в предчувствии беды. Турни всегда приходит одинаково неожиданно. Сейчас бы убежать, но куда? Никто не знает, с какой стороны появится злодей.
А Турни волком проскочил от родника к холму, взбежал на его вершину. Люди увидели его и в ужасе бросились бежать. Турни вскинул руки к небу, и все застыли на том месте, где застал их этот взмах. Никто не мог противиться волшебству Турни.
Пламя и дым поднялись к небу, люди увидели на холме болотного змея таким, какой он есть на самом деле: туловище на коротких когтистых лапах, три змеиных головы на длинных шеях покачиваются из стороны в сторону, вместо рук у Турни длинные перепончатые крылья, а могучий хвост с костным гребешком извивается по земле. Жертва, выбранная змеем, медленно пошла навстречу чудищу. Ужас вошел в девичье сердце Киви, она не хотела идти, но словно невидимые канаты тянули ее к ненавистному и страшному Турни. Увидев над головой змеиные жала, она лишилась чувств. Кей положил ее на хребет и взмахнул крыльями...
Долго стонали лесные люди под пятой злого Турни, десятки, а может быть, сотни девушек исчезли в болотном царстве. И надо вам сказать, что у Киви, когда ее похитил кей, был молодой муж и дочка — годовалая Элнет. Ее отец бросился вслед за змеем и не вернулся.
Элнет осталась сироткой. Ее воспитали добрые люди селения, она выросла красивой, умной и работящей. И муж нашелся для Элнет. Правда, был он первым бедняком в селении, пришел сюда с берегов Ветлуги, но богат он был добротой, силой и умом. Стала жить Элнет хорошо'. Не богато, но и не бедно. Одно было плохо — не было у них детей. Под старость боги сжалились над ними, и родился у Элнет мальчик.
И снова устремил глаза в потолок старый Кочай, замолчал. Люди понимают: он душой перенесся в тот лес, где жила красавица Элнет. Не поднимая век, нараспев начал рассказывать:
— Шумит в могучих ветвях дуба летний ветерок. Качается на суку колыбелька. Элнет дремлет у колыбели — ночь была бессонной. Сын родился крупным, здоровым ре бенком, но, наверное от простуды, появился у него на груди чирей. С этой поры мальчик начал хиреть, не'спал ночами и постоянно кричал от боли. Мать и отец замучились с ребенком и даже не успели дать ему настоящее имя. В старину имена давал карт. Когда карт посмотрел на мальчика, он сразу понял, что ребенок не жилец — на нем метка Турни. «Он не задержится на этом свете, — сказал карт. — Зовите его пока Кокша».
— Что сие означает, Топкай? — шепотом спросил Сус лопаров. — Я не все ваши слова знаю.
— Кокша по-русски — Чирей.
— Такое может быть. Русский богатырь Илья Муро мец тоже сидел сиднем тридцать лет и три года. А потом стал могутным.
— Слушай дальше.
— В прошедшую ночь Кокша не дал матери заснуть ни на миг — чирей разросся, покрыл всю грудку ребенка багрянцем. Наутро боль утихла, и ребенок заснул. Задремала и мать. И вот в предрассветную пору, когда туман покрыл реку и ее берега белесой волнистой пряжей, появился Кугурак. И хотя туманная мгла поднялась выше прибрежных ив, она доставала богатырю только до пояса. Он огляделся, увидел дремавшую Элнет и легким кивком головы усыпил ее. Потом подошел к роднику, сруб на нем высох и потрескался, долбленая колода раскололась. Широким взмахом руки онар вызвал воду, родник ожил, и серебристая струя зазвенела по дну ручейка. Когда ом возвратился к дубу, колыбель оказалась около его колен-так высок и могуч был патыр. Он наклонился над колыбелью и заговорил:
Ты спишь, дитя, печаль тебе неведома.
Лишь мать поет о горе и жестокости.
Да и она, наверное, не знает,
Что вся земля слезой горючей полита.
Народ давно под игом змея стонет.
Пришла пора — расти врагу на горе.
Пусть из тебя уйдет болезнь лихая,
Которой одарил тебя Турни.
Кугурак положил руку на грудку ребенка, и чирей исчез. Затем он взял мальчика, поднял на вытянутых ладонях и сказал торжественно: